Всадники со станции Роса
(Повести) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 35

— Но ты совсем не смешной! — возразил Мальчик. — Ты красивый. Ловкий такой и быстрый. И ты смелый. Ну, маленький, конечно… А что здесь такого? Вот бегемот, например, большой, а какой от этого толк? Лежит в своем болоте или в реке и хрюкает, как свинья, от удовольствия. И ничего ему не хочется.

— А чего же ему хотеть? — удивился Чип. — Он и так живет в Африке, где пальмы, джунгли, львы и приключения.

— Ну какие там приключения у бегемота! Ему лишь бы брюхо набить. А пальмы для него все равно что для нас эти тополя на берегу.

— А ему… не хочется увидеть эти тополя? — недоверчиво спросил Чип. — Ведь нам-то очень надо увидеть пальмы.

— Нет. Ему только хочется быть сытым. Вот и все.

— Такой большой и такой дурак, — сказал Чип с грустным недоумением.

— А ты думал, среди больших не бывает дураков?

Чип не ответил. Он опять неподвижно смотрел на звезду, и она отражалась в его глазах золотыми точками…

Эта звезда была громадным огнедышащим шаром, чужим неизученным солнцем, которое висело в далекой от нашего Солнца черной пустоте. Может быть, вокруг этого ослепительного шара летали голубые и зеленые свои шарики-планеты. И, может быть, на них жили и мечтали о дальних морях свои Мальчики и лягушата. И жили бегемоты. Но это ничего не значило. Здесь, на Земле, дальняя звезда была нужна двум друзьям и потому принадлежала им.

— Когда я сделаюсь капитаном, — сказал Мальчик, — попрошу, чтобы мой корабль назвали так же, как эту звезду.

Чип снова сидел неподвижно. Только смотрел уже не на звезду, а просто так.

— Что же ты молчишь? — с легкой тревогой спросил Мальчик. — Я с тобой говорю, а ты не отвечаешь. Будто ты и не говорящий.

— Потому что мне грустно, — сказал Чип. — Ты станешь капитаном, и тебе хорошо. А я превращусь в обыкновенную большую лягушку.

— И ничего подобного! — решительно возразил Мальчик и так бултыхнул в воде ногами, что старый полосатый сплетник Пантелей Осьминогович, который подслушивал разговор, тут же скончался от разрыва плавательного пузыря и всплыл кверху брюхом. Его немедленно унесла чайка.

— Ничего подобного! — повторил Мальчик. — Говорящий лягушонок не может превратиться в обыкновенную лягушку. Так не бывает! И, кроме того, я тебя не брошу. Как только я стану капитаном или сначала даже самым младшим моряком, я возьму тебя в плавание.

Чип подскочил, как зеленая пробка, и шлепнулся животом.

— Как? — спросил он, и от удивления у него получилось: «Квак?»

— А вот так. Слушай…

Мальчик придумал это лишь сейчас, но говорил, словно все решил давно:

— Ты будешь жить в моей каюте. В таком стеклянном ящике. Там будет разная трава, и вода, и маленькие кочки. Это называется террариум. А когда мы приплывем в Южные Страны, я тебя отнесу на берег. И ты увидишь там все, что хочешь. Там такие громадные цветы, что в каждом ты можешь устроить целый дом. И можешь путешествовать по джунглям и зарослям, и будут у тебя такие приключения, которые здесь никому и не снились. Только смотри, чтобы тебя не слопала какая-нибудь африканская цапля… А то я приплыву, а тебя нет…

— А ты приплывешь? — обрадовался Чип.

— Конечно. Ты ведь, наверно, соскучишься когда-нибудь.

— Наверно… — сказал говорящий лягушонок Чип.

Мальчик понимал, что давно пора домой.

— Пойду, — сказал он наконец. — Наверно, будет нахлобучка.

— Выдер-рут? — с беспокойством спросил Чип.

— Ну что ты! Просто будут говорить всякие скучные слова.

Лягушонок посмотрел на небо:

— Вон светлая тучка. Вон звезда. Ты скажи волшебную считалку, и все будет пр-ре-красно.

— Какую считалку? — удивился Мальчик.

Тогда удивился и Чип:

— Ты не знаешь? Я думал, все мальчики знают эти волшебные слова. Я их подслушал на земле, когда ребята играли в пр-рятки. Вот какие:

Чип, видимо, гордился, что выучил эти стихи.

— Никогда не слыхал, — сказал Мальчик. — Ну, все равно. Это же обыкновенная считалка. Что в ней волшебного?

— Нет, не все р-равно, — возразил Чип. — Один р-раз был случай. Маленький мальчик хотел спрятаться и не успел. Его уже почти нашли, а он взял и сказал эту считалку. И стал пр-росто совсем невидимка.

— Показалось тебе, — сказал Мальчик. — Не может этого быть.

— А говорящие лягушонки могут быть? — обидчиво спросил Чип. От досады он даже стал ошибаться в словах. — Ты думал, что не могут, а я есть.

— Ладно, — сказал Мальчик. — Я попробую. Только… там говорится: «Пусть дрожат мои враги»… Мне ведь от мамы попадет, а разве она враг? Она ведь за меня же беспокоится.

— Мама, конечно, хор-рошая, — объяснил Чип. — А враги — это непр-риятности, которые тебя ждут. Пр-ро-тив них и нужны волшебные слова.

— Я попробую, — повторил Мальчик.

И попробовал. Пока бежал к дому, прошептал считалку. И знаете, что потом было?

— Ну, наконец-то, — сказала мама. — Я уже начала волноваться. Беги умойся, а я разогрею ужин.

Вот и все. Согласитесь, что это чудо, не меньшее, чем говорящий лягушонок.

— Слушай, какая новость! — возбужденно встретил Мальчика Чип. — Корабль с таким именем, как у Нашей звезды, уже есть! Скоро его приведут сюда. Я узнал от чаек. Они кр-ричали об этом.

Было яркое утро, и солнце сверкало на мокрой спинке Чипа. Он весь светился, как зеленая лампочка. Только лампочки не прыгают как сумасшедшие и, уж конечно, не разговаривают. А Чип никак не мог успокоиться.

— Ну что ты скачешь? — сказал Мальчик. — Уймись.

— Это потому, что я пер-реживаю, — ответил Чип. — А что, если чайки ошиблись? Вдруг он не пр-ридет, этот корабль?

— Ну не придет, и не надо, — сказал Мальчик, чтобы успокоить Чипа. А на самом деле тоже заволновался. Хотелось посмотреть на судно с таким хорошим названием.

А Чип возмутился:

— Как это «не надо»?! Ведь он же не пр-ростой! Он пар-русный!

И у Мальчика застучало сердце.

Ведь никогда-никогда он не видел настоящих белокрылых парусников. Многое успел он здесь увидеть и многое полюбил, но, как и раньше, при слове «корабль» представлялся ему стремительный клипер с белыми грудами четырехугольных парусов или шхуна, косо летящая над волнами[1].

И в тетрадке своей рисовал он не лайнеры, а бриги и фрегаты. А перед сном шептал в постели названия парусов.

Лишь бы не ошиблись чайки!

Но чайки кричали правду.

Еще до полудня вдали над береговыми крышами показались верхушки мачт, а потом из-за поворота вышел парусник.

Правда, он был без парусов. Его тянул незаметный буксирчик. Но в корпусе и мачтах, в гибкой линии форштевня и бушприта была такая стройность, такая легкость, что сразу все видели: судно это рождено для ветра.

Первая мачта была перечеркнута тонкими реями — перекладинами для прямых парусов. От второй и третьей протянулись над палубой длинные гики. Здесь ставились косые, как у шхуны, паруса.

— Шхуна-барк, — шепотом сказал Мальчик. — Трехмачтовая баркентина. Я такие только в кино видел.

— Какая кр-расавица, — сказал Чип.

Буксирчик суетился и старательно натягивал длинный трос. Слишком неуклюжим и маленьким было это суденышко по сравнению с парусником. И поэтому казалось, что баркентина движется сама по себе. А под ней, чуть вздрагивая, плыло отражение: белый корпус с черными буквами названия, зыбкие желтые мачты и стеньги, опрокинутые в глубину. После неспокойного моря, где лишь пена да отблески на волнах, баркентина не спеша любовалась на себя в гладкой воде.