Страж империи (СИ) - Пекальчук Владимир Мирославович - Страница 25

Вот же стервец… Ладно. Как аукнется, так и откликнется.

Я улыбаюсь ему искренней волчьей улыбкой:

– То чувство, когда вроде бы мозг есть – а пользоваться не умеешь. Задайся лучше вопросом, почему ты писал заявление об уходе из вооруженных сил? Ответ прост: потому что С.И.О. – невоенная организация. Почему невоенная? Тут дело даже не в том, что я против вояк, а в том, что я был и остаюсь аркадианским эстэошником и не могу быть начальником военной школы другой страны. О какой еще государственной измене ты речь ведешь? Я не перебегал никуда – воспринимай меня как руку помощи, которую народ Аркадии протянул Сиберии для борьбы с потусторонними приблудами. Кстати, тупость, зашоренность и косное мышление – в Зоне практически смертный приговор, и ладно бы только для тебя – еще и другие могут погибнуть. Так что будем разгонять кровообращение в твоем мозгу. Когда построение закончится – ты останешься, две тысячи раз «упал-отжался». А еще я болезненно реагирую, когда меня называют Арклайтом. Ты этого знать не мог, но для хорошего усвоения сего факта – еще две тысячи «упал-отжался». Ад для всех начинается завтра, но для тебя – уже сегодня. Добро пожаловать. А? Что? Не слышу!

– Так точно, сэр!

Иду дальше вдоль строя. Вот уже почти конец, и тут глаза выхватывают еще одно знакомое лицо.

Предпоследней в строю стоит… Арлин. Стоит и отчаянно пытается сохранить на лице невозмутимую мину, но в глазах прыгают чертики, а губы так и пытаются расползтись в улыбке.

Искренне надеюсь, что я, завидев ее, никак себя не выдал.

– Подразделение, построение окончено – и еще раз добро пожаловать. Вам покажут казарму – можете обустраиваться. Все свободны… почти. Кому падать и отжиматься – может быть свободен после четырех тысяч.

Я повернулся и пошел в штаб.

Проходя мимо Скарлетт, тихо спросил:

– Имя девушки, которая предпоследняя в строю?

– Их тут всего две, вообще-то. Арлин Кирсанова.

– Кирсанова, значит… Дай мне ее досье. Через несколько минут вызови в мой кабинет. Незаметно для остальных.

– Поняла.

Так… Кажется, мне предстоит не самый приятный разговор.

Вернувшись в кабинет, я просмотрел досье. Четыре с половиной сотни баллов – для семнадцатилетней девушки очень хороший результат в тесте, где тысячу набирает далеко не всякий тренированный военный-мужчина. Только есть одна проблема: Порча не делает различий по полу, потому на фоне остальных моих курсантов – один из худших результатов. Кстати, надо будет узнать, а кто вообще такой ее отец.

Несколько минут я предавался мрачным думам. Граф Сабуров оказался в некотором смысле прав: судя по набранным баллам, даже «платная группа» показала результаты, очень хорошие или даже великолепные для обычного парня лет шестнадцати-двадцати, и за неприемлемой для меня цифрой в четыре-пять сотен скрываются великолепно развитые люди, готовившиеся к поступлению в престижные военные училища или даже поступившие. Вот только у меня и моего бывшего отряда уже в четырнадцать лет были куда лучшие показатели, хотя в самом начале мы, сироты-беспризорники, конечно же, были обычными уличными доходягами. Догонят ли мои курсанты тот уровень, с которым выпустились мы?

В принципе, могут и догнать, потому что условия примерно равные: мы начали в том возрасте, когда формирующийся организм особенно эффективно приспосабливается к тяжелейшим условиям. С другой стороны, они вступают в «гонку» позже, но и уровень их куда выше, некоторых все-таки с детства готовили к стезе военного, пусть и несоизмеримо менее жестко.

Но проблема-то не в начальном уровне, а в мотивации и альтернативах. Мой курсант в любой момент может сказать, что это невыносимо и что в гробу он видал эту учебку. И пойдет домой. А у нас такой возможности не было: когда ты являешься собственностью государства, из спецучебки у тебя только два пути: урановые рудники и петля. И то, из наших первоначальных двадцати человек до выпуска дошли лишь двенадцать: четверо предпочли сдохнуть на рудниках, трое повесились, еще один просто умер во время особо изматывающей тренировки.

А тут… тут у меня нет права отправлять слабаков на рудники. И что дальше? Снизить интенсивность подготовки значит подготовить потенциальных покойников, а если провести ее на должном уровне – большой вопрос, дойдет ли до конца хоть один…

…Впрочем, насчет должной мотивации я немного подсуетился.

Стук в дверь прервал мои размышления.

– Войдите.

Арлин вошла в кабинет и улыбнулась:

– Привет, Саша.

– Здравствуй, курсант Кирсанова.

– А что ж так официально, словно мы вообще не знакомы?

Я вздохнул:

– Нет больше никаких «мы», с того самого момента, как ты бумаги подписала. Теперь ты для меня – курсант, а я для тебя – «сэр».

– Это проблема? – удивилась она. – Если что – в Сиберии отношения между начальником и подчиненным не табуированы, и вообще – мы же на гражданке.

– Если что – я аркадианец. И есть такая штука, как профессиональная этика. Ты – мой ученик, я – твой наставник. Есть целая куча профессий – учителя, врачи, адвокаты и так далее – для которых аморально спать с учениками, пациентами и подзащитными. По крайней мере, в Аркадии, но подозреваю, что так везде… А насчет гражданки – не-а, мы ни хрена не на гражданке, но подозреваю, что дальше второго листа ты не читала… Мы – гражданская военизированная организация в подчинении у министерства чрезвычайных ситуаций. По сути – параллельная с армией организация, только без обязанности участвовать в вооруженных конфликтах с другими государствами и внутри страны.

– Ладно, усвоила. Только, признаться, я не думала, что это создаст нам такие осложнения…

– О, осложнения для «нас» – это ерунда. Ты переживешь и я переживу. Есть кое-что похуже, о чем я тебе сказать не могу. В общем, исключительно потому, что у меня остались приятные воспоминания о пребывании в твоей ванной, я предлагаю тебе вернуться на прежнее место учебы.

– Ни хрена себе! – возмутилась Арлин. – Я должна отказаться от замечательного шанса только для того, чтобы твоя мораль позволяла тебе со мной спать?!!

– Я предлагаю тебе уйти отсюда безотносительно наших былых отношений. Не ради меня, а ради тебя самой. Ты не понимаешь, во что ввязываешься и что тебя ждет в будущем.

Она чуть склонила голову.

– Что ты имеешь в виду?

– Ровно то, что сказал – хотя не должен был говорить и этого… У тебя очень низкий балл по тестам. Один из худших, если не худший.

Арлин пожала плечами:

– Да уж было бы странно надеяться, что я опережу парней, учащихся в школах спецназа. Я, по правде, вообще не надеялась пройти. Но теперь, после того, как я на тестах едва не выскочила из кожи и с таким трудом запрыгнула в последний вагон уходящего поезда – ты предлагаешь мне сойти? Вот уж ни за что.

– Арлин, это лотерея. Ты можешь приобрести на этом пути меньше, чем потеряешь, ступив на него – и еще не факт, что дойдешь до конца. Просто между прочим, в моем отряде изначально было двадцать человек. До выпуска дошли двенадцать, включая меня, остальных восьми уже нет в живых. Тут процент отсева, подозреваю, будет еще больше.

– И потому ты решил начать отсев заранее? – с некоторой ехидцей заметила Арлин.

– Еще не поздно взять вместо тебя кого-то другого.

– Кого-то с еще меньшим баллом, чем у меня? Ну уж нет. В кои-то веки мне выпал шанс, который еще выстрадать пришлось, между прочим, чтобы я вот так запросто от него отказалась! Так что не надо делать меня крайней, вини во всем свою этику! И вообще, я тебе откровенно заявляю, что ты меня сильно недооцениваешь!

Я тяжело вздохнул. Она так ничего и не поняла, а я… я сделал, что мог.

– Ладно, но тогда, если что, и ты меня ни в чем не вини. Желаю удачи и стойкости, курсант Кирсанова.

– Спасибо, сэр! – она вложила в «сэр» изрядную порцию иронии.

– Можете быть свободны.

На следующий день на базу приехали восемь крытых грузовиков и автобус, который привез медицинский персонал базы. Главврач Мари Толоконникова, добродушная полненькая симпатичная тетка лет сорока, мне сразу понравилась. Чем-то она неуловимо напоминала главврача моей бывшей учебки – такие же габариты, такие же очки на носу, тот же возраст – только какая-то… более человечная, что ли. В общем, поладим.