Памятник Дюку
(Повести) - Воинов Александр Исаевич - Страница 46

Вторая фраза была вставлена по настоянию Лены.

Антенна включена, тонкие провода батарей зажаты клеммами. И снова отчужденное лицо Нади, с обеих сторон сжатое черными дисками телефонов.

— Ну, как, слышишь?.. — то и дело нетерпеливо спрашивала Лена.

Надя в ответ только чуть опустила ресницы. И вдруг по внутреннему свету, вспыхнувшему в глубине ее глаз, Лена поняла: связь есть!

Негромкий дробный стук заполнил комнату. Рука Нади словно слилась с ключом. Тук-тук!.. Тук! Тук! И через три минуты — все кончено. Щелчок. Надя перешла на прием.

— Карандаш! — бросила она Лене и стала записывать ответ штаба.

Начальник разведотдела поздравлял их с годовщиной Октябрьской революции и с благополучным устройством. «Все внимание перевозкам. Особенно порт. Легализируйтесь. Соблюдайте конспирацию. Желаю успеха».

Первая радиограмма из дома! В приподнятом настроении девушки быстро разобрали установку, рассовали все части по своим местам и сели пить чай.

С этого дня у них исчезло то чувство отрешенности, которое все время их угнетало. О них помнят, немедленно откликаются на каждый их вызов, а главное — ждут их сообщений!

Молоденькая экспедиторша работала с величайшей добросовестностью и неутомимо таскала пакеты из одного конца порта в другой. Внимательный взгляд, конечно, мог бы заметить, что она подолгу стоит у причалов, которые находятся в стороне от ее служебных маршрутов. Но в сутолоке порта, в непрерывном движении машин и людей можно ли уследить за одним человеком, если он к тому же не вызывает никаких подозрений? И в четырнадцать ноль-ноль в эфир летит очередная радиограмма: «В порту стоят пять военных кораблей».

А на другое утро Надя приняла запрос Штарма: «Уточните, с чем прибыли из Румынии пароходы и чем грузятся. Проследите, когда и в каком направлении уйдут».

Для того чтобы ответить на этот запрос, Лена в тот день работала почти до самого комендантского часа. И Надя отчаянно волновалась, гадая, что с ней произошло. Изможденная от усталости, запыхавшаяся, Лена наконец ворвалась в комнату.

— Мы еще не упустили наше время? — тревожно спросила она.

— Нет!

— Тогда передавай скорей!..

В эту ночь над городом вдруг завыли сирены воздушной тревоги, а со стороны порта суматошно забили зенитки. Лена и Надя проснулись, сели рядышком на своей жесткой кровати, одинаково ощущая удивительное чувство радости и душевного подъема.

— Подумать только!.. Ведь это все мы с тобой!.. Мы с тобой! — шептали они друг другу, когда тяжкие разрывы бомб сотрясали окна их убогой комнаты.

На другое утро Лена вскочила гораздо раньше обычного и с трудом подавила в себе желание немедленно бежать в порт, чтобы посмотреть на следы бомбежки.

Уже с высоты Приморского бульвара она увидела накренившийся корабль и черные дымы над горящими складами. Издали можно было разглядеть маленькие фигурки солдат и пожарных, которые метались возле складов.

И самой Лене досталось порядком. Несколько дней подряд она расчищала площадки от обгорелых ящиков и зерна.

К тем сведениям, которые приносила Лена, Надя добавляла свои. Ей пришлось делать то, чем должна была заниматься Валя. Несколько дней подряд она провела в районе товарной станции и установила, что туда прибыла германская моторизованная дивизия с тысячью автомашин и шестью вагонами артиллерии.

Теперь радиограммы передавались Надей дважды в день.

Однажды Лена, дежурившая у окна, чтобы предупредить об опасности, заметила пеленгатор, который показался из-за дальнего угла. Надя тут же на полуслове оборвала передачу. Машина медленно проехала под их окнами и удалилась.

После этого девушки сделали на два дня перерыв, а потом стали вновь действовать с прежней энергией.

Почти каждый день в «Зеетранспортштелле» — чрезвычайное происшествие. То чья-то невидимая рука сотрет с поданной к причалу баржи надпись «Хлеб» и напишет «Горох», а потом, когда ее загрузят горохом, окажется, что гороха мало, баржа на четверть не загружена, а догружать ее зерном невозможно, — оно смешается с горохом. Отправлять же незагруженную баржу нельзя, и сам черт не решит, что теперь с ней делать. То каким-то странным образом из полной цистерны на землю выльется керосин, то на складах возникнут пожары, и самое удивительное в том, что пламя охватывает их именно тогда, когда на постах стоят немецкие часовые, а все двери тщательно заперты и опломбированы.

Попеску усилил охрану. Гестапо арестовало нескольких рабочих и инженеров, чехи и поляки были взяты под особый контроль, но количество диверсий не уменьшалось.

Лена всматривалась в лица встречавшихся ей в порту людей. Как бы хорошо было напасть на след подпольной организации, которая, по ее предположению, действовала в порту! Однако как Лена ни старалась, ей это не удавалось. И она мучилась оттого, что рядом с ней происходят большие дела, а она бродит, как слепая, и не может найти тех, кто могли бы стать настоящими друзьями и соучастниками в работе.

Однажды она задала себе вопрос: кто же в порту имеет наиболее свободный доступ к кораблям, складам и грузам? И сама ответила: конечно же, грузчики! Так не следует ли среди них поискать тех, кто ей нужен?..

И она стала знакомиться с грузчиками, выбирая среди них, как ей казалось, наиболее мужественных парней. Встречи требовали времени и частых отлучек из дома. Сначала Надя относилась к этому с полным пониманием. Однако то, что несколько недель прошло, а к их группе не прибавился ни один человек, стало ее настораживать. А потом она стала закипать, как самовар, в который хозяйка щедро подбрасывает березовые угли. Однажды вечером кипяток забурлил и вырвался, клокоча и обжигая горячим паром.

— Ты ведешь себя безобразно! — кричала она. — Целыми вечерами шляешься с грузчиками! А я, как проклятая, сижу дома! Рацию караулю!

— Ну и ты ходи!

— Куда ходить! Мы что, шататься сюда приехали!..

О, эта Надя! Какое счастье, что за стеной их комнаты — глухая женщина.

Они не разговаривали почти два дня.

Возвращаясь после работы домой, Лена сухо сообщала Наде, что произошло в порту и что она должна радировать, потом уходила по своим делам, твердо решив Надиной тирании не подчиняться. В конце концов ведь она командир группы!

Только этой глупой ссоры им не хватало!.. Конечно, через день-два все войдет в норму — они просто не имеют права ссориться. К чему усложнять и без того сложную и жестокую жизнь, которой они живут?

В это утро Лену дослали на один из причалов помогать в погрузке. Капитан баржи торопился выйти в море — на другой день два немецких военных корабля должны были отплыть в том же направлении, и он рассчитывал на их прикрытие, — поэтому всех, кого можно, мобилизовали на погрузку.

Грузчики бросали мешки с зерном на широкую ладонь стоявших на причале амбарных весов. И после того как худощавый паренек Миша Ильянков натренированными движениями кинув на противовес двухпудовые диски гирь, определял, сколько килограммов они тянут, грузчики вскидывали мешки на спины и, сутулясь, устремлялись по длинным сходням вверх, к борту баржи. Мешки шлепались на палубу у самого края трюма. Дежурный матрос большим острым ножом вспарывал верхний шов каждого мешка, после чего грузчик, придерживая мешок за нижние углы, опрокидывал его вниз. Вспыхнув в солнечном луче, струя зерна исчезала во мгле ненасытного трюма.

Возвращаясь за новой кладью, грузчики пробегали мимо Лены, стоявшей рядом с весами, и кидали ей пустые мешки, а она, аккуратно расправив, складывала их в стопку.

Пока грузчики, взвесив свои мешки, перетаскивали их с весов на баржу, у Миши с Леной возникала короткая передышка, и они успевали переброситься несколькими словами. Знали они друг друга еще раньше, но до сегодняшнего дня никогда вместе не работали.

Миша был так худ, что его рубашка казалась натянутой прямо на ребра. Но лицо с морским, блестящим загаром всегда было весело, темные глаза смотрели с затаенной улыбкой, словно Миша знал что-то смешное, но другим не говорил.