Дневник «русской мамы» - Эстрем Мария - Страница 7

Перед отъездом русских на причале собралось множество наших. У нас было такое чувство, как будто мы прощаемся с родными. Когда баркасы начали отходить от причала, через борт полетели цветы, пакеты с продовольствием, одеждой, табаком. Накануне мы целую ночь готовили эти прощальные подарки, а собирали все необходимое больше недели. Я думаю, что в Осе не нашлось семьи, которая бы не дала чего-нибудь для пленных. Достаточно было только сказать: «Для наших пленных…»

Наш сосед, на днях ездивший в Берген, рассказал, что среди военнопленных в местном лагере, недалеко от Нюгордспарка, находятся несколько человек из Хаугснесского лагеря. Я сразу же отправилась с попутной машиной в Берген. В городе я обратилась к шоферу, возившемуся со своей машиной неподалеку от меня: не знает ли он, где поблизости находится лагерь для русских пленных? Шофер объяснил мне дорогу и, узнав зачем я туда отправляюсь, посоветовал быть осторожной и пожелал успеха.

Мне повезло: за колючей проволокой я сразу же увидела Ивана-большого, обстругивающего доски для барака. Я, пожалуй, не меньше обрадовалась, когда среди часовых заметила знакомого австрийца Полони. До войны он жил в Осло и был музыкантом. Через него я часто передавала посылки в Хаугснессе. Он должен мне помочь и сейчас.

Когда мне удалось увидеться с Полони, он предупредил, что здесь нужно действовать осторожно. Кругом много гестаповцев и полицейских шпиков. Я передала для пленных несколько свертков с хлебом и книги, которые получила в городской библиотеке.

Пять дней мы с мужем отдыхали в гостях неподалеку от Бергена. Я использовала это время для того, чтобы собрать подарки для пленных. Набрался большой узел, который я передала в Нюгордский лагерь. Часовой, стоящий около какого-то склада по дороге в лагерь, подозрительно смотрел на меня, когда я проходила мимо с большим узлом. Если бы ему пришло в голову окликнуть меня, то мне трудно было бы объяснить, кому я несу несколько десятков теплых носков, копченую селедку и два томика Горького.

Когда я передавала все это Полони, неожиданно появился эсэсовский офицер. Увидев меня, он строго спросил австрийца: «Что делает здесь эта женщина?» Тот немного растерялся, но затем ответил: «Она принесла мне кое-какие вещи из стирки». Эсэсовец подозрительно посмотрел на нас, пробурчал что-то и отошел.

Перед лагерем в Бергене усилена охрана. На заборах немцы развесили большие плакаты: «Воспрещается подходить к лагерной ограде, смотреть через нее».

На днях узнала, что в морском госпитале в Хагевике лежит испанец Мигуэль Варела. Он дрался во время гражданской войны в Испании на стороне республиканцев, а после победы франкистов пробрался в Норвегию. У него открылись старые раны, и уже более полутора лет он прикован к постели. Этому замечательному человеку я принесла свежих ягод и цветов. Он довольно хорошо говорит по-норвежски. Как ребенок, он радовался скорому выздоровлению.

Удалось установить связь с пленными, которых перевели из Оса в Фьелль. Я узнала, что каждый день в Берген приезжает почтальон из Фьелля. Уговорила его взять немного еды для военнопленных. В будущем, может быть, удастся передать побольше. Во всяком случае, хорошо уже то, что восстановлена ниточка, порванная в связи с отъездом пленных из Оса.

Позавчера поехала в Берген, но неудачно. Попала в самый разгар воздушной тревоги. Нас загнали в бомбоубежище, где мы прождали несколько часов. Это был ужасный день для Бергена. Англичане бомбили город, особенно портовую часть, где скопилось много немецких судов, а также Лаксевог, где строилась база подводных лодок (на строительстве работали русские пленные)[8].

Каждый день посещаю лагерь в Тесдале. Начальник охраны согласился передавать пищу пленным — конечно, при условии, что и ему будет перепадать что-нибудь вкусное. Вместе с нашими женщинами по вечерам носим продукты в лагерь. Очень устаю, путь неблизкий (16 километров туда и обратно), дорогу сейчас размыли осенние дожди. Зато усталость как рукой снимает, когда вижу радостные глаза переводчика Василия (до войны он был ветеринарным врачом), принимающего еду для своих товарищей. Он попросил у меня мою фотографию и потом рассказал, что пленные сделали рамочку и повесили фотографию в бараке. Меня, правда, это не столько тронуло, сколько испугало. Но Василий успокоил: если немцы спросят, кто это, то он ответит, что на фотографии его мать. Узнать же меня на фотографии нелегко: карточка старая, довоенная.

В Тесдале пленных немного, всего 15 человек. Немцы гоняют их на строительство мола в Осе. Нам уже удалось обеспечить их теплой одеждой перед наступающими холодами.

Часто вспоминаю о пленных, переведенных из Хаугснесса во Фьелль. Как-то они там? До Фьелля не так легко добраться.

Сегодня встретила Сюттера, австрийца, который был охранником в Хаугснесском лагере. Он привез мне привет от пленных во Фьелле и рассказал, в частности, что Вилли тяжело болен. Сюттер спросил меня: «Почему вы не навестите пленных в Фьелле? Они часто вспоминают вас и ждут». Я сказала, что это может быть опасно, так как во Фьелле много гестаповцев. Но Сюттер успокоил меня, сказав, что в лагере осталась только обычная охрана. Гестаповцев куда-то перевели.

Решила поехать во Фьелль в первую же субботу. Начну готовить посылки, нужно оповестить всех знакомых.

Ну вот, все обошлось почти благополучно. Поездка во Фьелль позади. Расскажу все по порядку.

Целую неделю я готовилась к этой поездке. Наши женщины — фру Твейт, Нелли, Моберг, Лепсе, Теньюм, Медос и другие — помогали мне. Отовсюду мне несли копченую рыбу, сардины, окорока, хлеб, теплые вещи. Набралось пять больших узлов. Деньги на мою поездку тоже были собраны сообща.

Рано утром 28 октября я добралась с попутной машиной в Берген. На пристани меня ожидал сюрприз. Человек, принимающий багаж, сказал, что для посещения Фьелля нужно специальное разрешение властей. Я долго плутала в огромном здании комендатуры, пока ко мне не подошла какая-то женщина и не спросила, что мне нужно. Я сказала, что хочу получить разрешение.

«А что вы собираетесь делать во Фьелле?» — «Навестить знакомых». — «Это запрещено», — ответила женщина. Тогда я решилась рискнуть. У моей собеседницы было симпатичное открытое лицо. «Я скажу вам правду. Во Фьелль я еду, чтобы передать посылки русским военнопленным». Женщина внимательно посмотрела на меня и сказала: «Это другое дело. Я вам помогу». Через минуту она мне вручила написанное по всей форме разрешение. «В следующий раз будьте осторожнее и обращайтесь только ко мне. Здесь очень много нацистов».

Не чуя под собой ног от радости, я побежала на пристань. По дороге завернула к Нюгордскому лагерю и передала немного булочек и цветов для больных пленных. В городе встретила доктора Пауля, Ивана-большого и двух незнакомых пленных, которые шли в сопровождении вооруженных конвоиров.

На пристани кладовщик вновь огорошил меня. Оказывается, нужно еще одно разрешение для того, чтобы попасть на машину, курсирующую между Братхолменом и Фьеллем. Пришлось рассказать и ему о цели моей поездки. И вновь слова: «Я еду к русским военнопленным» оказались магической формулой. «Я дам вам записку, которую вы отдадите в Братхолмене шоферу машины», — сказал кладовщик. На листке, вырванном из конторской книги, он написал следующее: «Гуннару Монсену. Прошу тебя обеспечить место в твоей машине для этой женщины. У нее с собой небольшой багаж (5 мест), который ты должен как-нибудь пристроить. Она помогает нашим ребятам, которые находятся в лагере».

Записка была подписана девизом нашего короля, который в годы войны стал девизом движения Сопротивления: «Алт фор Норге!» («Все для Норвегии!») Затем шла подпись — Альф Томассен.