Митральезы Белого генерала (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 43

— Благодарю, господа! — немного отдышавшись, заявил поручик. — Ещё немного и опоздали бы. Дело в том, что негодяй-буфетчик, как видно, почуял в нас состоятельных клиентов и сделал все, чтобы мы задержались.

— Мы сами немного увлеклись, — примирительно отозвался капитан, вытирая пот носовым платком, — успели и ладно!

— Нет уж, опоздай я на поезд, начальнику станции пришлось бы дать мне объяснения… я бы этого так не оставил…

С этими словами, они вошли внутрь вагона, и тут стало понятно, что только что помогавший им сесть в поезд мещанин тоже едет в первом классе. Капитану хватило ума или такта промолчать, а вот поручик не выдержал.

— А это ещё что за фигура?

Под «фигурой», разумеется, подразумевался Фёдор, скромно присевший на отведенное ему кресло и с благоговейным изумлением рассматривавший окружающую его роскошь. Заметив внимание офицеров, к которым он со времен действительной службы относился с граничащим со страхом почтением, Шматов тут же вскочил, мгновенно выдав в себе бывшего нижнего чина.

— З-здравия ж-желаю, вашим благородиям! — немного заикаясь от волнения, отрапортовал бывший ефрейтор.

— Нет, вы только полюбуйтесь, кто теперь ездит первым классом! — возмутился Станкевич.

— Все кто может за это заплатить, — с лёгкой иронией отозвался Будищев и, повернувшись к своему однополчанину, махнул рукой, дескать, не парься.

Федя в ответ лишь виновато улыбнулся и вернулся на свое место, оставив господ офицеров в несколько растерянных чувствах. Дело в том, что одной из привилегий офицерского корпуса в России была возможность его представителям занимать места в вагонах первого класса, заплатив лишь за второй. Касалось это, разумеется, лишь казенных дорог. И, конечно же, Даманский со Станкевичем воспользовались столь замечательной возможностью, совершенно не ожидая подобного замечания от непонятного флотского.

Следует заметить, что Будищев, будучи кондуктором, занимал промежуточное положение между нижним чином и офицером и ему, строго говоря, по чину полагался лишь второй класс. Однако господа Барановские щедро снабдили своего компаньона средствами, так что он спокойно мог путешествовать с комфортом, не обращая внимания на размеры прогонных. [66]

— Вы очень заботливы по отношению к своему слуге, — с лёгкой иронией в голосе заметил Щербак, когда его сосед вернулся на своё место.

— Считайте нас молочными братьями, — отозвался Будищев, присаживаясь в кресло.

— Что же, это многое объясняет.

— Вот и хорошо.

— Кстати, не успел вам сказать. Графиня Милютина пожелала с вами поговорить.

— Что, прямо сейчас?

— У вас есть возражения?

— Ни одного.

— Тогда пойдемте? Ваш «слуга», кажется, вот-вот заснет и его можно оставить на некоторое время.

— Извольте.

Вагон второго класса, располагавшийся перед рестораном, по сравнению с тем в котором ехали они, оказался куда менее помпезным, но при этом более уютным и каким-то даже домашним. Для пассажиров в нем стояли обитые кожей мягкие диваны, повернутые друг к другу тет-а-тет. Сестры милосердия и их высокопоставленная спутница заняли целиком одно отделение, оградившись от нескромных взглядов занавесками. Узнав о приходе посетителей, они тут же оставили свою покровительницу одну, чтобы те могли без помех переговорить.

— Елизавета Дмитриевна, — церемонно начал доктор, — позвольте представить вам моего соседа. Юнкер флота, Будищев Дмитрий Николаевич!

— Рад знакомству, Ваше Сиятельство, — вежливо отозвался тот, немного недоумевая, что могло понадобиться от него дочери министра.

Ответом ему был испытующий взгляд графини. Будь он человеком иного склада, такое внимание, возможно, заставило бы его смутиться или ещё как-то выдать своё волнение, но лицо Дмитрия осталось непроницаемым.

— Я много слышала о вас, молодой человек, — начала она приятным голосом.

— Весьма польщен, — нейтрально отозвался юнкер, не зная, что именно та имеет в виду.

— Ваша тётушка очень хвалила вас, — развеяла его сомнения Милютина. — Что же до нашей маленькой Люсии, то она и вовсе полагает вас, кем-то вроде античного героя.

— Антонина Дмитриевна очень добра ко мне, — отозвался Будищев.

— А вы оказались очень добры к человеку, которого назвали своим слугой. Почему?

— Видите ли, Ваше сия…

— Оставьте титулование, — перебила его Милютина, — я совсем не люблю его.

— Хорошо, Елизавета Дмитриевна. Так вот, как вы, наверное, поняли, он мне вовсе не слуга. Мы были простыми солдатами и служили с ним в одном полку. Вместе попали на войну, где неоднократно оказывались в разных переделках. По нам стреляли, пытались заколоть штыками, или зарубить саблями, на что мы, конечно, отвечали тем же самым. Мы с ним больше чем друзья, или даже братья. Я просто не мог не прийти к нему на помощь.

— Почему же вы назвали его слугой?

— Так было проще и быстрее.

— Что же, судя по рассказам Антонины Дмитриевны, это вполне в вашем характере. Вы теперь направляетесь на службу в Каспийскую флотилию?

— Да.

— Значит, нам по пути и мы ещё увидимся.

— У вас есть какое-то дело ко мне?

— Всего доброго, Дмитрий Николаевич! — с нажимом ответила графиня, давая понять, что аудиенция окончена и с улыбкой обернулась к Щербаку. — Благодарю вас, Александр Викторович.

До появления Николаевской железной дороги, названной так в честь почившего в бозе императора Николая Павловича, самым скоростным средством добраться из Петербурга в Москву был дилижанс. Выбравшие этот вид транспорта путешественники вполне могли добраться в старую столицу из новой за неделю, а если лошади на всех почтовых станциях окажутся хороши, да дорога не подведет, то и за пять дней. И стоить это сомнительное удовольствие, включая дурное питание и ночевки на постоялых дворах, будет почти сто рублей. Сумма немалая!

Совсем иное дело железная дорога или как её уже прозвали в народе — чугунка. И времени займет всего сутки, в крайнем случае полтора, и в вагоне тепло, если он, конечно, первого или второго класса, да и цены весьма умеренные. Даже барам и тем в двадцатку станет, а уж простому люду в битком набитых зеленых вагонах, а то и на открытых платформах для совсем уж бедных, и говорить нечего… дешево!

Одна беда, если понесут лошади да перевернется экипаж, то пассажиры в большинстве своем отделаются ушибами, ну разве какой совсем уж неудачник шею сломает, но это редкость. Но вот ежели поезд с рельсов сойдет, или на препятствие какое налетит, тут уж кровищи будет больше чем на иной войне. Но главное, что достанется опять все больше по простонародью.

Известное дело, паровоз — машина шумная, а пуще того дымная, оттого сразу за ним цепляют багажный вагон, затем почтовый, следующим, если есть, товарный, а уж потом с людьми. И первые конечно же третьего класса, с простонародьем. А чего? Они привычные, могут и потерпеть! Вот второй и первый класс, там да, там публика…

Будищев проснулся в своём вагоне первым, едва колеса сошедшего с рельс паровоза заскрипели по гравийной насыпи. Толчок, сотрясший вагон, подтвердил его догадку, что что-то идет не так, и он мгновенно оказался на ногах. А затем вокруг начался ад.

К счастью, скорость состава была относительно не велика, и он какое-то время продолжал катиться по инерции, постепенно затормаживая. Но потом локомотив всё-таки наскочил на какое-то препятствие, отчего развернулся поперек пути и встал. Но, к несчастью, лишенные жесткого каркаса вагоны продолжили движение и стали нанизываться один на другой. Железнодорожники называют это телескопированием.

Ужасный треск ломаемых конструкций, скрежет железа, крики раненных и умирающих превратили тихую и мирную ночь в земное воплощение чистилища, Но Дмитрию было не до возвышенных аллегорий. Подхватив свой саквояж, он одним ударом выбил окно. Затем с помощью ручной клади поотбивал торчащие тут и там длинные и острые как турецкие сабли осколки стекла, и довольно невежливым толчком разбудил сладко спящего Шматова.