Каторжанин (СИ) - Башибузук Александр - Страница 29

Подпоручик на ходу рухнул на землю, быстро работая ногами и руками подполз ко мне и запыхавшимся голосом доложился.

— Было легкое сопротивление. Я разделил отряд на две части, одних отправил прочесывать поселок, а сам с остальными к вам. Лука перекрыл тракт на Дербинское. Что будем делать?

— Что делать… — я задумался, а потом приказал унтеру отправить часть людей к одному из бараков, чтобы отвлечь японцев и усилить стрельбу, а сам бросил Собакину и айну. — За мной, ползком…

И первым пополз под забором в сторону орудий. Несколько человек рванули к бараку, один из них упал, но остальные благополучно добежали, и японцы сосредоточились на них, лишь изредка постреливая в сторону ворот.

Орудия стояли под углом к казарме, выпадая из поля зрения японцев, а единственное окно в эту сторону, было забито досками, так что, при некотором везении, можно было рассчитывать на то, что, когда нас заметят, уже будет поздно.

Особого удовольствия от прогулки ползком по густым зарослям крапивы, вдобавок густо покрытой пылью, я не получил. Вся открытые части тела горели адским огнем, а в нос словно насыпали перца.

Наконец, добравшись до орудий, я приподнялся над лафетом, огляделся и скомандовал отчаянно чихавшим подпоручику и айну.

— Давай унитары, тащите сразу несколько, — а сам принялся резать ножом завязки на чехле.

Так… вертикальная наводка, а это горизонтальная…

— Сука, какого хрена? — почему-то штурвальчики отказывались крутится. Через минуту наконец сообразив в чем дело, я снял их со стопора. Короткий ствол медленно стал поворачиваться в сторону ближайшего окна.

До казармы всего двадцать-двадцать пять метров, если снаряд попадет в стену, осколками накроет уже нас, а не японцев. Правда, шансов на то, что успеет взвестись взрыватель, очень мало. Впрочем, похрену…

Масляно лязгнул затвор.

— Ну? — я вызверился в сторону помощников.

— Готово! Вроде фугас… — подпоручик ловко загнал в казенник длинный узкий снаряд, а потом зло чертыхнулся. — Черт… колпачок на взрывателе не скрутил…

— Похрену! — я с лязгом захлопнул затвор.

В это самый момент в обшитое стальными полосами деревянное колесо весело саданула пуля.

— М-мать… — я нырнул за лафет и уже в падении дернул за спусковой шнур.

Пушка подскочила словно ее ужалила оса и выплюнула длинный сноп пламени. Оглушительно бабахнуло, все вокруг заволокло сизым вонючим дымом, сквозь который расплывчато высветились языки пламени выплеснувшиеся из окон казармы.

Я потряс головой, шлепнул себя ладонью по уху и злорадно заорал.

— Снаряд, мать вашу! Я вам сейчас устрою икебану, петухи узкоглазые! Снаряд, сказал!!!

Уж не знаю почему, далеко не специалист в артиллерийском деле, но снаряды взрывались. Причем уже внутри помещения. После пятого казарма разом вспыхнула. Японцы уже давно перестали отстреливаться, но сдаваться не спешили.

Ну что же, пусть горят, а я еще подбавлю огоньку. Пламя очищает…

— Накатывай! — осипшим голосом скомандовал я. Чертова пушчонка, после каждого выстрела отлетала назад на добрый десяток метров.

Собакин и Тайто ухватились за станины и потащили его назад. Снаряд удобно устроился в казеннике, лязгнул затвор.

— Пли!!! — скомандовал я сам себе и дернул за шнур.

Грохота выстрела не слышал, так как почти оглох на оба уха.

Из окон опять выплеснули клубы пламени.

— Стойкие, сука… — сплюнул Собакин. — Жалко винтовки сгорят…

С его последним словом из казармы гурьбой вывалились японские солдаты и с воплями понеслись в атаку.

Треснул нестройный залп, почти половину японцев снесло, но остальные все-таки добежали к нашим позициям. Над тюрьмой понеслись хрипы, маты, вой умирающих и раненых. Солдаты и ополченцы схлестнулись с косоглазыми в рукопашной.

— Твою же мать… — я спохватился и рванул к воротам, успел на ходу несколько раз пальнуть из маузера, но, когда добежал, все уже закончилось — японцев вырезали. Ни одному не удалось прорваться. Но… но, без убитых и раненых с нашей стороны не обошлось.

— Черт… — я заметил, как из-под убитого солдата пытается выбраться Стерлигов и ухватив за поясной ремень стянул с него труп. — Вы как?

— Живой… — капитан болезненно сморщился, потрогав рассеченную скулу. — Шустрые…

— Но легкие, иха мать… — прохрипел Серьга, высмаркивая кровь из расквашенного носа. — Ишь, курвы, иха мать…

Я провел взглядом по покрытому трупами тюремному двору и еще раз зло чертыхнулся.

— Подпоручик, немедля организуйте зачистку Тымово и выставьте посты на дорогах к Рыковскому и Дербинскому. Затем отправьте гонца к нашим, пусть выдвигаются в поселок. И о раненых позаботьтесь. А сейчас выделите несколько бойцов в мое распоряжение. Борис Львович, прошу за мной.

И направился к бараку, в котором были расположены карцера.

Заскрежетал засов на первой камере. Пронзительно скрипнула железная дверь. В лицо словно молотом ударил дико спертый воздух.

— Господи… — в темноте кто-то счастливо ахнул. — Наши…

— Наши, наши, слава тебе Господи!!! — подхватил нестройный хор разных голосов.

— Фонарь… — рявкнул я и разглядев, что в одиночку японцы засунули по меньшей мере десять человек, в бешенстве выругался.

— Не богохульствуй, сын мой… — с кряхтеньем вставая с пола, строго прикрикнул щуплый человечек в драной поповской рясе.

— Етить, иху мать… — Серьга удивленно развел руками. — А тебя, отче, за что запроторили?

— Дык, батюшка Валериан добровольно… — немедля доложили из камеры. — Грит, со всеми своими разом на Голгофу пойду…

— Замолкни! — священник погрозил сухим кулачком разговорчивому заключенному, а потом, безошибочно опознав во мне главного, строго, почти приказным томом попросил. — Распорядись, сын мой, водицы людям поднести, да еды какой-нить…

Камера разом взорвалась жалобными выкриками.

— Водички…

— Хоть губы смочить, потрескались ить…

— Хлебца бы…

— Мочи уже нет…

— Вона, Ванька уже отошел…

— И Захарка…

Стерлигов в первый раз за наше знакомство выругался матом.

— Твою же мать, это неслыханно. Вешать изуверов пачками! На кол, тварей…

— На кол, это очень хорошая мысль, Борис Львович, я обдумаю это момент, — серьезно пообещал я капитану, а потом приказал Серьге. — Начинай выводить всех во двор. Воды вдоволь, но кормить пока даже не думай. И держи их скопом, не давай разбредаться. Открывай следующую…

Переходя от камеры к камере, я только сильней стискивал зубы, ругательства уже давно закончились. Женщины, дети, старики… Японцы хладнокровно заморили местных голодом и жаждой, счет мертвым уже шел на десятки. Половина из них подверглась страшным пыткам и издевательствам. По словам оставшихся в живых, около трети жителей Тымово вообще перекололи штыками в тайге. Каторжников, вернувшихся в тюрьму, уничтожили вместе с гражданскими, каким-то чудом уцелело всего несколько человек. А чуть позже, за бараками нашли слегка присыпанную землей братскую могилу, где лежали обезглавленные ополченцы их семьи. Суки… за убитых детей, вы позавидуете мертвым. Это я вам обещаю, граф божьей милостью… Твою мать, опять оборвало на половине воспоминания. Да и хрен с ним, слово штабс-ротмистра Любича тоже тверже камня.

В одном из бараков обнаружилось с десяток солдат, столько же казаков и, вовсе уж неожиданно для меня, трое матросов с крейсера «Новик» во главе с мичманом Максаковым. Но к этим пленным, японцы отнеслись более-менее гуманно, во всяком случае голодом не морили.

— Как вы попали в плен, мичман? — поинтересовался я у моряка.

— Мы сняли несколько орудий с крейсера Новик, — нервно морщась, сообщил мичман. — Установили их на берегу. Вели огонь по японцам до тех пор, пока закончились снаряды, затем команда отступила, а я отправился с докладом в Корсаков. Там меня и взяли в плен.

— Японцы? Они уже были там?

— Нет… — мичман неожиданно покраснел. — Не японцы. А окружной начальник барон Зальца. Он как раз и передал меня японцам. Те зачем-то возили меня по Сахалину, уговаривали написать обращение к русским морякам, обещали большие деньги, кормили, даже женщин… — Максаков запнулся, — подсовывали. Да наших сволочей… ну, предателей, уговаривать подсылали. А когда наотрез отказался… пообещали расстрелять. Но не успели.