Здравствуй, сын! (СИ) - Борн Амелия - Страница 13

- Мы идем на картинг, - заявил Волков, явившись к нам на следующий же день. - Если ты, конечно, не против.

- Вообще-то, я очень даже против. Того, что меня будят в выходной день, - откликнулась хмуро и, поведя носом, добавила:

- Но за эти восхитительные булочки, что ты держишь в руках, пожалуй, прощу тебе это преступление.

- Нравится? - улыбнулся Волков, вручая мне пакет. - Я сам испек с утра.

- Можешь не напоминать мне лишний раз, что твой уровень мастерства в кулинарии - бог. Ни к чему снова эти унижения, - сообщила я, лениво плетясь на кухню.

- Дядя Олег! - Матвей ураганом влетел следом за нами, заслышав то ли голоса, то ли аппетитный запах булочек. Или и то, и другое вместе.

- Привет, - улыбнулся ему Волков, подхватывая сына на руки. - Я пришел, чтобы позвать вас на картинг. Как ты на это смотришь?

- Крутоооо! - радостно выдохнул тот, но тут же озабоченно нахмурился, кинув взгляд в мою сторону:

- А можно? Мама говорит, что это опасно.

- Я готов поручиться, что в этом нет никакого риска, - откликнулся Олег, глядя на меня. - Это детское развлечение, с обеспечением полной безопасности.

Его слова меня вовсе не успокаивали, но я понимала - невозможно постоянно ограничивать ребенка во всем, лишь бы с ним ничего не случилось. Шишки и ссадины - неотъемлемая часть жизни. И с этим было лучше смириться, пересилив свой страх. Хотя, наверно, просто невозможно перестать бояться за своего ребенка, будь ему хоть пять лет, хоть пятьдесят пять.

- Ладно, - кивнула я неохотно и час спустя Волков уже вез нас на картинг.

- Я хочу кататься вон на той красной машинке! - заявил сын, когда мы прибыли на место.

- Значит, берем ее, - кивнул Волков спокойно и уверенно.

Интересно, он также невозмутимо купил бы Матвею и звезду с неба? Пожалуй, нам стоило бы поговорить насчет того, чтобы не избаловать ребенка сверх меры. Хотя я и сама этим безбожно грешила.

Пройдя инструктаж и облачившись в соответствующую амуницию - шлем, комбинезон и перчатки, Матвей с гордостью направился к карту, а я попыталась подавить возникшую внутри тревогу. Помахав нам с Волковым, сын уселся в карт и двинулся с места под руководством инструктора. И все было, казалось, хорошо, ровно до того момента, как Матвей, явно войдя во вкус гонок, увеличил скорость.

- Тебе не кажется, что он слишком быстро едет? - спросила озабоченно у Волкова и не успел тот ответить, как я, словно в замедленной съемке, увидела - Матвей, не справившись с управлением, влетает в ограждение и выпадает из карта.

Испуганно вскрикнув, я метнулась к сыну, прямо на трассу, на которой спешно остановили движение других картов, но мне бы не помешал даже целый строй танков в этот самый момент, когда сердце билось как сумасшедшее от дикого страха - такого знакомого, как в те времена, когда Матвей боролся за жизнь.

- Ты цел? - выдохнула я, прижимая к себе молча плачущего сына. - Что у тебя болит?

Матвей в ответ только помотал головой, не проронив ни звука, явно не желая показывать свою слабость и боль.

- Так, пойдем отсюда, - взял ситуацию под контроль Волков и, подхватив сына на руки, отнес его в раздевалку.

- Дай-ка посмотреть, - сказал он, заметив, как и я, что комбинезон на Матвее был разодран в районе колена.

- Все нормально, - ответил упрямо сын. - Мамочка, только не ругайся...

Ругаться я намеревалась позже, когда смогу убедиться, что с Матвеем все в полном порядке. И, сосредоточившись сейчас лишь на этом волнении за сына, сама не заметив как, неожиданно выпалила:

- Дай папе посмотреть свое колено!

Выражение лица Матвея из хмурого тут же сделалось потрясенным. Даже Волков удивленно замер рядом. Но раз правда уже вырвалась наружу, отступать было поздно.

- Мой папа умер, - растерянно проговорил Матвей.

Присев перед ним на колени, я подавила рвущийся наружу тяжелый вздох и сказала как можно спокойнее:

- Я так думала, но я ошиблась.

Кивнув на застывшего в напряженном ожидании Волкова, я заставила себя произнести самые трудные в жизни слова:

- Это - твой папа.

До этого дня я не представлял, что могу испытывать настолько огромный страх. Но когда Матвей врезался в то злополучное ограждение… Нет, умом я понимал, что ничего страшного не произошло и произойти не могло, но то, что ощущал в этот момент, было несравнимо ни с чем.

А потом меня, как на американских горках, бросило совсем в другую крайность. Ледяной страх сменился чувством, как будто мне за шиворот плеснули чашку горячего кофе. Изнутри словно обожгло, когда Диана произнесла три слова:

- Это - твой папа.

Я впился взглядом в лицо сына. Сначала на нем проступило такое незамутненное ликование, что я с облегчением выдохнул. Зря. Тут же Матвей нахмурился, потом отвернулся.

- Я хочу уехать отсюда, - сказал он, и теперь уже настала наша очередь растерянно переглянуться с Дианой.

- Почему? Тебе здесь не нравится?

Черт! Совсем не это я хотел спросить, но понимал, что сейчас ни давить на Матвея, ни требовать от него слов о том, что он понял все насчет моего отцовства, был не должен.

- Нравится. Но я хочу уехать.

Мы с Ди вновь переглянулись. Я вообще ни черта не разбирался в отношениях с детьми, потому сейчас просто ждал, что же скажет Диана.

- Тогда давайте уедем, тем более, что нам все еще нужно осмотреть твою ногу.

На это Матвей лишь промолчал, и мы, вернув амуницию, направились к машине.

Сын не произнес ни слова за все время пути до дома. Мы зашли в квартиру, он спешно разулся и тут же умчался в свою комнату.

- Я не знаю, что с этим делать, - признался я Диане, запуская руку в волосы.

- Я с ним поговорю, - сказала она, отводя глаза. - Раз уж так получилось.

Что там «получилось», я не совсем понимал, только надеялся, что Диана не успела пожалеть о правде, которая так неожиданно открылась для Матвея.

- Если не будешь против, это сделаю я, - неожиданно даже для самого себя сказал в ответ.

Ди вскинула на меня взгляд, нахмурилась точно так же, как это сделал совсем недавно наш сын. Как будто раздумывала, стоит ли мне доверять. И я ее понимал. Пришел в их жизни без году неделя, и вот уже столько всего успело поменяться, что хоть караул кричи.

- Хорошо, - наконец кивнула она. - Но если ты что-то натворишь, из-за чего мой сын перестанет мне доверять…

- Не натворю.

Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что любое мое неосторожное слово может дорого нам всем стоить. И сейчас уже совсем не хотелось спорить с Дианой по поводу произнесенного ею «мой сын». Нужно было сделать так, чтобы она хотела сама говорить «наш». И Ди давала мне такую возможность.

- Я не помешаю? - спросил у Матвея, предварительно постучав в дверь его комнаты и получив разрешение войти.

Сын отрицательно помотал головой. Он сидел на полу по-турецки и конструировал Лего. Наверно, таким способом Матвей пытался успокоиться.

- Можем поговорить? - снова озадачил ребенка, присаживаясь напротив в такой же позе.

Сын вскинул на меня глаза и ответил совершенно серьезно, будто ему не пять лет было, а все тридцать.

- Можем, конечно.

Черт побери… а ведь все слова, которые собирался сказать Матвею, вдруг вылетели из головы. И пока я подбирал новые, сын заговорил первым:

- Мама ведь это специально придумала, чтобы у меня папа был?

Пожалуй, я был готов к чему угодно, но только не к этому. Он решил, что Диана ему лжет?

- Нет… конечно, нет. Я действительно твой отец.

Он как-то по-взрослому (в который раз) махнул рукой и опустил голову.

- Если это не так, то я не хочу, чтобы ты был моим папой. Потому что у меня же он есть, хоть и умер.

Кажется, я начинал понимать, что именно настолько задело Матвея. Диана рассказывала сыну о том, что его отца не стало, а когда он увидел во мне того, кто мог бы стать его папой, вдруг сказала, что это он и есть. И вот теперь ему стало обидно за того, кто уже пребывал в ином мире.