Некромантка на факультете таксидермии (СИ) - "Likaona" - Страница 6

Почти не вздрогнувшая Аля покосилась на элементаля. Ну когда же она привыкнет к его воплям?!

— М… Здравствуй, Рудольфус, — Аля лучезарно, во все зубы, улыбнулась оленю, «охраняющему» холл факультета. Тому самому, кто в первый день дразнил ее, чуть не доведя до «греха» — до побега от группы первокурсников прямо перед приветственной речью декана. То есть, замдекана, конечно же.

Знаменательное знакомство с оленем таки произошло, но уже на второй учебный день. Девушка специально задержалась после занятий, и когда холл опустел, потихоньку проскользнула к висящей на стене голове. Пристально пялиться на тусклые «кукольные» глаза прибитого к дощечке трофея пришлось долго, все больше впадая в уныние от мысли, что корчащий морды олень показался. То ли на радостях, то ли под воздействием магии, создававшей должную торжественность окружения и правильное трепетание у студиозов перед будущей учебой.

Неизвестно, сколько бы продолжалось «противостояние», но олень не выдержал первым — моргнул третьим веком, характерным для всех земноводных (в том числе василисков). Под белесой пленкой третьего века глазки у него оказались именно такие, как запомнилось Але — фиолетовые в золотистую крапинку. Дав девушке полюбоваться собой, олень недружелюбно осведомился:

— Чего тебе?

Ошарашенная разговорчивостью висящей на стене головы (Аля никак не ожидала настоящего общения), девушка на миг даже задумалась — действительно, чего ей? Но решила пойти ва-банк — рассказать правду, и призналась смущенно:

— Вот, познакомиться пришла. Я еще никогда таких э… Таких вас не видела.

— Каких — таких? — сварливо поинтересовался олень, буравя девушку недоверчивым взглядом.

Мельком подумав, что вчера эта креатура была явно добрее, Аля попыталась выглядеть пай-девочкой. Даже прижала к груди тетради, распахнула пошире глаза и восхищенно выдохнула:

— Разумных.

«И говорящих», — произносить подобное вслух было бы слишком невежливо, так что эпитет остался в мыслях.

Но олень, в раздумье попрядав ушами, не проникся добрыми чувствами — подозрение во взгляде так и не исчезло, разве что добавился скептицизм.

— Увидела? Дальше что?

Аля растерянно уставилась на оленя. Ей как-то по-иному представлялась эта встреча. Казалось, что неподвижно висящая голова должна испытывать скуку и жаждать общения. Не зря же морды корчила студентам! Но в реальность щелкнула девушку по носу.

— М… — Аля поудобнее перехватила тетради и поправила ремень сумки — учебные пособия оказались сходны по размеру и массе с кирпичами и изрядно давили на плечо. Подумала немного и осведомилась с участливым интересом: — У вас сегодня плохой день, да?

— С чего ты взяла? — олень брезгливо оттопырил нижнюю губу, показав заодно зубы.

С трудом подавив желание пощупать желтоватые острые треугольнички (а вдруг на них остался яд? Да и невежливо как-то…), Аля как можно невиннее и сохраняя участливость вздохнула:

— Ну, у меня противное настроение только когда плохой день. Мне тогда хочется на всех бросаться или вести себя плохо.

— Тебе? — заржал олень. — Да ты себя видела, одуванчик?

Аля глянула на подол голубого платьица и белые босоножки, и тут же спохватившись, состроила грозное лицо: свела брови и сжала губы.

— Я не одуванчик, я очень суровая!

Но олень продолжал заливаться, трясти рогами и скалить зубы — в общем, вел себя не слишком воспитанно и прилично. Зато букой пялиться перестал.

Вот так, слово за слово, смешок за смешком, он не просто разговорился с Алей, но и рассказал историю своего появления на свет.

Рудольфус оказался первым, экспериментальным образцом и одновременно выпускной работой тогда еще студиоза Эдельвульфа Рута, чем очень гордился. Будучи не только таксидермистом, но и сильным некромантом, Эдельвульф исследовал возможность создания магических существ путем объедения тел нескольких животных. Таким образом олень обзавелся глазами и зубами василиска и некоторыми его особенностями жизнедеятельности. Рут не являлся первопроходцем в данной области, но ему первому удалось наделить подобных химер не только магией, но и настоящим разумом. Правда, по примеру своего создателя все творения обладали не самым лучшим характером, некоторые — откровенно мерзким, и после того, как Эдельвульф попал под действие заклятия, самые разумные творения разругались со всеми окружающими и ушли. Кто куда. Кто-то отправился на границу, кто-то — в горы, кто-то — в леса. Разбрелись согласно своим интересам. Парочка драконов вообще пожелала свить гнездо на островах, только их и видели. Зато морские подходы к Придонью, самому большому торговому городу побережья, оказались отлично защищены от пиратов.

Самому Рудольфусу не очень повезло. Как и большинство василисков, он начал со временем каменеть. Все началось с хвоста и постепенно стало распространяться по телу. Консилиум таксидермистов и некромантов пришел к выводу, что они ничего не смогут поделать с этой напастью. Единственный вариант — максимально «уменьшить» объем тела, тогда остатки заложенной изначально магической энергии позволят оленю продержаться в псевдо-живом виде еще лет триста — при должной подпитке.

Вот так Рудольфус оказался в виде охотничьего трофея — дожидаться, когда его обожаемого Эдельвульфа Рута расколдуют или заклятье само спадет, и заодно присматривать за творящимся в зале, отслеживать решившихся проникнуть на факультет злоумышленников и мышей. Мышам — им ведь все равно, что жрать, могут и за декана приняться. А многовековой повышенный магический фон приводит к появлению таких мутантов в подземных лабиринтах, что даже самому сумасшедшему творцу химер не приснится. Аля даже поежилась — олень умел нагнетать атмосферу своими рассказами, а на фантазию девушка не жаловалась. Заодно стала понятна причина магических печатей на дверях зала собраний — вдруг что внезапно вылезет побольше мышей!

Долгое существование в виде отрубленной головы характера Рудольфуса не улучшило, к тому же он старался не привлекать к себе внимание студиозов — мало ли что от раздолбаев ожидать можно, еще стащат на эксперименты.

Так что Аля оставалась единственным его другом среди первокурсников. Она надеялась, что другом, и полагала, что единственным. Чтобы Рудольфус точно никому не проболтался о задуманной девушке авантюре.

Подозрительно оглядев елейно-смирно стоящую перед ним Алю, олень сварливо поинтересовался:

— Что задумала?

И пока та недоуменно хлопала глазами, заржал:

— Одуванчик, у тебя же все на лице написано! Давай, рассказывай, а я послушаю.

Складывалось ощущение, что Рудольфус поудобнее устраивается на кресле с чашечкой чая, готовый слушать вдохновенную ложь, сочиненную студиозом для оправдания очередного промаха. Оправдывая ожидания, Аля покаянно вздохнула — определено, декан Рут очень много вложил от себя в своего «первенца», так что следовало подыграть, так быстрее все получится.

— Ну… — девушка смущенно замялась и продолжил с надеждой: — Понимаешь, моя подруга, она с детства влюблена в декана Рута, и очень хочет на него посмотреть. И я подумала — а вдруг будет именно тот «поцелуй истинной любви», о котором говорится в записках Сам-знаешь-кого?

Таким странным именем величали мага, продавшегося ради силы Той Стороне, и успевшего убить немало славных воинов и ни в чем не повинных людей, прежде чем Эдельвульф Рут его остановил, получив взамен заклинание, погрузившее в стазис. Все записи Того-самого оказались либо уничтожены, либо зашифрованы. Расшифровать удалось только рабочие тетради, в которых были и начальные наметки посмертно сработавшего заклятия. Фраза «поцелуй истинной любви и богатство рода» вдохновили очень многих испробовать свои силы в расколдовывании героя, но, увы, все попытки ни к чему не привели. Со временем река «паломниц» обмелела до ручейка, а после и вовсе сошла на нет. Но некоторые продолжали не терять надежды на «взаимность» поцелуя, либо просто жаждали разгадать загадку. Как Аля.