Митральезы Белого генерала (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 25

— Да какой я ученый! Так, кустарь-одиночка.

— Скромность — это похвальное качество. Однако совсем не то, что поможет тебе вернуть титул.

— Полно тетушка. Какой ещё титул?

— Графский, мой дорогой. Тот, который заслужил верной службой государю твой дед и теперь носит отец.

— Вадим Дмитриевич и слышать обо мне не хочет.

— Сам виноват. Уж больно слава о тебе худая!

— Какая есть.

— Глупости! Над репутацией, как и над образованием надобно трудиться, тогда и слава будет добрая.

— И что же делать?

— Рано ты из армии ушел. Дослужиться бы тебе до офицерского чина… знаю-знаю, мастерских бы ты своих не открыл, и лекции тебя читать в университет не позвали бы, но все одно, человек без чина, всё одно, что вовсе не человек! И даже манифест 1762 года [35] мало что изменил в этом.

— Ничего, вот стану купцом первой гильдии, пожертвую пару тысяч на благотворительность, получу орден…

— Замолчи немедленно, гадкий мальчишка! Разве можно так говорить о пожертвованиях на благое дело? Разве благотворительность измеряется деньгами или орденами? Жертвовать надо от чистого сердца!

— Простите, тетушка, я, кажется, и впрямь ляпнул что-то не то.

— Вот именно, ляпнул! Хотя, что ещё ждать от вашего поколения?

— Ну не сердитесь, — умильно улыбнулся Дмитрий.

— Вот разбойник, — не удержалась от ответной улыбки графиня. — И почему я тебя терплю?

— Любите, наверное.

— Ладно, говори, зачем пришел?

— Да, в общем, не знаю даже как сказать…

— Говори как есть. Если смогу, помогу!

— Не в этом дело. Вы и так мне очень помогли, а я не знаю, как вас отблагодарить. Может быть, есть какое-то дело, какое вы не можете никому поручить?

— О чем это ты?

— Не знаю. Просто денег у вас и без меня много. Новомодные гальванические игрушки вы не любите. Но что-то же вам нужно?

— Послушай, mon chéri. [36] Я знаю, как ты ведешь дела. У тебя работают мальчишки, которых ты обучаешь ремеслу, кормишь их, одеваешь. Поверь, в моих глазах это дорогого стоит. Ещё есть та девочка — Стеша. Признаюсь, я поначалу подозревала дурное в твоих намерениях, но тем радостней мне было осознавать, что ошиблась на твой счет. А ещё мне приятно думать, что ты — хороший человек, способный на добрые дела и сострадание к ближнему. Хочешь оказать мне услугу? Это немного странно, но обещаю, если у меня будет надобность в каком-то щекотливом деле, я тебе сообщу. А теперь ступай, я устала.

Услышав это, Будищев почтительно попрощался с графиней и отправился к себе. Странное дело. Ему было совершенно наплевать на человека, которого ошибочно считали его отцом, и вообще, на все семейство Блудовых. Но вот Антонина Дмитриевна ему нравилась. Было в этой пожилой, склонной к мистике и любящей литературу барыне что-то очень симпатичное. А ещё, среди всех его многочисленных недостатков не было неблагодарности.

День выдался на редкость погожим, на небе ни облачка, и не по-зимнему ласковое солнышко ненадолго отогрело своими лучами замерзшие окна. Но ближе к вечеру опять поднялся ветер, солнце ушло за горизонт и на улицах Петербурга снова стало промозгло и зябко. Впрочем, это нисколько не мешало бурной светской жизни северной столицы. Балы сменялись зваными вечерами, за театральными представлениями следовали премьеры оперы или балета. Гвардейские офицеры устраивали пирушки, богатые господа катали на санях, запряженных рысаками, барышень. Ресторации ломились от разодетой публики, азартно и яростно предающейся увеселению.

На этом фоне в Мраморном дворце царили тишина и спокойствие. Тяжелые гардины на окнах были опущены, комнаты и коридоры скупо освещались свечами, а проводивший двух посетителей в знаменную залу слуга, будто растворился за тяжелой портьерой.

— Что-то тихо, как на погосте, — вполголоса буркнул своему спутнику Будищев, но в тишине эти слова прозвучали неприятно громко, заставив того вздрогнуть.

— Ну и сравнение, — поежился Барановский, внутренне согласный со своим компаньоном.

— Долго нас будут ещё мурыжить?

— Не думаю, — неуверенно отозвался инженер.

В этот момент из темноты материализовался давешний слуга и с чопорным поклоном объявил: — Его Императорское Высочество ждет вас!

В отличие о прочих помещений, в кабинете великого князя было светло от люстр, что позволяло в мельчайших подробностях рассмотреть его убранство. Стены и сводчатый потолок были полностью отделаны панелями хвойных пород, напротив окон находился изразцовый камин на витых чугунных ножках. Невысокие шкафы уставлены книгами, моделями кораблей и какими-то редкостями из заморских стран, очевидно, сувенирами. Над ними висело несколько картин, в основном, морских пейзажей и портретов. Кто были эти люди, Будищев не знал, но один из них определенно напоминал молодого Петра I.

Константин Николаевич встретил их сидя за письменным столом в простом темно-зеленом форменном сюртуке с генерал-адъютантским аксельбантом и орденом Святого Георгия, полученным ещё за Венгерский поход 1848 года. Перед генерал-адмиралом высилась стопка бумаг, исписанных каллиграфическим почерком, которые тот бегло просматривал, иногда делая на полях пометки карандашом.

— Здравствуйте, господа, — ровным голосом поприветствовал он вошедших и, отложив в сторону свою работу, устремил на них внимательный взгляд усталых глаз. — Я слышал много лестного о ваших последних изобретениях. Говорят, это настоящий переворот в науке.

— Мы счастливы, что наши скромные труды стали известны Вашему Императорскому Высочеству, — прочувствовано ответил Барановский, а стоящий рядом с ним навытяжку Будищев ограничился почтительным поклоном.

— Сообщения о вашем открытии перепечатаны всеми ведущими научными изданиями Европы.

— И Северо-Американских штатов, — поспешил добавить педантичный инженер.

— Что же, весьма отрадно, что наше Отечество будет славно не только воинскими подвигами своих сынов, но ещё и научными открытиями. Я уже докладывал об этом Его Величеству и тот был весьма обрадован последним обстоятельством. Полагаю, что скоро вы оба будете отмечены монаршей милостью.

— Лучшая награда для нас — благосклонное внимание государя!

— Это похвально. Однако одним вниманием сыт не будешь, и если у вас есть просьбы, то я, в меру своих возможностей, готов посодействовать.

— Ваше Императорское Высочество, — отозвался Барановский. — Внедрение всякого рода новшеств, часто тормозится неготовностью к ним людей, чьей обязанностью будет эти новшества внедрять. Кроме того, эксплуатация новых приборов может выявить проблемы, не совсем очевидные при создании. И чтобы избежать подобного, мой компаньон — Дмитрий Будищев изъявил желание поступить на службу, чтобы, так сказать, держать руку на пульсе и устранять неполадки немедля по их появлению.

— Я слышал, что он не всегда так немногословен, — усмехнулся великий князь и испытующе посмотрел на скромно помалкивающего до сих пор Дмитрия.

— Так точно, Ваше Императорское Высочество! — ещё больше вытянулся тот.

— Что же теперь молчите?

Бывший унтер немного помялся, видимо, подбирая слова, а затем вздохнул и начал обстоятельно отвечать:

— Владимир Степанович, всё верно сказал. Что пулемет, что радио для нас в новинку и случиться может всякое. Так что лучше быть наготове, а то из-за какого-нибудь пустяка всё насмарку пойдет. Обидно будет, если нас иностранцы обойдут.

— Боитесь потерять прибыль?

— Нет, Ваше Императорское высочество. Свои деньги я и так заработаю. Не нынче, так завтра, не завтра, так послезавтра.

— А вы самоуверенны! — Усмехнулся генерал-адмирал, и скосил взгляд в лежащий перед ним листок. — Оформили патенты в Англии и Франции?

— А также в Германии и Австро-Венгрии, — почтительно добавил Барановский.

— А в Америке?