Душевная травма
(Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом) - Ленч Леонид Сергеевич - Страница 12

— Что все это значит, Джонни? — спросила Элизабет Таккер спокойно, хотя ей ужасно хотелось закричать.

— Ничего особенного, Элизабет, — с деланной беспечностью сказал Таккер-младший, плюхаясь в кресло. — Это Филя Шубин, мой школьный русский друг, — познакомься, я тебе о нем рассказывал. Мы с ним случайно встретились в холле, и я поехал к нему в гости на четверть часа. Я немного задержался — извини. Но ты же знаешь их русское гостеприимство!..

— Боже мой, что с твоей бровью? Это он тебя так гостеприимно отделал?

— У нас был честный бой, миссис Элизабет! — сказал Шубин, продолжавший стоять, виновато улыбаясь, посреди комнаты с шапкой в руке.

— Мы посидели с ним, немножко выпили, — продолжал свое повествование Джон Грахэм Таккер-младший, — вспомнили наши поединки. Он сказал, что теперь он бы меня побил, потому что в двадцать лет получил разряд по боксу и до сих пор занимается этим спортом как любитель. «Ты хвастун, Зайчик!» — сказал я ему. «Можем попробовать!» — сказал он и принес перчатки. Мы тут же начали бой, хотя его жена — ее зовут Наталия, она просила тебе передать привет — была против и даже назвала его дуралеем… Это ласкательное от «дурака»… Русский язык очень богатый!..

— Ты пьян к тому же! — сказала Элизабет Таккер.

— Ничего подобного. Мы начали бой как шутку. Я думал: мы обменяемся ударами — и все. Но я увлекся, дал ему в челюсть справа и сбросил его на горку с фарфором… Все вдребезги!.. «Может быть, хватит, Зайчик?» — сказал я. «Бой продолжается!» — закричал он страшным голосом… И через пять минут врезал мне в бровь. Бой пришлось прекратить! Я считаю, что по очкам выиграл он. Ты дашь нам чего-нибудь выпить, Элизабет?!

— Я позвонила Питерсам, когда выяснилось, что ты пропал, — с тем же ужасавшим ее самое спокойствием сказала Элизабет Таккер. — Он обещал принять меры. Тебя разыскивают через полицию… или как там она у них называется.

Шубин поспешно поклонился миссис Элизабет, пожал руку Таккеру и ушел. И сразу же зазвонил телефон на столике в углу. Трубку сняла Элизабет.

— Он нашелся, Ричард! — сказала в трубку Элизабет Таккер. — Да, да, вот он тут сидит в кресле… Нет, не приедем, Ричард!.. Потому что он… в таком виде!.. Что произошло?.. Знаете… Чего только не выдумают эти мужчины! Вы? Нет, ни за что не догадаетесь!. Потому что вы не мужчина, Ричард!.. Я хочу этим сказать только то, что вы дипломат и джентльмен… Я вас тоже… Поцелуйте милую Рози!..

Она положила трубку, посмотрела на мужа…

— Если ты способен еще на один подвиг, то позвони в ресторан и скажи, чтоб нам принесли шампанское сюда!

Ее супруг прижал отклеившийся край розового пластыря к своему правому надбровью и радостно кивнул.

На улице они стоят и торгуют рядом.

У нее на рундуке — корзинка с крупными золотыми толстокорыми лимонами и несколько стеклянных консервных банок с какой-то болгарской овощной алой смесью.

У него — букинистические книги.

Она — молодая, с тугими розовыми щеками, голубыми глазами, как большая витринная кукла.

Он — худ, желт, в очках. Неопределенного возраста, однако далеко еще не старик. Меховой воротник у пальто зябко поднят. На голове помятая, в подтеках и пятнах фетровая шляпа неудачника.

Она звонко, весело, самозабвенно кричит-заливается на всю улицу:

— Покупайте лимончики, душистые лимончики, полезные лимончики, сплошной витамин за тридцать пять копеек!

Сделает паузу, наберет в легкие воздуху — и снова с той же удалью, с тем же жаром, с той же артистической самоотдачей:

— Вот лимоны, один сплошной витамин за тридцать пять копеек, — не жалейте денег, здоровье дороже!

У ее рундука непрерывно толкутся прохожие, золотая лимонная горка в корзине быстро тает.

Он сидит за своим столом, уставленным книгами, молча, отрешенный от шумной уличной жизни, чем-то чуждый и даже враждебный ей: уткнул бледный, заострившийся нос в томик Фенимора Купера и читает.

Она вдруг обращается к нему, говорит жалобно:

— Аркадий Семенович, миленький, присмотрите за моим товаром, наоралась до того, что кушать хочется — сил нет терпеть. Побегу к Дашке за угол за пирожками. Вам взять?

Он изысканно вежлив:

— Благодарю вас, Стеша, не беспокойтесь. Когда вернетесь, я схожу в диетическую столовую, а вы присмотрите тогда за моими фолиантами. Услуга за услугу. Идет?

— Идет, Аркадий Семенович. Я — мигом.

Улыбнулась ему без кокетства и побежала на красный свет напрямик через улицу, ловко увертываясь or несущихся машин.

Вскоре вернулась. Сытая, ублаготворенная, с еще жующим ртом.

— Ну, пирожки у Дашки! Объедение! Я пять штук без оглядки уничтожила. Ступайте в диетку, Аркадий Семенович, со спокойным сердцем, я присмотрю за вашей библиотекой, все будет в полном аккурате.

Он уходит. Она смотрит на его сутулую, узкую спину, и в ее глазах появляется бабья терпкая жалость. Перевела взгляд на сиротский его стол с книгами и вдруг, когда его уже не стало видно, так же звонко и радостно завопила на всю улицу:

— Книги, книги! Покупайте интересные книги, кто не читает, тот не растет культурно!

Сделала паузу, набрала воздуху в легкие — и снова:

— Покупайте книги, не жалейте денег на культурные витамины!

Насупленный дядька в шапке с ушами, подвязанными под подбородком, взял со стола потрепанную книжку, взглянул мельком на заглавие, спросил строго:

— «Князь Серебряный» Толстого. Это кто же такой будет, князь Серебряный?

Она ответила не моргнув глазом:

— Брат Анны Карениной.

Кто-то из прохожих остановился у стола, сказал с серьезной миной:

— Странно! У Толстого почему-то написано, что брата Анны Карениной звали Стивой Облонским.

Она не растерялась:

— То — родного, а этот двоюродный!

Дядька в ушанке сказал:

— Я тогда, пожалуй, возьму… двоюродного!

Другой прохожий спросил:

— Скажите, а Гончарова «Обрыв» — это о чем?

— «Обрыв»? О том, как оборвалась одна любовь. Берите, не пожалеете.

И тут же к старухе, перебирающей книжки на столе:

— Если любите поплакать над книжкой, берите вот эту, бабушка, — «Хижина дяди Тома». Про негров. Я когда читала, обревелась вся.

Еще и еще спрашивают про книги, про писателей, она несет в ответ немыслимый вздор, но никто не обижается и не сердится на нее за это. Книги начинают раскупать.

Когда он наконец вернулся к своему столу, она показала ему на груду серебряных монет и бумажных рублей и сказала, гордясь своей удачей:

— Вам бы, Аркадий Семенович, еще немного задержаться над своей размазней, я бы вам все ваши фолианты вместе со столом продала!

Мне рассказали в одном доме эту житейскую историю, она показалась мне достойной печатной гласности.

Историйка эта похожа на современную притчу.

В ней нет ничего придуманного. Все взято из чаши жизни.

Итак, жили-были Володя П. и Лиза М. — молодые люди, муж и жена.

Володя П. работал электриком при домоуправлении, а Лиза М. — продавцом в галантерейном магазине.

Жили они хорошо, безбедно, в однокомнатной квартире кооперативного дома, того самого, который Володя обслуживал как электрик.

Детей у них не было.

— Еще успеем стать предками, надо в свое удовольствие пожить! — так отвечала Лиза, когда с ней заводили разговоры на эту тему.

И Володя придерживался той же точки зрения, но высказывался более определенно:

— Сначала надо крепкую материальную базу под наш с Лизой брачный союз подвести, а потом уже практически браться за деторождение. Всему свое время.

Володины мать и отец жили в деревне, у Лизы родителей не было — они погибли в Ашхабаде, когда там случилось землетрясение. Лизу воспитали ее бабушка и дедушка. Когда Лиза вышла замуж за Володю, они были уже совсем старенькие, больные, и им пришлось поселиться в доме-интернате для престарелых. Там им дали хорошую комнату, а свою они сдали жилищному отделу.