Шакал (ЛП) - Уорд Дж. Р. - Страница 28

***

Когда они покинули купель, Шакал поставил Кейна идти первым, потому что он был менее разговорчивым, менее заметным для стражников. Мэйхэм занял левый фланг, Лукан — правый.

Никс шла между ними.

Шакал замыкал процессию. Держа в руке пистолет, который она ему дала.

И, наконец, тормозным вагоном их небольшого отряда стал Апекс. Мужчина держался от них на расстоянии, это было тактическое преимущество и свойственная ему черта. Он не приближался ни к кому, и можно подумать, что подобные замашки одиночки не совместимы с их коллективной миссией. Но Апекс обожал убивать стражников. Его любимое времяпрепровождение. Он здесь не ради Никс или даже Шакала, перед которым он в долгу.

Нет, он искал кровопролития… и часто находил. Если где-то пропадал охранник, а тело не находили? Велика вероятность, что постарался Апекс, а потом приготовил останки и съел их, чтобы не оставлять улик. Его успех и тишину вокруг этих убийств обеспечивал тюремный кодекс. Какие бы злобные и отпетые уголовники здесь не сидели, они никогда не крысятничали с такой информацией… к тому же, скорее всего, они больше боялись Апекса, чем прихвостней Надзирателя. Что до самого Надзирателя? Замечал ли он попадающих стражников? Учитывая сложный график — наверняка, но он ни разу не обвинил Апекса. Пока, по крайней мере.

Включать этого парня в их план было рискованно. Последнее, что Шакалу нужно, — неуправляемый жестокий псих в их команде. Но в итоге он решил, что ценность жесткого бойца в заварушке стоила риска, и в любом случае, уже поздно менять планы. Апекс уже вышел на охоту.

Когда они осторожно покинули секретный коридор и вышли в туннели тюрьмы, они встретили несколько заключённых на своём пути. Вскоре их стало больше. По дороге в Улей всегда был стабильной поток. С другой стороны, там происходил обмен на черном рынке. Там заключённые снимали кого-то на секс… иногда трахались, не отходя от места. Там они взаимодействовали по разным поводам — ругались, дрались, смеялись и играли в карты. Занимались сексом.

Учитывая, какой работой нагружали многих из них, а также блеклое существование во внерабочие часы, сложно винить это общество проклятых. Но он боялся привлечь внимание… и не только стражи.

К счастью, его часто видели в компании Кейна, Лукана и Мэйхэма. И он хотел верить, что если они будут держаться близко друг к другу, а Никс опустит голову в пол, то никто ничего, абсолютно ничего не заметит.

А с Апексом никто не станет связываться. В этом плане за него можно быть спокойным…

Когда первые нотки знакомой вони достигли ноздрей Шакала, он оценил запах так, как это сделала бы Никс, впервые в жизни. Комбинация пота и земли, секса и телесного разложения слоем грязи осела в синусовых пазухах, ты ощущаешь ее долго после того, как оказываешься вне зоны поражения.

Он хотел взять ее за руку. Просто протянуть руку, прикоснуться к ней, чтобы Никс знала, что он рядом.

Вместо этого Шакал усилил хватку на пистолете.

Шум Улья был еще одним предвестником. Низкочастотный, резонирующий гул только зарождался, и Шакал подумал о том, что сравнение с пчёлами было уместно и в другом смысле. Стража была не глупа. Подобная концентрация заключённых представляла собой осиный улей, что грозился вырваться из-под контроля, и они не рисковали, пресекая всякие волнения.

Но сменам необходимо меняться. Даже Надзиратель не может заставить стражников работать круглые сутки. У Шакала и Никс был крошечный шанс, одномоментный. Он десятилетиями изучал схемы. Он знал, когда этот момент наступит, как долго продлится и куда им нужно идти.

Сосредотачиваясь на женщине перед собой, он подумал о том, что произошло между ними возле купели. Что она дала ему. Ирония, что он оказался в долгу перед ней за то, что требовал с нее изначально. Он поступит честно по отношению к Никс и уважит ее желание узнать о судьбе своей сестры.

А потом вытащит ее отсюда.

Три ночи спустя, ближе к рассвету, Рейдж сидел на кровати в гостевой комнате в доме Джабона, одеяла прикрывали только пах, марлевая повязка, укрывавшая рану на боку, съехала. Изучая края красного круга, опоясывающего хирургический разрез, Рейдж пытался убедить себя, что в любую минуту масштаб инфекции изменится. Станет больше? Меньше? Станет лучше с левого краю? Или чуть хуже — с правого?

Выругавшись, Рейдж накрыл бинтом ужасную вспухшую кожу. Хрень ощущалась как аппендикс, как третья рука, которую он отрастил, а потом вывихнул, и потому она требовала постоянного внимания. Вдобавок к этому бесчеловечному наблюдению за раной, исцеляющейся с черепашьей скоростью, ему приходилось следить, как он сидит, как стоит, как ходит и как спит — чтобы не оскорбить ничьи нежные чувства. Воистину, он постоянно слышал чей-то скулеж, и это утомляло.

Воистину, он чувствовал себя в этом особняке словно в тюрьме, а ключом к камере была его рана. Надзирателем служил Джабон, а его стражей — непрекращающийся поток лебезящих додженов. Хорошее питание и комфорт теряют свою ценность, когда не можешь по собственной воле покинуть это место, и на него постоянно давили стены и неважно, что они были обшиты шёлком и увешаны картинами маслом с пасторальными образами овечек и журчащих рек.

Да, скоро настанет перемена к лучшему… и он уйдет даже наперекор врачебным рекомендациям. Проблема в том, что его ноги были слабы, равновесие ненадежно, и на самом деле он действительно чувствовал себя неважно, хоть и не был при смерти. Нет, он завис в чистилище между сбивающей с ног хворью и относительным здравием, достаточно немощный, чтобы ему ограничили свободу передвижения, но не в бреду и лежа ничком, не осознавая ход времени.

Он бы предпочёл последнее. Для него часы тянулись с черепашьей скоростью, и он до боли осознавал их зловредную лень.

Натянув покрывала обратно на живот, Рейдж, морщась, повернулся на бок и потянулся к масляной лампе на прикроватном столике. Затушив слабый свет, он полностью лёг и обездвижил конечности, чтобы избежать любой претензии со стороны раны. Притворяясь застывшей и едва дышащей статуей, Рейдж пытался не думать о том, что одной ночью, может рано, а может намного позднее, его охватит мертвый паралич, он умрёт, а его душа отправится в Забвение.

Представляя загробную жизнь, Рейдж гадал, не будет ли она такой же. Постоянное лежание без движения, удовлетворение каждой потребности, не нужно будет беспокоиться о будущем, потому что границы вечности невозможно осознать, и, значит, есть только настоящее. В конце концов, временные рамки заставляли смертных думать о таких вещах как судьба и предназначение, и вдруг освобождение от оков времени избавит от беспокойства и тревог, в этом и была цель Забвения, награда за земные страдания. Но после пережитого здесь? Рейдж едва ли видел счастье после своей смерти. Безвременье чертовски утомляет.

Но если бы у него была шеллан…

Ну, если бы он нашёл свою истинную любовь, ту, что зажжет его сердце, а не только чресла, женщину сильную и умную, что будет красить его, тогда перспектива вечности обрела бы другие краски. Кто не пожелает провести вечность со своим любимым?

Но любовь для него аналогична грезам Дариуса о совместном проживании Братства.

Мечты, которые никогда не сбудутся.

Этот благородный мужчина мог построить сотни домов на сотне гор… и Братья никогда не заселят те комнаты. Так и Рейдж не мог представить любовь как чувство более глубокое, чем простое желание секса, но это еще не значит, что ему не светит…

Дверь гостевой комнаты открылась, и столб света, проникший в темноту, ударил ему прямо в звенящую голову.

Выругавшись, Рейдж прикрыл глаза предплечьем.

— Нет, — резко ответил он. — Мне ничего не нужно. Прошу, оставьте меня одного.

Когда доджен не принял отказ от его услуг, Рейдж опустил руку и посмотрел на свет.