Человек в высоком замке - Дик Филип Киндред - Страница 38

• Предыдущая
• 38/55
• Следующая

«Что он имеет в виду? – насторожился Чилдэн. – Может быть, подделки, что продаются в магазинах вроде моего? Похоже, это намек. Говорит в ироническом тоне как бы об одном, а получается совсем другое. Двусмысленность, какую любит Оракул, – качество, свойственное восточному уму. Пол словно задает вопрос: кто ты, Роберт? Тот, кого Оракул называет „ничтожным человеком“, или тот, кому предназначены его добрые советы? Надо решать. Ты можешь избрать тот или иной путь, но только один. Выбирай.

А каким путем, по мнению Пола Казоура, пойдет «благородный человек»? – спросил себя Чилдэн. Правда, его мнение далеко не то же самое, что совет освященного тысячелетиями свода мудрости, это всего лишь точка зрения одного смертного – молодого японского бизнесмена. Вот она – суть. Ву, как говорит Пол. Ву в этой ситуации таково: какими бы ни были твои личные пристрастия, истина заключается в предложении почтенного импортера. Конечно, это не совсем то, чего бы мне хотелось, но, как советует Оракул, нам следует подчиняться ситуации. В конце концов оригиналы можно продавать знатокам – скажем, друзьям Пола».

– Вы боретесь с собой, – заметил Пол. – Несомненно, это та ситуация, когда хочется побыть одному. – Он направился к выходу.

– Я уже решил.

У Пола блеснули глаза.

Помедлив, Чилдэн сказал:

– Я последую вашему совету и обращусь к этому бизнесмену. – Он взял коробочку.

Странно, но, казалось, Пола это не обрадовало. Он что-то пробормотал и вернулся к столу. «Скрывает эмоции, – решил Чилдэн. – Воистину, сдержанность у них в крови».

– Большое вам спасибо за помощь. Я не забуду и постараюсь отблагодарить, – сказал Чилдэн.

Но Казоура оставался бесстрастным. «Да, они непроницаемы», – подумал Чилдэн.

У двери Пол внезапно спросил:

– Американские художники сделали эту вещь сами, верно?

– Да, от эскиза до окончательной шлифовки.

– Сэр, а согласятся ли они с вашим решением? Мне кажется, они мечтают о другой участи для своих изделий.

– Уверен, их можно убедить. – Эта проблема казалась Чилдэну пустяковой.

– Да, – вздохнул Пол. – Видимо, вы правы.

Что-то в его тоне заставило Чилдэна насторожиться. И вдруг до него дошло. «Это уже не двусмысленность, – понял он. – Ну конечно! Это предложение направлено на искоренение американской культуры. Проклятие! Я с такой легкостью проглотил крючок вместе с леской и грузилом… Шаг за шагом он подвел меня к согласию, провел по мощеной дорожке к решению: предметы американского искусства не годны ни на что иное, кроме как на образцы для дешевых амулетов. Вот как правят нами японцы – не жестокостью, а тонким, расчетливым коварством. Господи, мы действительно варвары по сравнению с ними! Мы теряемся перед их витийством. Пол не сказал – он никогда не скажет, – что наше искусство ничего не стоит. Он сделал так, что я сказал это сам. А под конец он еще и пожурил меня за недомыслие. Едва заметный жест сожаления цивилизованного человека. Он сломал меня! – Чилдэн едва не произнес это вслух. – Унизил меня и мою расу. И я ничего не могу поделать. Я беспомощен. Нас унижают так тонко, что мы едва понимаем это. По сути, нам необходим еще один виток эволюции, чтобы осознать, насколько мы унижены. Какие еще нужны доказательства превосходства японцев? – Теперь его подмывало рассмеяться. – Да, – язвительно думал он, усмехаясь про себя, словно услышал остроумный анекдот. – Это надо запомнить, намотать на ус, чтобы потом рассказать кому-нибудь. Но кому? Вот вопрос. Это слишком личное».

В углу кабинета стояла корзина для мусора. «Туда, – подумал Чилдэн. – Вот самое подходящее место для изделий „Эдфрэнк“. Смогу ли я это сделать? Выбросить у Пола на глазах? Раз и навсегда покончить с проблемой?

Нет, я даже выбросить не смогу, – понял он, сжимая коробочку. – Иначе – конец приятельским отношениям с высокопоставленным японцем. – Его порыв угас. – …Будьте вы прокляты! Даже поддавшись порыву, я не в силах избавиться от навязанных вами привычек».

Пол молча смотрел на него, не дожидаясь ответа. Да и зачем ответ? Человек и без слов достаточно выразителен.

«Он поймал меня в западню, – с горечью подумал Чилдэн. – Невидимой цепью приковал безделушку к моей душе. Наверно, я слишком долго живу среди них. Поздно рваться на свободу, поздно пытаться жить, как подобает белому человеку».

Вслух он сказал:

– Пол… – Голос его был глух и невыразителен.

– Да, Роберт.

– Пол, я… Я глубоко оскорблен.

Комната поплыла у него перед глазами.

– Почему, Роберт? – Участливый, но отчужденный тон. По ту сторону добра и зла.

– Сейчас, Пол… – Чилдэн вытащил брошь, мгновенно ставшую скользкой от пота. – Я… я горжусь этим произведением искусства. Мне и в голову не пришло бы отдать его для штамповки дешевых амулетов. Я отказываюсь.

И снова он не смог определить, как воспринял его слова Казоура – на лице японца все то же бесстрастие.

– Благодарю за предложение, – говорил Чилдэн, – но я вынужден отказаться. – Он поклонился. – Эти вещи сделали гордые американские художники. И я с ними заодно. Вашу идею – использовать эти творения для массового производства амулетов – я считаю оскорбительной. И прошу вас принести извинения. – Чилдэн внутренне похолодел.

Последовала невыносимо долгая пауза.

Пол не сводил с него глаз. Одна бровь приподнялась, тонкие губы скривились. В улыбке?

– Я требую, – произнес Чилдэн. Больше говорить ему было нечего. Оставалось ждать.

«Ну пожалуйста! – мысленно взмолился он. – Попроси прощения!»

– Простите мне высокомерный тон, – сказал Пол, протягивая руку.

– Хорошо, – кивнул Роберт Чилдэн. Он пожал руку японца, и в сердце его пришел покой. «Я все переживу, – сказал он себе. – Все-все. Благодарение Богу – Он наставил меня в миг выбора. Он приходит к каждому в трудную минуту. Будет ли мне дарован еще один шанс разбогатеть? Вряд ли».

Сейчас, приняв столь трудное решение, он испытывал полное безразличие ко всему окружающему. «Я словно поднялся на поверхность и созерцаю рябь на воде, – пришла вялая мысль. – Жизнь коротка. А искусство и все то, что над жизнью, – бессмертно, почти вечно. Я стою перед бетонной стеной, и ни прохода, ни лестницы, чтобы перебраться на ту сторону. Хватит. Больше не буду стоять».

Взяв коробочку с ювелирным изделием «Компании Эдфрэнк», он опустил ее в карман пальто.

– Мистер Тагоми, это мистер Ятабе. – Рамсей отошел к двери кабинета, а к столу Тагоми направился подтянутый пожилой человек.

Хозяин кабинета поднялся из-за стола и подал руку:

– Рад нашей встрече, сэр.

Легкие, хрупкие пальцы скользнули в его ладонь. Тагоми осторожно пожал руку гостя и сразу отпустил, подумав при этом: «Надеюсь, я ничего не сломал?» Старик вызывал симпатию. Какая твердость, уверенность во взгляде! Чувствуется ясный, цепкий ум. Не человек, а само воплощение суровых традиций. И тут до Тагоми дошло, что перед ним генерал Тедеки, бывший начальник Императорского генштаба собственной персоной.

– Генерал. – Тагоми низко поклонился.

– А где третий участник переговоров? – спросил Тедеки.

– Вот-вот должен появиться, – заверил Тагоми. – Я лично звонил ему в гостиницу.

Мысли путались. Как был, в поклоне, он отступил на несколько шагов и застыл. Да и вряд ли он смог бы выпрямиться в эту минуту.

Рамсей, очевидно, не понял, кто их гость, и, не выказывая робости, помог генералу сесть в кресло. Помедлив, Тагоми опустился в кресло напротив.

– Теряем время, – заметил Тедеки. – Жаль, конечно, но ничего не поделаешь.

– Вы правы, – согласился Тагоми.

Прошло минут десять. Все молчали.

– Простите, сэр, – забеспокоился Рамсей. – Если я не нужен, нельзя ли мне уйти?

Тагоми кивнул, и Рамсей удалился.

– Чаю, генерал? – спросил Тагоми.

– Нет, сэр.

– Сэр, – сказал Тагоми, – признаюсь, мне не по себе. Я чувствую, что узнаю сейчас нечто особенное.

Генерал кивнул.

• Предыдущая
• 38/55
• Следующая