Митральезы Белого генерала (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 33

— Интересно. Что-нибудь ещё?

— Что ещё… злоумышленник этот хоть и не совсем трус, но и не слишком решителен.

— Почему вы так думаете?

— Да так. Наверняка у него был случай сделать дело ножом или ещё чем-нибудь в этом роде, но зарезать человека он не смог. Вот подорвать толпу народа, а самому смыться — это, пожалуйста, а пожертвовать собой ради идеалов — чёрта с два!

— Пожалуй, вы правы.

— Господин лейтенант, а зачем вам это?

— Что? Ах вот вы о чём. Видите ли, Будищев, я не всегда буду командовать миноносцем, а для дальнейшей службы всякий опыт полезен. Ну и продемонстрировать служебное рвение никогда не лишнее. К тому же, будьте покойны, докладывая начальству, я не забуду и о вас. На вашей карьере это также скажется весьма благоприятно — помяните моё слово.

— Если жандармы меня раньше за цугундер не возьмут.

— А есть за что?

— Знаете, Константин Дмитриевич, слышал я про одного прокурора, который говорил так: — «если вы до сих пор на свободе, то это не ваша заслуга, а наша недоработка!»

— Забавно.

— Обхохочешься!

— Не беспокойтесь. Всё же Россия не восточная сатрапия, как об этом толкуют некоторые либералы, а вполне европейская держава. У нас всё же есть независимый суд, адвокаты, присяжные…

— Угу.

— Не верите?

— Поживем, увидим. Кстати, я что хотел спросить…

— И что же?

— Да про коменданта Зимнего дворца.

— Генерал-адъютанта Рылеева?

— Вот-вот, фамилия у него… он часом не родственник тому декабристу?

— Поэту Кондратию Рылееву?

— Ага.

— Да, они в недалеком родстве. Если не ошибаюсь, кузены. А что?

— Да так. Чудно.

— Ничего чудного. Граф Муравьев-Виленский, к примеру, и сам в Союзе Благоденствия состоял, равно как и брат его, но на вопрос, не родственник ли он повешенному Муравьеву-Апостолу отвечал, что он не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые и сами повесить могут.

Договорив, Нилов ободряюще улыбнулся Будищеву и, похлопав того по плечу, приказал возвращаться к матросам. Те уже порядком продрогли, но держались молодцом, что потом неоднократно отмечали в своих рапортах, время от времени появляющиеся на месте взрыва начальники.

Некоторое время моряки стояли в оцеплении, причем, Дмитрий в числе прочих унтеров был разводящим. Затем флотских ненадолго привлекли к разбору завалов, но, похоже, никто не знал, чем их занять, и к вечеру им приказали переночевать в казармах гвардейского экипажа, а наутро возвращаться в Кронштадт.

Гвардейцы встретили минеров вполне радушно. Нижних чинов покормили и даже налили по чарке, как будто находившимся в плавании. Нилова к тому же пригласил к себе командовавший экипажем адмирал Головачев, а Будищев, понятно, остался за старшего. Впрочем, у него на этот счет были свои планы.

— Нечипоренко, — шепнул он квартирмейстеру. — Мне в город надо, ненадолго. Своих проведать.

— Раз надо, так надо, — зевнул тот. — Если только, господин лейтенант ругаться не станут.

— Ну, ему то зачем об этом знать! Тем более, их благородие наверняка раньше утреннего развода не заявится, а я к тому времени как штык буду.

— Как прикажете. Ваше дело господское.

— Вот-вот, главное вы тут чего-нибудь непотребного не начудите, а то мало ли…

— Обижаете, господин кондуктор. Я чай не первый год на службе, у меня не забалуешь!

— Вот и чудно.

Покинув казармы, он тут же поймал извозчика и тот скоро домчал его до Мошкова переулка. Щедро расплатившись с бородатым водителем кобылы, он тенью проскользнул по двору, и не став беспокоить домашних звонком, открыл дверь своим ключом.

В квартире было непривычно тихо. Скинув в прихожей шинель и фуражку, Дмитрий прошел по коридору до двери в комнату Стеши — единственной из которой сквозь неплотно прикрытую дверь пробивался свет. Осторожно заглянув в щель, Дмитрий едва не засмеялся в голос от увиденной картины. Степанида и Сёмка сидели на кровати девушки и азартно резались в карты. Причем, его ученик, судя по всему, безнадежно проигрывал.

— Ты жульничаешь! — обижено заявил он, получив в очередной раз погоны.

— А ты играть не умеешь, — бесстрастно парировала она. — Ступай учить арифметику.

— Мы на желание играли.

— Вот я и желаю, чтобы ты, наконец, таблицу умножения выучил!

— Так нечестно.

— Всё честно. Проиграл — выполняй!

— Вот значит как, — укоризненно заявил Будищев громким голосом. — Я значит, службу Его Императорскому Величеству несу не покладая рук, а они тут…

— Митя! — радостно взвизгнули дети и бросились к нему, не обращая внимания на его слова.

— Напугал, проклятый, — все же пожурила его Стеша, хотя глаза её сияли радостью. — Чуть сердце не остановилось!

— А Геся к тебе поехала, — пискнул Семён, — нешто вы разминулись?

— Нет. Мы, как раз таки встретились, но меня вызвали на службу. Так что Гедвига Генриховна ждет меня в Кронштадте, а я, как видите, в Питере. Вот и решил вас проведать и, видимо, не зря. Что за азартные игры? Хоть не на раздевание?

— Тьфу на тебя! Конечно, нет. Просто Сёмка никак учиться не желает, вот и пришлось…

— А если бы он победил?

— А вот для этого считать надо уметь!

— Тоже верно. А где Фёдор, спит, небось, паразит?

— Нет, — слегка замешкалась с ответом девушка. — Он просто погулять пошел…

— Сёма?! — перевел взгляд на мальчишку Будищев.

— Ага, пошел. К Анне. — Тут же сдал тот старшего товарища.

— Это дело хорошее, — усмехнулся юнкер. — А вы значит одни остались?

— Почему, одни? Авдотья то дома, только вот она действительно спит. Ой, а ты, наверное, голодный?

— Нет, Стеша. Я сыт, хотя от чая не отказался бы.

— Я мигом, — с готовностью отозвалась та, и бросилась на кухню.

— И мне сделай, пожалуйста, — запоздало крикнул ей вдогонку Семён.

— Сделает, сделает, — успокоил его Дмитрий, и, разом переменившись в лице, серьезно сказал: — Слышал, что случилось?

— Что царя взорвали?!

— Тихо ты! Во-первых, Государь, слава тебе Господи, жив. А во-вторых, о таких вещах кричать не следует. Понял?

— Понял. А почему, «слава богу», ты же его не любишь?

— Здрасте, пожалуйста! Ты откуда таких идей набрался, карбонарий недоделанный?

— А разве не так?

— Стоп! Сёма, я тебе курицыну сыну, сколько раз говорил, что мы с тобой самые верноподданные? И вообще, любить мне есть кого. Гесю, к примеру, вас со Стешей, а царь-батюшка и без моей любви прекрасно проживет.

— Но…

— Слушай, мой дед трех генсеков… то есть, трех царей пережил и всякий раз новый был хуже предыдущего. Поэтому, поверь, лучше от того что вместо Александра второго станет третий не будет. Уж ты мне поверь. Но самое главное не это. Я тут одного знакомого жандарма встретил и ничего хорошего от этой встречи не жду. Поэтому, пожалуйста, будь повнимательнее и если вокруг какие-то непонятные шевеления начнутся или люди посторонние шастать будут, то сразу мне дай знать. Хорошо?

— Ага.

— И девчатам нашим пока ничего не говори, чтобы не нервничали раньше времени.

— Понял!

— Точно?

— Да что я маленький что ли? Нешто не понимаю. Я если сказал — значит, могила!

— Ну-ну.

Каждое свое утро госпожа Барская начинала с чашки крепкого, как она говорила, кофию. Привычка эта осталась у почтенной вдовы с таких давних пор, что она не смогла бы вспомнить о времени её появления, даже если бы захотела. Покойный супруг её, как и большинство моряков, предпочитал крепкий чай с ромом, но он проводил много времени на кораблях и дома бывал не часто. В общем, Елизавета Петровна привыкла к кофе, и отказываться от своей слабости не собиралась, хотя последний, равно как и прочие колониальные товары, был весьма недешев.

Горячий напиток в крохотной фарфоровой чашечке издавал умопомрачительный аромат и старушка, причмокивая от удовольствия, отхлебнула маленький глоток и расплылась в умильной улыбке.