Каторжанин (СИ) - Башибузук Александр - Страница 14

Из зарослей папоротника на берегу вдруг высунулась лобастая медвежья башка. Тайто немедленно подорвался и почтительно поклонился косолапому. Точно так же поступили остальные айны.

«Странный народец… — подумал я. — Хотя… почему странный? Они поклоняются медведю, живому существу, понятному и осязаемому, а мы вообще непонятно кому…»

Некоторое время все молчали, а потом молчание нарушила Майя — она сидела вместе Мадиной напротив меня, посередине лодки. Сестра дремала у нее на плече, а сама Майя, что-то писала в толстой тетради.

— Айны удивительные люди, — тихо сказала девушка, отложив карандаш. — Они чистые и невинные, как младенцы. Живут в мире с собой и всем, что их окружает. Все обычные для нас пороки для них абсолютно чужды. Они даже просят прощения у диких зверей, после того, как убьют их.

«Вот зачем они кланялись дохлым японцам… — я про себя ухмыльнулся. — Удобно; убил — попросил прощения — и все, как с гуся вода. Ну и нахрена ты мне это рассказываешь?..»

— Но… — Майя запнулась. — Но каким-то странным образом они увидели в вас кумира. Хотя ничего необычного. Они как дети тянутся ко всему… всему неизведанному. Знаете, как они вас называют, Александр Христианович? Отцом-медведем. А медведь для них божество. И теперь я боюсь, что… что вы можете сделать из них нечто страшное… таких же зверей, как и мы…

Я сразу даже не нашелся что сразу ответить.

— В нашем мире… — после долгой паузы выдавил из себя, — в нашем мире чистые и невинные долго не живут. Айны тоже исчезнут без следа, японцы их уничтожат. Просто растворят в себе. Но я не собираюсь из них кого-то там делать. Просто покажу дорогу, а выбирать будут они сами. И не беспокойтесь, не думаю, что айны пойдут за мной, они для этого… слишком невинны, как вы говорите.

— А вы Александр Христианович? Вы что дальше собрались делать? — Майя внимательно на меня посмотрела.

Я ответил не задумываясь.

— Это очень сложный и одновременно простой вопрос, Майя Александровна. Сейчас — защищать вас и себя любыми доступными способами. А дальше буду стараться сделать так, чтобы японцы никогда не почувствовали себя хозяевами на Сахалине. Как? Вот тут как раз начинается сложная часть ответа.

Майя просто кивнула и резко сменила тему разговора.

— Скоро по правому берегу покажется хутор тети Стаси. Она там живет с мужем и внучкой. Я хотела бы ее проведать, да и Мадина будет очень рада. Станислава Казимировна и дядя Яцек удивительно добрые и приветливые люди. Она бывшие каторжане, политические.

— Не думаю…

— Скоро стемнеет, — мягко перебила меня Майя. — Все равно на ночь надо останавливаться. К тому же, впереди перекат и придется перетаскивать лодки.

Пришлось согласиться. Я бы всех этих удивительно приветливых и добрых людей, десятой дорогой обходил. Но остановиться придется; черт бы побрал эту ночь, вместе с гребаным перекатом и гребанной речкой. Задолбался лодки по камням таскаем, не река, а хренов ручей…

Тут проснулась Мадина, быстро перебралась ко мне, обняла и опять задремала. Злость сразу улетучилась.

Я осторожно погладил ее по голове и подумал:

«Это хорошо, когда есть кого защищать, если придется умирать — будет легче…»

Больше я с Майей не разговаривал. Общение с ней почему-то не ладилось. Впрочем, я и не старался его наладить. Нет никакого смысла. Сопровожу сестер к айнам, а дальше своей дорогой.

Когда до хутора осталось всего треть версты, я настоял, чтобы мы причалили к берегу раньше и пошел на разведку вместе с Тайто и Само — еще одним айном.

К месту зашли с трех сторон, но уже за пару десятков метров, я понял, что здесь далеко не все в порядке, потому что ветерок принес запах горелого мяса. Не жаренного, а именно горелого. Смрад, который я не перепутаю ни с чем.

Откуда не возьмись нахлынуло видение.

В воздухе кружатся жирные черные хлопья, остро смердит паленой человеческой плотью.

Пылающий крест и объятое языками пламени, скрюченное обугленное тело на нем.

Рядом застывшие словно изваяния фигуры в белоснежных рясах с распятиями в руках, вздернутыми к небу.

Вокруг эшафота беснуется в экстазе толпа. Из раззявленных ртов несутся истошные истеричные вопли.

— Жарь еретичку!..

— Гори, ведьма-а-а-а!..

— Огонь очища-а-ает…

— Во славу Господа нашего-о-о!..

Видение было очень четким и ясным, но отдавалось в голове такой страшной болью, что удержаться в сознание удалось только диким усилием воли.

— Пречистая матерь Господня… — в голову неожиданно пришла странная, невероятная и очень страшная отгадка. — Но как? И за что?..

Чтобы окончательно опомниться, пришлось залепить себе пощечину.

— Потом разберешься… — свирепо рыкнул я, вскинул Маузер с присоединенным прикладом и шагнул в кусты.

Перемахнул через частокол, прокрался вдоль стены дома сложенного из мощных бревен и выглянул из-за угла.

То, что увидел, уже не стало неожиданностью.

Посередине двора стоял криво вкопанный в землю импровизированный крест сбитый из тележных слег. Под ним дымилась грудка дров, а на кресте висело закопченное черное тело. Человек обгорел только снизу и все еще можно было различить, что это некогда был невысокий полный мужчина.

Неподалеку от креста лежала искромсанная туша мертвой коровы, рядом с ней в луже крови застыл большой кудлатый пес.

На хуторе стояла мертвая тишина, разбавленная только карканьем круживших в небе ворон.

Из-за угла дома высунулся Тайто и жестом показал, что здесь больше никого нет. Второй айн продублировал жест, уже с другой стороны двора.

— Кто, мать его? Косоглазые? Сука, больше некому… — в том, что это сделали японцы никаких сомнений, не было — везде во дворе виднелись отпечатки японских ботинок. К тому же, пленный офицер признался, что после того, как генерал-губернатор Ляпунов сдался, японское командование отправило свои отряды во все поселения. Как он выразился: для приведения в подчинение населения и для установления японского порядка. Порядка… Твою же мать…

Я еще раз огляделся, после чего прошел в сени добротного дома-пятистенка.

Внутри царил жуткий беспорядок, все вещи валялись на полу, зачем-то вспороли даже подушки с перинами и разбили швейную машинку.

— Черт… — ругнулся я. — Но где тетя Стася с внучкой? Успели уйти в лес?

Ответ подсказал Тайто. Айн зашел в избу и тихо сказал:

— Тама… в сарае, где лошадь с рогами стоял… два женщин… один большой, один маленькая…

В коровнике густо роились зеленые жирные мухи, жутко смердело кровью и человеческими испражнениями.

На потолочной балке покачивалось повешенное за шею обнаженное тело полной старой женщины. На мете грудей зияли кровавые раны, из распоротого живота свисали на утоптанный земляной пол жгуты сизых кишок. В пустых стеклянных глазах застыло дикое страдание.

Рядом на соломе лежало худенькое окровавленное детское тельце…

От дикой бессильной злобы и обиды хотелось выть, но я только стиснул зубы.

Позади послушался тихий голос Тайто.

— Глаза за глаз, зубу за зуб? Да, отец?

— Да… — я резко развернулся и вышел из коровника. — Тайто…

— Отец?

— Посмотри по следам, сколько здесь было японцев?

— Уже смотреть… — айн растопырил пальцы. — Точно не сказать, она ходила туда-сюда, но может половина двадцать и еще половина половины двадцать. Приходить и уходить на лодках. Два больших лодка.

Я задумался.

Вопрос, мстить или не мстить, даже не стоит. Кто-то обязательно поплатится за это, по полной поплатится, точно по заповеди из Ветхого завета. Но… для того, чтобы отомстить, надо сначала найти этих ублюдков. И справиться с ними.

Пятнадцать? Как-то не верится, что Тайто правильно посчитал. Я вот вообще нихрена не смог. Но ладно, пусть их двадцать, даже двадцать пять. Уже можно нападать на марше или на стоянке. Неожиданность уравняет шансы. Вряд ли они успели уйти далеко, тела еще не успели окончательно окоченеть. Нам не встретились, значит спустились вниз по течению. И это очень хреново, потому что по воде мы их не догоним — на носу ночь. Кровь Господня…