В конце пути - Норт Клэр - Страница 16

– Мисс Янг, меня зовут Чарли, я не из муниципалитета.

– Вали! К черту!

– Мисс Янг, я вестник Смерти.

– Да вали ты уже отсюда… – Слова перешли в тихое бормотание, потом загремели вновь: – Вали! К черту! Не ясно, что ли?!

Чарли сглотнул – ситуация грозила перерасти в скандал, а скандалов Чарли не любил. Он глянул в один конец аллеи, в другой, не услышал ничьих шагов, не увидел ни одного любопытного лица, сглотнул еще раз и чуть повысил голос.

– Мисс Янг, меня прислал Смерть – выразить вам и вашему дедушке свое уважение и передать наилучшие пожелания. Если вы не хотите меня видеть, нестрашно, я понимаю, я тогда оставлю набор инструментов за порогом, а вы…

Загремела снимаемая цепочка. Щелкнул один замок, второй. Дверь распахнулась, и за ней предстало пять футов два дюйма[2] ярости в розовых спортивных штанах и серой толстовке, в светлых пушистых тапочках и с «ульем» на голове – Агнес Янг. Кожа у нее была шоколадно-коричневая, лоб и подбородок украшали бледные угри. Маленькие руки упирались в широкие бедра, а широкие бедра загораживали дверной проем – пусть только кто попробует войти в ее королевство! Из-за спины Агнес пахнуло табаком, но облако дыма скрыла львиная грива черных как смоль волос – они были туго, до блеска, зачесаны ото лба и взрывались на макушке буйным вулканом. Хозяйка одарила Чарли сердитым взглядом больших карих глаз над маленьким приплюснутым носом и рыкнула:

– Прикалываешься?

– Нет. – Чарли подавил желание сбежать от этого выразительного взгляда. – Меня зовут Чарли, я вестник Смерти…

– Он, мать твою, не умирает, не умирает, мать твою, так что ты лучше прикалывайся, блин, не то я тебе устрою, ясно?

Чарли молчал, облизывая губы и подыскивая разумные слова. С трубы над головой стекала дождевая вода, капала на бетон под ногами, мочила левую штанину и норовила просочиться в носок.

– Мисс Янг, – наконец произнес вестник, – иногда меня присылают как предостережение, а иногда – как последнюю любезность, мой визит не обязательно означает смерть человека, скорее…

– Ты пришел из-за дома? Поздно – все уже уехали к черту. Конец, блин, только мы с места не сдвинемся, слышишь? Передай своему боссу, мы, блин, отсюда ни ногой.

Вестник Смерти – пятки вместе, спина прямая – ощущал себя последней выстоявшей скалой, которую хлещет разгневанное море. Кто именно победит в битве между девичьей яростью и профессиональным хладнокровием, сомнений почти не было.

Тут из глубины квартиры долетел еще один голос – теплый, как слоеное пирожное из духовки:

– Агнес, впусти человека, ладно?

В другом краю…

…возле ограждения из колючей проволоки…

…вестница Голода стояла перед громкоговорителем, который почему-то тыкали ей в лицо, и говорила задыхающемуся от гнева мужчине, хозяину громкоговорителя:

– …ведь манипуляции с генами начались с Менделя и гороха?..

У кромки песков…

…вестница Войны задумчиво дергала себя за нос, скрывая удивление, и бормотала:

– Сколько-сколько, вы говорите, за баррель?

В белом свете лабораторных ламп…

…вестник Чумы поднимал руки и восклицал:

– Нет, спасибо! Знаю, она хорошо запечатана, но я все равно не хотел бы ее уронить, пусть кто-то другой возьмет, если вы не против.

В муниципальном доме в Кеннингтоне…

…вестник Смерти сидел на потрепанном буром диване в потрепанной бурой комнате, пол которой занимали бурые картонные ящики со старыми бурыми бумагами, а мужчина с короткой седой растительностью на эбеново-черном лице, одетый в темно-синий свитер и коричневые вельветовые брюки, дул на горячую кружку с чаем и спрашивал:

– Издалека приехал, сынок?

– Нет, сэр, – отвечал Чарли.

Агнес сунула ему чашку с логотипом футбольного клуба «Ливерпуль»; ее ручка давным-давно была принесена в жертву кухонным богам. Вестник крепко обхватил чашку, грея промокшие пальцы, а старый Иеремия Янг посмотрел на стоящий рядом чемоданчик с инструментами.

– Я живу в Лондоне, – пояснил гость.

– А, хорошо. Что, у Смерти в каждой стране по вестнику, или ты путешествуешь?

– Путешествую.

– Тебе нравится? Ты ведь, наверное, вечно в аэропортах. Или у тебя огненный скакун?

– Скакуна нет. Я… Да, мне нравится. Я встречаю разных людей, смотрю, как они живут. Это ведь интересно, правда?

– Даже если их жизнь подошла к концу?

– Иногда… иногда да. Иногда так лучше… – Чарли умолк, бессильно махнул рукой.

– Ты ведь не видишь самого конца, да? Только начало конца?

Иеремия послал слабую улыбку Агнес, которая присела рядом с ним на диванчик; инструменты помешали ей опереться на спинку, и девушка развернула колени к дедушке, а острое плечо – к Чарли. На вестника она не смотрела, а его по-прежнему не покидало желание от нее сбежать, и он разглядывал потертый ковер – настолько ветхий, что кое-где просвечивали расколотые половицы.

Старик продолжал – без всякой злобы, временами посмеиваясь всплывающим воспоминаниям:

– Я прожил здесь тридцать восемь лет. Ты уже родился тридцать восемь лет назад, Чарли?

– Нет, сэр.

– Тридцать восемь лет; когда Тэтчер была у власти, муниципальное жилье выставили на продажу, я и купил, еще бы, и другие купили – кто смог найти деньги. Я тогда не переживал, думал – я поступаю правильно, обеспечиваю детей, но Агнес…

– Отвали, дедуля, – встряла та, тоже беззлобно.

– …не по карману лондонские цены на аренду. Где ты в конце концов нашла жилье?

– В Харпендене.

– Харпенден – вот ближайший городок, который ей по карману, но цена на железнодорожные билеты высокая, и выходит то же самое. А чтоб купить такую квартирку, как эта, – сколько тебе надо копить, при твоей-то зарплате?

– Тридцать семь лет.

– Тридцать семь лет. Понятное дело, нас не просто выселяют – у нас выкупают долю. Мне предложили за квартиру двести пятнадцать тысяч. Я говорю, двести пятнадцать тысяч, да такого дешевого жилья во всем Лондоне не купишь, а мне отвечают, это сейчас рыночная стоимость, только у меня тут специалисты были, агенты по недвижимости, землемеры…

– Землемеры, – эхом повторила Агнес; она слышала этот рассказ неоднократно, и он давно запал ей в душу.

– …они сказали, что меня грабят, что тут все снесут, построят квартиры с одной спальней и продадут их минимум по полмиллиона. Пятьсот тысяч фунтов, представьте! За одну спальню – и это доступное жилье; а вон там, с другой стороны, будет еще один дом, когда старый уберут, там сделают роскошные апартаменты, только их отгородят от доступного…

– Доступного, – прорычала Агнес; лицо ее напряженно дергалось, а пальцы машинально поглаживали молоток в чемоданчике.

– …от доступного дома, чтобы жильцов роскошных апартаментов не беспокоили те, кто сумел выбить в кредит всего лишь полмиллиона фунтов за квартирку с одной спальней, и я сказал…

– Пошли они. На хрен.

– Агнес… Я сказал, что прожил в Лонгвью тридцать восемь лет; да, тут нужно приложить руки, но мы можем это сделать, район построили всего шестьдесят лет назад, здесь до сих пор стоят дома вековой давности, а мне в ответ…

– Им заплатили, – рявкнула Агнес, вскинула голову и свирепо уставилась на стену справа от вестника. – В свое время муниципалитет продал комплекс за сорок пять миллионов. Знаете, сколько потрачено, чтобы всех нас отсюда выжить? Сорок девять миллионов. Вот она, великая схема денежных накоплений: продать нам жилье и потратить наши же деньги, наши налоги на то, чтоб какой-то богатый козел построил конченую богатую многоэтажку для конченых богатых…

– Агнес…

– Пожалуйста, говорят, мы дадим вам новое жилье. Мне прислали фото, заботливые такие, мать их! Знаете, где? В Бракнеле. Я даже не представляла, где этот долбаный Бракнел, я нашла его на карте, так он даже не в городе, блин! Чтоб туда добраться, нужна машина, понятно, машина, и ничего, я им говорю – слушайте, я работаю в магазине на Тоттенем-Корт-роуд, не могу я жить в долбаном Бракнеле, а они мне – оттуда каждые полчаса ходят поезда до станции Ватерлоо, и я тогда… мне тогда…