Рука для босса (СИ) - "Воль" - Страница 10

— На первый раз — неплохо.

— Музыкальные концерты — прекрасная идея, сколько продал коктейлей?

— Сотню и сорок закусок, это неплохо за два часа, — рассказал бармен. Женщина лучисто заулыбалась.

— Рано еще говорить об успехе, но мне понравился этот вечер. Я отдохнула душой, давно никуда не выбиралась. Центр стал местом, где и посмеяться, и поесть, и приодеться — да идеально! — воскликнула и отпустила всех домой.

Мало, кто замечал, с каким блеском она смотрела на пианиста, руки которого порхали над клавишами, свободно и ярко. Они мечтами Оксаны говорили, напоминали о боли, предательстве и одиночестве, ждущей в двухкомнатной квартире, расположенной не так далеко от центра и всего в пяти минутах езды до работы. Ей так не хотелось домой, что поднялась в свой кабинет и прислонилась к окну, видом выходящего прямиком в сторону Красной площади. В ушах до сих пор звучало ласковое пианино, печальными отзвуками напоминая о прошлом.

— Помогите, — протянула тюбик с зубной пастой.

— Вы ночевали здесь. Почему домой не пошли?

— А смысл? — пожала плечом и, схватив тюбик, пошла в туалет.

— Эх, такая пригожая, умница, а все одна. Нашла бы себе мужика.

— Лучше мужчину, мужик как-то… слишком вульгарно, — с грустью ответила мойщице полов и принялась натирать зубы.

— Приглядись к сослуживцам. Они все ж фейсконтроль проходят.

— Мужчина хочет быть всегда выше и больше зарабатывать. Мне конкуренция не нужна, а также внутренняя неуверенность.

— Три раза ха… да и полно сейчас домохозяев, — хохотнула «кряква», так прозвала старушонку Оксана. Женщина приглянулась ей. Стояла она переходах, вязала, продавала приятные вещи, но никто их не покупал. Хотя были хороши. Те, кто мусор бросал, были обруганы, а их мусор летел в корзину, тогда и предложил директор работу на центр, а та была радехонько. Живо тряпку взяла, освоилась и новичков учила уму-разуму. — Да и не все мужики козлы. Был мой Сенечка еще жив, ангелок поднебесный. Я работала на заводе, он пахал с детишками… малыми такими детками, получил менее моего, но любил не бросил, детей воспитывал. Все он понимал.

— Вам повезло.

— Вы молодежь сейчас более прагматичная. У вас это… есть контракты, распишите обязанности.

— Вы умны.

— Я жизнь прожила, а ты свою толком не можешь прожить, эй, давай, — схватила несчастный тюбик и завинтила крышечку. — Ты на работе мегерой будь, а дома ласковой козочкой, и тогда даже всякие Георгии Ивановичи не вякнут.

— Спасибо за совет, подумаю, — печально улыбнулась Оксана и пошла в свой кабинет. — И перед кем мне козу строить? — по пути ей встретился Аркадий, несший новую стопку документов. Они переглянулись и улыбнулись друг другу.

Справный симпатичный мужчина. Она толком не замечала его новый имидж. С приходом весны и он сменил образ и действительно превратился в делового человека. Молчаливый, но знающий, что сказать и в какой момент. Способный, мастер на все руки и просто человек, особо не лазящий в ее личную жизнь. Был высоким, неплохо сложенным и приобретал более спортивную форму. У него появилась стабильная зарплата — и уже пользовался корпоративной картой, открывающая доступ к лучшим местам в кинотеатры, спортзал, а также семь часов детям сотрудников центра в месяц на посещение детской секции. Она толком не интересовалась Аркадием Павловичем, был да был, да и зачем, если работает исправно? Женщина спрятала выбившуюся прядь густых русых волос за ушко и прошла мимо помощника, оказалась прямиком в кабинете, где уже находился утренний ланч с кофе и документами. Настоящий секретарь, выполнявший большой объем работы и не позволяющий отвлекаться на пустяки.

Глава 11

Глава 11

Сегодня принесли документы на утверждение строительства шанхайского павильона, а также договор на аренду помещений на имя Вадима Александровича Красноштанова под компанию по недвижимости и различным финансовым мероприятиям. С тяжелым сердцем ставила печать Оксана. Следом шли отчеты продаж за прошлый месяц по каждому отделу.

И все же продажи пошли вверх. Стабильно повышался трафик. Хотя тратилось слишком много на рекламу, но она давала свои плоды. Женщина ждала открытия карусели, планетария, строящегося контактного зоопарка, а также работы новых марок одежды.

В какой-то момент ей захотелось прочесть что-то легкое. Она не заметила, как вошел Аркадий забрать подписанные документы и застал начальницу читающей; печальная улыбка, звездные глаза, тонкий носик, а эти губки… Прекрасная женщина, от вида которой ему вновь стало хорошо. В какой-то момент он стал ощущать пустоту, даже если их разделяла стена. Моменты разлуки были в тягость для него. Отсюда и шло осознание — это точно было чем-то большим, чем страсть.

Он глядел как на богиню, рисовал ее в греческих нарядах в своих фантазиях, всю такую свободную и прелестную, хрупкую и страстную. Он бы накинулся на нее, начал с ее удивительных эрогенных ушей, с ласковых слов, после бы цепочкой приник к шее, и как вампир стал бы выцеловывать, искать венки и покусывать самые сокровенные места, отвлекая ее от чтения. И как было ему скверно от того, что его не считали за мужчину, даже при смене имиджа. Она даже толком ничего не сказала, лишь кивнула, но он старался! Старался угодить.

— Чем занимаетесь?

— Читаю.

— Что же?

— «Легенду и жизнь» Надежды Тэффи.

— Кто это?

— Ты разве не знаешь? Она выступала при самом Николае Втором, была очень знаменита и любима. Послушай, — и ее тихий голос, такой непривычный на службе, обласкал слух мужчины.

Ничего прекрасного, казалось бы, он ни слышал. Он не любил сопли, но печальная история любви, трагичная и при этом очень светлая, ненароком вникла в сердце. Жертвы Годеруны напоминали его жертвы. Он умер, отдавая всего себя любимым людям…

— Колдунья Годеруна была прекрасна, — начала легенду Оксана, будто бы запев. — Когда она выходила из своего лесного шалаша, смолкали затихшие птицы и странно загорались меж ветвей звериные очи. Годеруна была прекрасна.

Однажды ночью шла она по берегу черного озера, скликала своих лебедей и вдруг увидела сидящего под деревом юношу. Одежды его были богаты и шиты золотом, драгоценный венчик украшал его голову, но грудь юноши не подымалась дыханием. Бледно было лицо, и в глазах его, широко открытых, отражаясь, играли далекие звезды.

И полюбила Годеруна мертвого. Опрыскала его наговорной водой, натерла заклятыми травами и три ночи читала над ним заклинания. На четвертую ночь встал мертвый, поклонился колдунье Годеруне и сказал:

— Прости меня, прекрасная, и благодарю тебя.

И взяла его Годеруна за руку, и сказала:

— Живи у меня, мертвый царевич, и будь со мной, потому что я полюбила тебя.

И пошел за ней царевич, и был всегда с нею, но не подымалась грудь его дыханием, бледно было лицо, и в глазах его, широко открытых, отражаясь, играли далекие звезды. Никогда не смотрел он на Годеруну, а когда обращалась она к нему с ласкою, отвечал всегда только: «прости меня» и «благодарю тебя». И говорила ему Годеруна с тоскою и мукою:

— Разве не оживила я тебя, мертвый царевич?

— Благодарю тебя, — отвечал царевич.

— Так отчего же не смотришь ты на меня?

— Прости меня, — отвечал царевич.

— Разве не прекрасна я? Когда пляшу я на лунной заре, волки лесные вьются вокруг меня, приплясывая, и медведи рычат от радости, и цветы ночные раскрывают свои венчики от любви ко мне. Ты один не смотришь на меня.

И пошла Годеруна к лесной Кикиморе, рассказала ей все про мертвого царевича и про любовную печаль свою. Подумала Кикимора и закрякала:

— Умер твой царевич оттого, что надышался у черного озера лебединой тоской. Если хочешь, чтобы он полюбил тебя, возьми золотой кувшинчик и плачь над ним три ночи. В первую ночь оплачь молодость свою, а во вторую — красоту, а в третью ночь оплачь свою жизнь; собери слезы в золотой кувшинчик и отнеси своему мертвому.

Проплакала Годеруна три ночи, собрала слезы в золотой кувшинчик и пошла к царевичу.