Леди Некромант (СИ) - Булгакова Ольга Анатольевна - Страница 78

Он недоверчиво поднял брови, но промолчал. И я подкрепила слова каганатской пословицей:

— Придет время — цветы распустятся. Не подгоняй, хорошо?

Ерден кивнул и пообещал, что будет терпелив.

Новостями о более раннем развитии каганатских даров я с мужем тогда не поделилась. Он уснул, я не посчитала правильным будить. Устроившись на стуле у окна, читала книгу, которую заприметила в библиотеке во время вечерних посиделок до Нового года. Заметки одного известного путешественника, рассказывавшего о восточных обычаях.

Эту книгу в значительно урезанном варианте изучали в пансионе, подготавливая будущих жен чиновников и дипломатов к общению с представителями Каганата. А в библиотеке супруга обнаружился полный труд. Там, кроме описания быта, брачных и погребальных традиций, кроме статей о правилах приема гостей и особенностях этикета, нашлись заметки и о магии.

Сведения были очень поверхностными, ведь чужаку-путешественнику львиную долю просто не рассказывали, отделываясь словами «Я ничего не знаю о мэдлэгч. Это тайна». Но эти скупые знания были лучше, чем ничего. Хоть какая-то база, которая позволила бы мне подробней расспросить Ердена о волшебстве, раз уж каганатская магия так сильно отличается от итсенской.

Когда служанки принесли ужин, я разбудила мужа, в который раз удивившись тому, как естественно и просто стало называть его «лорд Эстас». И объяснялось это не только тем, насколько созвучен мне оказался навязанный супруг, но и вмешательством лекаря, подчеркнувшего важность обращения по имени в трудную минуту. Не думаю, что без тех слов я решилась бы на объятия, когда они были нужны, или на «лорд Эстас», хотя муж давно этого заслуживал.

Супруг, смущенный тем, что уснул, ожидая меня, пытался спрятать неловкость за разговором, но я запретила ему шептать и насиловать больное горло. Лекарь, заглянувший проведать и осмотреть больного, постельный режим одобрил, меня за то, что постоянно отпаивала супруга, похвалил и, конечно же, заметил баночку с растиркой. Повернувшись ко мне, встретился взглядом:

— Был жар?

Я кивнула и, сказав, что не буду мешать осмотру, ушла в гостиную.

О чем мужчины беседовали, не знаю, но, когда я вернулась, господин Дарл казался вполне довольным, а супруг — приободрившимся.

— Вы с этим лазаретом света белого не видите, — заметил лекарь. — Может, пусть Джози с больным побудет, а вы с детьми? Хоть на улицу будете выходить, хоть погуляете.

Я покачала головой:

— У меня пока не очень удачно складываются отношения с Тэйкой. К сожалению. Поэтому думаю, лучше, чтобы она привыкала ко мне постепенно. А сейчас ей нужно познакомиться с Ерденом, принять его. Под присмотром Джози больше шансов на скорый успех. Главное — наладить общение между детьми. Обоим сейчас непросто.

— Я рад, что вы это так видите, леди Кэйтлин, — просипел муж.

— Уверена, мы еще найдем с Тэйкой общий язык. Ей нужно время, для нее многое изменилось за какой-то месяц, — я хотела утешить супруга, но неожиданно поняла, что действительно переживаю из-за сложных отношений с девочкой.

Хотелось пусть не любви и уж точно не картинно-идеального благополучия, но дружеского расположения, вежливого интереса. Хотелось не ждать выпада, колкостей, скрытых улыбкой. Надоело чувствовать стену отчуждения, которую Тэйка мастерски выстраивала на магическом уровне. Кроме того, что это было просто неприятно и даже раздражало, отторжение ребенка влияло на обитателей крепости. И чем больше силы наберет дар девочки, тем ощутимей будет это влияние на чужие эмоции. В первую очередь, разумеется, на эмоции отца.

Умом я понимала, что от всего отрицательного отношения нужно избавляться сейчас, до начала обучения. Если дар Тэйки действительно проснется раньше, именно мне придется на первых порах учить девочку. Если над отношениями не поработать, она не воспримет науку, будет делать мне назло и может покалечить себя или других.

Отстраняться и изображать лишь гостью три года в Рысьей лапе, как собиралась, я больше не могла. Это было бы слишком безответственное и даже опасное поведение. Значит, придется активней улучшать общение, заинтересовывать ребенка, а не ждать, что когда-нибудь что-то решится само, без моего живейшего участия, и так, как нужно. Наивно было полагать, что подобное развитие событий вообще возможно. Ни разу еще этого со мной не случалось, и вероятность такого поворота теперь тоже стремилась к нулю.

— Раздевайся, — скомандовал Дьерфин, когда леди Кэйтлин вышла в гостиную. — Послушаю тебя, спину намажу. Грудь растереть — это, конечно, хорошо, но это только полдела.

— Жена растирала. И спину тоже, — не встречаясь взглядом с лекарем, просипел Эстас.

— О, — так, будто эти слова вызывали лишь сдержанный профессиональный интерес, ответил Дарл. — Приятно, что она позаботилась о твоем здоровье.

Эстас кивнул, вспоминая алые щеки девушки, то, как она прятала взгляд, как дрожал ее голос. Сразу становилось понятно, что, если она и видела раньше обнаженного мужчину, то лишь на картинах, на уроках истории искусства. Потому ее забота была особенно ценной, а робкие поначалу, но неизъяснимо бережные прикосновения ускоряли сердце так, что дышать становилось трудно.

Вспомнились объятия в лесу, ее искренность, душевность. Из-за жара и уже довольно долгого воздержания, не иначе, хотелось взять ее за руку, заглянуть в лицо, посмотреть в чудесно-изумрудные глаза и спросить, по-прежнему ли она считает близость с ним недопустимой. Но от этой бредовой, продиктованной лихорадкой идеи, он отказался. Ведь дело было не столько в плотском влечении, сколько в позабытом ощущении уюта, которое неизменно возникало в ее обществе.

Кто бы мог подумать, что некромантка, носительница темного дара, «черная ведьма» будет в действительности настолько сердечной. Казалось, она сияла внутренним светом, и хотелось быть рядом, наслаждаться теплом и беречь ее, заботиться о том, чтобы свет не погас, чтобы никакое зло ее не коснулось.

Как сказать об этом, Эстас не знал. Он даже намекнуть не смел, опасаясь разрушить хрупкую приязнь. И пусть тактичные замечания Дьерфина подтверждали собственное ощущение, что он жене хоть сколько-то нравится, спокойней не становилось.

Оттого Эстас искренне радовался возможности молчать и пить горячее, ограничивая общение лишь словами искренней благодарности. Так вероятность ляпнуть глупость была невелика.

Дьерфин ушел, короткий разговор о детях и Джози прервался. Леди Кэйтлин передвинула стул так, чтобы свет стоящей в изголовье лампы падал на страницы.

— Я сейчас принесу питье, а потом почитаю вам, — жена положила книгу на стул, шагнула к двери.

— Леди Кэйтлин, я действительно очень признателен вам за заботу, но не стоит, — зашептал Эстас, глядя в глаза черноволосой красавице. — Вы устали, который день ухаживаете за Ерденом, не спите по ночам. Может, вы пойдете отдыхать? Я справлюсь сам. Я ведь уже взрослый.

— Взрослые тоже нуждаются в заботе и помощи, но очень редко в этом признаются. Даже себе, — она как-то смущенно улыбнулась и вышла. А он потупился, зная, что жена укорила его справедливо.

Эстас Фонсо терпеть не мог просить о помощи, об одолжении. Это было пыткой, самой настоящей и мучительной. Просьба о помощи унизительная. Она — признак слабости, незнания, неспособности просчитать последствия заранее, чтобы принять все меры и сделать так, чтобы помощь не понадобилась вообще.

С заботой было еще сложней. Отец всей жизнью показывал, что нужно заботиться о жене всегда и о детях, пока они не достигли определенного возраста и степени самостоятельности. Преподаватели учили, как заботиться о подчиненных, слугах и сослуживцах. Священники наставляли, как правильно заботиться о душе, праведных мыслях и поступках.

И никто не учил, как принимать заботу. Причем заботу не выпрошенную, не оплаченную, не корыстную, а проявленную от чистого сердца. Как принимать такой драгоценный и неожиданный подарок, Эстас не знал.