Песчаный блюз - Левицкий Андрей - Страница 4

– На ферме вашей ящики ставили. Паковали, в трюме крепили… Ваши батраки, ваши с Христой. Если б нормально закрепили – они б не посыпались! А крышки почему с них послетали?!

– А ты должен был проверить, как груз в трюме уложен! – выкрикнул он.

– А я и проверил! – заорал я, распалившись пуще прежнего. – С виду все нормально было! Вернусь на вашу ферму – пристрелю тех сволочей, которые ящики мне грузили, передай это Христе!

– Я передам! – завопил он, брызгая слюной мне в лицо, и пришлось отпустить его. – Я Христе все передам! Он с тебя шкуру спустит и на рогатинах растянет! Он тебя самого на рогатине растянет! Распнет, как того мутанта, чтоб груз его не гробил!

– Да брось, – сказал я устало и шагнул к лестнице. – Это всего лишь яйца водяных курочек. Сколько они стоят? По пять медяков за ящик…

– Яйца всего лишь?!! – выкрикнул Миха мне вслед и, подскочив, дернул за плечо так, что пришлось повернуться. – А ты видел, какого они цвета?! Это голубые яйца! Голубые!!

– Ну так и что? – не понял я. – Да хоть розовые.

– А то, что это новая порода! Христа этих куриц много сезонов выводил, чтоб они такими яйцами неслись… Они по серебряку за пару стоят!

– Это еще что за цены? – удивился я. – Ты что плетешь? Ну, я тебе дам щас краску, выкрась свои яйца в голубой цвет – никто за них серебряка не даст.

Миха глубоко вдохнул, положил ладонь на грудь, помассировал ее и заговорил тише:

– Это особый сорт, Музыкант. Особая порода курочек. Опытная. В таких яйцах эти… белки какие-то невероятные, и еще что-то есть, чего в обычных нету. Кальций какой-то. И они вкусные, вкуснее обычных. Для Христы они как дети малые были. Любимые. Он столько с ними возился, и так уж горд был, что вывел наконец эту долбаную породу… Стоят они дорого, очень. А у тебя семь ящиков побилось! За этот товар, за то, что ты его не довез в сохранности, Христа тебе такой счет выставит…

В люке показалась голова Захария. Окинув нас взглядом, он сказал:

– Любезничаете? Слушай сюда, Музыкант. «Зебу» почти каюк. Бензонасос считай что полетел. По борту левому стойку менять да и обшивку не мешало бы новую. Еще аккумулятор… Ну короче, Карлов с Лешем тут прикинули: восемь монет. И это минимум, по знакомству, за работу мы только так… на водку с закусом с тебя возьмем.

– Восемь… где ж я сейчас возьму столько серебра, Захарий? – возмутился я.

– Серебром? – удивился он. – Очнись, брат. Я ж сказал: бензонасос менять надо. Стойку. Еще амортизатор там у тебя потек, ремень генератора порвало. Восемь золотых. А может, и больше.

– И потом что? – сочувственно спросил Кукурузный Дед.

– Да что… – Я вылил в себя стопку, закусил сухариком и откинулся на стуле, разглядывая кнайпу на первом этаже «Злого киборга». Грязно, шумно, драчливо… настоящее злачное заведение для старателей, наемников и бродяг Пустоши. Народу этой ночью полно, между столами ходят разносчицы с подносами, их щиплют, тискают и пытаются усадить к себе на колени, они отмахиваются, хихикают, ругаются.

Кукурузный Дед, малый лет семнадцати с соломенными волосами и конопатым круглым лицом, тоже опустошил свою стопку. Некоторые музыканты одеваются в черную кожу, обвешиваются всякими заклепками, цепями и клички берут – Черный Змей, Монстр Пустоши, Железный Дровосек… Но таких среди моих клиентов мало, чернокоженщики обычно исполняют другую музыку, погромче и по-жестче. У «Банды четырех» имидж простецкий: соломенные шляпы, просторные домотканые рубахи, сандалии из тростника. Ну и музыка у них соответствующая… примерно такая, как я сочиняю. А значит, и сценические псевдонимы эта братия себе выдумывает под стать.

– Потом Миха назначил цену: за груз пятерка золотом.

– Пять золотых за какие-то яйца?! – поразился Буйвол, барабанщик группы.

– Голубые яйца, – пояснил я. – Особый сорт. Я его послал, конечно… Не сорт, Миху. Ну, поторговались и сошлись на трешке.

Буйвол мотнул наголо бритой головой на толстой шее.

– Все равно много, – прогудел он пьяным голосом.

– Ну да, и еще ж ремонт. Хотя Захарий может подлатать пока забесплатно, чтоб только «Зеб» ездил, а остальное потом, когда я деньгами разживусь с доставок. Но Миха сказал: если я из Рязани смоюсь не расплатившись, Христа так разозлится, что может запросто наемников подрядить, чтоб меня завалили, и «Зеба» себе забрать.

Буйвол уставился на меня блестящими глазами, выпятив челюсть.

– Боишься?

Я криво улыбнулся.

– Ротника… нет, не боюсь. Но ситуация плохая.

Икнув, он разлил настойку по стаканам, выпил, не дожидаясь остальных, ухватил из тарелки горсть жареных земляных орешков и отправил в пасть.

– Так што делать думаешь, Музыкант? – прошамкал Буйвол, жуя.

– А что… для начала с вас деньги получу.

Я еще выпил, закусил сухариком и достал трубку. Пока раскуривал, к нам, сжимая сразу четыре кружки пива, протолкался Пыльный, самый старший участник группы, гитарист и певец. Водрузив кружки в центр стола, он сел между мной и Кукурузным Дедом.

– Три серебряка, – сказал я ему.

– Музыкант, брат, – Пыльный обнял меня за плечи, придвигая кружку. – Ты выпей, потом разберемся…

Буйвол что-то прогудел, сграбастал кружку и запрокинул голову. Огромный кадык на шее задвигался вверх-вниз – барабанщик влил пиво в горло, как в колодец.

– Идти надо, – сказал я. – Пиво не буду, не хочу с настойкой мешать.

– Дело говоришь! – согласился Буйвол и взялся за мою кружку.

– Три монеты, Пыльный, – повторил я.

Он убрал руку с моего плеча.

– Че-то много, Музыкант. За что столько?

Я пыхнул дымом и ответил:

– За пять песен.

– Много, ага, – Кукурузный Дед кивнул, поглаживая вихрастый чуб. Когда дело доходило до оплаты песен, «Банда четырех» становилась «Бандой скупцов».

Опустошив вторую кружку, Буйвол положил башку на стол и заснул. Я выбил трубку о каблук, сунул в чехол, чехол – в карман, взял со стола шляпу, надел, продавил ребром ладони тулью, чтоб там образовалась впадина. Посмотрел на Кукурузного Деда, на Пыльного и сказал:

– Вот что, игруны. Я реально в плохом положении. Миха наехал, тачка сломана. Все деньги Михе отдал, даже за ночлег здесь не расплатиться, придется в «Зебе»… Потому мне надо все, что вы мне должны. Вы уже целый сезон не платите.

– Нет, сейчас ничего не дадим… – начал гитарист, но я перебил:

– Пыльный, говорю, не вздумай крутить. Гони монеты.

– Да пошел ты, Музыкант… – пробормотал он, отодвигаясь.

В общем, все было ясно. Я взял его за шиворот, дернул на себя, другой рукой схватил за горлышко пустую бутылку из-под настойки и занес над головой.

– Если ты сейчас монеты не выложишь, я сам их у тебя возьму из кармана. Только ты этого не почувствуешь, потому что будешь под стулом лежать.

– Э, э! – Кукурузный Дед привстал, я локтем ткнул его в грудь, толкнув обратно на стул.

Пыльный дернулся было, но замер, когда я сделал движение, будто собираюсь шмякнуть его бутылкой по лбу.

– Буйвол! – растерянно позвал Кукурузный Дед. – Буйвол, проснись!

Но тот спал, громко храпя.

Пыльный скосил глаза на рукоять «шершня», торчащую из кобуры на моем боку. Эти пистолеты сделаны на основе какой-то древней модели, которая вроде бы называлась маузером или как-то похоже. Сбоку из «шерня» торчит плоский прямоугольный магазин на шесть патронов, у пистолета два ствола и два спусковых крючка. Хотя стрелять в «Злом киборге» – себе дороже, немедленно примчатся вышибалы со сторожами и быстро размажут тебя тонким слоем по ближайшим поверхностям. Пыльный знал, что я вряд ли подниму пальбу, но двуствольник и занесенная над головой бутылка – убедительный довод, и он полез в карман. Достал кошель, развязал шнурок на горловине.

Опустив бутылку, я сел.

– А, че?! – Буйвол вскинулся, осоловело поглядел на нас и опять упал головой на стол.

– Ты совсем оборзел, Музыкант! – прохрипел Пыльный, вытаскивая из кошеля монеты. – Больше можешь к нам со своими песенками не подваливать!