Волчье озеро - Вердон Джон - Страница 15

Вернувшись в спальню, он обнаружил две спортивные сумки, которые Мадлен притащила еще вчера утром. Они лежали на банкетке у изножья кровати. Сумка Мадлен была набита вещами и закрыта на молнию, его же – стояла пустая, в ожидании того, что он туда положит. Он не любил собираться, наверное, из-за того, что вообще не любил поездки, особенно те, от которых должен был получать удовольствие. Однако он быстро справился, собрав в сумку все немногое, что могло ему понадобиться. Пройдя через кухню, он вынес обе сумки к боковой двери, где Мадлен уже сложила их лыжные костюмы, снегоступы и лыжи. Увидав все это, он вдруг с горечью осознал, что из всей поездки ему интересен лишь один день на Волчьем озере.

Он отнес все вещи к машине. Укладывая сумки в багажник хетчбэка, он увидел укутанную в теплое пальто Мадлен, пробирающуюся через пастбище со стороны пруда.

Когда она вошла в дом, Гурни уже был на кухне и варил кофе. Услышав шаги в прихожей, он окликнул ее:

– Кофе готов, ты будешь?

Он не разобрал, что она пробормотала в ответ. И повторил вопрос, когда она появилась на пороге кухни.

Мадлен покачала головой.

– Ты в порядке?

– Ну конечно. Все вещи уже в машине?

– Кажется, да. Сумки, все для лыж.

– Навигатор?

– Само собой. А что?

– Мы делаем немалый крюк, не заблудиться бы.

– Там не так много дорог, не заблудимся.

Мадлен кивнула с некоторой отрешенностью, которую он заметил в ней еще вчера. Выходя с кухни, она прохладно добавила:

– Пока ты был в душе, тебе оставили сообщение. На домашнем телефоне.

Гурни пошел кабинет, чтобы проверить автоответчик, подозревая, что сообщение оставила Ребекка.

Так оно и было.

“Здравствуй, Дэйв. Четыре человека и один и тот же сон? В каком смысле? Похожие в общих чертах? Или образы совпадают точь-в-точь? В первом случае – притянуто за уши. Во втором – охренеть! Надо бы копнуть поглубже. Слушай, каждую пятницу у меня лекция, на психфаке в университете в Платсберге. Так вот завтра я там буду. Гугл говорит, что это всего сорок километров от Волчьего озера. У тебя получится подъехать? Можем встретиться в гостинице «Колд-Брук», где я остановлюсь. Если ехать со стороны Волчьего озера, гостиница будет прямо перед кампусом. Перезвони мне”.

Гурни застыл около письменного стола, пытаясь рассчитать время и расстояние, а также раздумывая над тем, как ко всему этому отнесется Мадлен. Нужно было хорошенько все обдумать перед тем, как перезванивать Ребекке.

По дороге из Уолнат-Кроссинга на север, в адирондакскую глухомань, сельский пейзаж за окном попеременно то радовал глаз, то наводил тоску. Многие из этих городков уже вымерли или были близки к тому – заброшенные торговые островки, облепившие дороги штата, как древесные грибы-паразиты. Встречались целые долины, где, куда ни глянь, все было в полуразрушенном состоянии, словно из земли просачивались отравляющие вещества.

Чем дальше на север они продвигались, тем обширнее становились снежные лоскуты на полях цвета сепии, температура падала, тучи сгущались.

Заехав в деревеньку, подающую еще какие-то признаки жизни, Гурни свернул на заправку; напротив красовалась вывеска “Кафе-кулинария «Райский латте»”. Наполнив бак, он выехал с заправки и припарковался на первом попавшемся месте.

Спросил Мадлен, хочет ли она кофе. Или, может быть, перекусить?

– Я хочу просто выйти из машины, размяться и подышать воздухом.

Он перешел дорогу и вошел в небольшое заведение, обнаружив, что оно не совсем соответствует названию.

“Кулинария” представляла собой холодильник, в котором под светом тусклой лампочки была выставлена холодная мясная нарезка, как в детстве Гурни, в Бронксе – вареная колбаса, вареный окорок и ярко-оранжевый американский сыр, по соседству – судки с картофельным и макаронным салатами, с большим количеством майонеза. “Кафе” же состояло из двух накрытых клеенками столиков; возле каждого по четыре складных стула.

За одним столиком сидела парочка морщинистых женщин, молча наклонившихся друг к другу, словно посреди их разговора кто-то нажал на кнопку “пауза”.

“Райский латте” являл собой маленькую эспрессо-машину, не подававшую признаков жизни. То и дело где-то под полом раздавался стук и свист паровых труб. Под потолком гудела люминесцентная лампочка.

Одна из морщинистых женщин повернулась к Гурни:

– Выбрали что-нибудь?

– У вас есть обычный кофе?

– Кофе есть. Не могу сказать, насколько он обычный. Что-нибудь туда добавить?

– Просто черный кофе.

– Минутку.

Она потопталась на месте, обошла холодильник и исчезла.

Через несколько минут она вернулась и поставила на прилавок дымящийся пенопластовый стаканчик.

– Доллар за кофе, восемь центов за губернатора, который и восьми центов ни стоит. Этот чертов придурок издал закон вернуть в парк волков. Волков! Никто его не переплюнет в слабоумии. Парк – семейное место, для детей. Придурок чертов! Вам нужна крышечка?

Гурни отказался от крышки, положил на прилавок доллар и пятьдесят центов, поблагодарил ее и ушел.

Он заметил Мадлен в паре кварталов от кафе, на главной улице, она шла к нему. Он сделал пару глотков кофе, чтобы не пролить, и пошел ей навстречу.

Они неторопливо шли к машине, когда из двухэтажного офисного здания вышла молодая пара. Девушка держала на руках младенца, завернутого в одеяло. Мужчина подошел к водительской двери машины, припаркованной у выхода из здания, и остановился. Он взглянул на девушку и неуверенным шагом двинулся обратно к ней.

Гурни был теперь достаточно близко, чтоб разглядеть лицо девушки: ее рот, искаженный гримасой горя, и слезы на щеках. Мужчина подошел к ней, беспомощно остановился на мгновение, а затем обнял ее и ребенка.

Гурни и Мадлен заметили вывеску на доме и оба оцепенели. Над именами трех докторов было написано “Педиатрическая клиника”.

– О господи… – Слова Мадлен прозвучали как слабый стон.

Гурни всегда сам признавал, что у него проблемы с эмпатией, что страдания других редко задевают его за живое; но иногда, как сейчас, неожиданно он переживал общее горе, такое великое горе, что глаза наполнялись слезами, а сердце разрывалось.

Он взял Мадлен за руку, и молча они добрели до машины.

Примерно в полутора километрах от деревни они увидели придорожный указатель, сообщавший, что здесь начинается Адирондакский парк. Гурни показалось, что “парк” – слишком скромное слово для описания необъятных просторов девственных лесов, озер и болот, по размерам превосходивших целый штат Вермонт.

Череда запущенных фермерских поселений за окном сменилась на куда более дикие места. Заросшие луга и горные кустарники уступили место темным хвойным лесам.

Дорога все поднималась вверх, и высоченные сосны уступали место корявым елям, сердито сгорбившимся под напором суровых зимних ветров. Здесь даже пролески казались мрачными и зловещими.

Гурни заметил, что Мадлен тревожно оглядывается по сторонам.

– Где мы? – спросила она.

– В смысле?

– Приблизительно рядом с чем?

– Мы ни с чем не рядом. Думаю, мы милях в семидесяти-восьмидесяти от Хай-Пикс. До Волчьего озера еще где-то километров сто пятьдесят.

В воздухе разливался морозный туман, столь легкий, что его подхватывала метель. Сквозь этот ледяной фильтр скрючившиеся деревья и гранитные скалы казались еще более угрюмыми.

Еще через два часа, за которые они встретили лишь несколько машин, едущих им навстречу, навигатор объявил о прибытии в пункт назначения. Однако гостиницы видно не было. Перпендикулярно главному шоссе начиналась грунтовая дорога, обозначенная незаметной бронзовой табличкой на железном столбе:

Природный заповедник голлов

Гостиница “Волчье озеро”

Частная дорога – только для гостей

Гурни повернул. Где-то метров через восемьсот дорога стала круче. В тумане, смешанном с дождем, изогнутые деревья играли зловещую шутку – они внезапно появлялись из ниоткуда и тут же исчезали.