Шиповник (Виновник страсти) - Деверо Джуд - Страница 24

• Предыдущая
• 24/55
• Следующая

— Боже праведный, Линнет! Я не могу больше терпеть. Иди ко мне!.. — Девон схватил Линнет за руки и уложил рядом с собой — и тут же почувствовал, как вновь напряглось ее тело. — Теперь я не сделаю тебе больно. Поверь.

Линнет всегда безраздельно верила Девону. Об этом доверии он просил ее давным-давно, в примитивном индейском шалаше, и получил его; затем Линнет лишила его своего доверия, но теперь она вновь возвращает его Девону вместе со всепрощающей и всеобъемлющей любовью. В этот раз ей действительно не было больно, и Линнет удалось даже испытать всю остроту наслаждения. Движения Девона были очень медленными и осторожными до тех пор, пока он не заметил, что Линнет тоже хочет его. Вцепившись в его руки, она вся потянулась к нему и стала двигаться в такт с ним. Они вместе постепенно поднимались на волне обуревавшей их страсти, низвергнувшей их в бездну неистовства, они вместе стремились к завершению и, наконец, в один и тот же миг почувствовали взрыв безумного блаженства, принесший им счастливое облегчение. Они лежали рядом, прильнув друг к другу, потные, удовлетворенные друг другом, — и спали.

Первым проснулся Девон и молча стал одеваться, стараясь не глядеть на Линнет, прелестное тело которой орошали потоки солнечного света. Одевшись, он ушел. Он получил то, чего желал; Линнет расплатилась с ним, наконец, за свое спасение, а теперь пусть тешится с кем хочет — хоть с Кордом, хоть с чертом!

Ноги сами повели его на север, к стоянке племени шоуни, где жил его дед. Ему нужно было некоторое время, чтобы во всем разобраться.

Молодого человека, пришедшего в деревню шоуни с тушей только что убитого оленя, переброшенной через плечо, приветствовали с большой радостью, подняв громкий гвалт. Женщины забрали тушу, и молодой человек прямиком направился к большому круглому вигваму своего прадеда. Лицо старика было покрыто паутиной морщинок. Как только старик улыбнулся своему высокому и стройному внуку, морщины сразу же пришли в движение.

— Тропинки белого человека сделали тебя мягким, — такими словами он приветствовал юношу.

Молодой человек непроизвольно провел рукой по своему твердому и плоскому животу и, присаживаясь перед дедом, ухмыльнулся:

— Позволь мне некоторое время провести с моими братьями.

Утвердительно кивнув, старик снял со стены длинную глиняную трубку.

— Добро пожаловать. Ты знаешь, что тебе всегда рады. Тебя что-то беспокоит? — И он взглянул на Девона поверх трубки.

— Лучший лекарь — это время.

Старик немного помолчал, устремив куда-то неподвижный взгляд, его глаза были похожи на крошечные стеклянные бусинки.

— Здесь замешана женщина, — спокойно заметил он.

Голова внука резко вздернулась, а старик издал сухой смешок.

— Я ведь не всегда был таким, как теперь. Когда-то и я был молодым. Оставайся и попытайся или забыть, или вспомнить эту женщину.

— Мой дед — очень мудрый человек. — Юноша взял трубку из длинных, худых и сухих пальцев, и они стали курить вместе. Слова больше были ни к чему.

Проснувшись и обнаружив, что она одна, Линнет не очень удивилась: она предвидела, что он уйдет. Было совершенно очевидно, что его ненависть и ревность по отношению к Корду были сильнее тех чувств, которые Девон питал к ней.

Оседлав коня, Линнет неспешным шагом направилась к Шиповнику.

Прошло шесть недель. Девон так и не вернулся, а Линнет окончательно уверилась, что она беременна. Она не знала, как поступить, и еще ей хотелось знать, станут ли жители Шиповника заботиться о ней как прежде, когда выяснится, что она носит внебрачного ребенка.

Ее сомнения разрешила Коринн. Вся в слезах, она пришла к Линнет и умоляла ее сказать, где находится Мак. Когда Линнет заявила, что не имеет ни малейшего представления о местонахождении Девона, Коринн еще пуще залилась слезами, сквозь пальцы изредка поглядывая на Линнет.

Наконец Коринн сделала драматическое признание: она беременна от Мака, а потому он должен жениться на ней.

Линнет закатилась таким истерическим смехом, что Коринн поспешила ретироваться.

Наутро Линнет стала укладывать свои немногочисленные пожитки и попросила торговцев из магазина Мака помочь ей уехать на Восток. В ответ она услыхала, что приблизительно через день или немного позже кое-кто из поселенцев как раз отправляется в ту сторону.

— Я слышала, ты завтра уезжаешь? — сказала Агнес, сделав каменное лицо.

— Да, уезжаю, — сурово ответила Линнет. Обе женщины в упор смотрели друг на друга, и ни одна из них не желала отвести взгляд. Первой заговорила Агнес:

— Знаешь, это глупо с твоей стороны.

— Что именно? — И Линнет опустила на чурбан топор с длинной рукояткой. Агнес забрала у нее топор.

— Может быть, тебе удается дурить других, но со мной тебе это не удастся.

— Агнес, прости меня, пожалуйста, но я и правда понятия не имею, о чем ты говоришь.

— О тебе и Маке.

— О Маке? Ах да, по-моему, я встречала человека с подобным именем, однако ничего больше припомнить не могу. Во всяком случае ничего такого, что нас как-то связывало бы.

Агнес схватила Линнет за предплечье.

— Что он такого натворил, что ты стала так разговаривать?

— Никто не делал мне ничего такого, о чем бы я не просила. Я возвращаюсь на Восток — ведь я оттуда родом. Я не желаю оставаться здесь долее и проводить время в ожидании упрямого эгоиста, который, если и вернется, то будет мучить меня постоянными насмешками.

— Думаю, от мужчины можно вытерпеть кое-что и похуже того, что ты перечислила. Ради одного.

— И что бы это могло быть? — саркастически спросила Линнет.

— Есть одно чувство, которое не пропадает даже тогда, когда ты падаешь от усталости, после того как весь день стирала пеленки для малышей этого мужчины, или когда ты больна, и он держит посудину, чтобы поймать твою блевотину. Это чувство заставляет простить его, если он не прав и если он говорит либо делает то, чего на самом деле делать не хочет. Это чувство называется любовь. Мне кажется, оно тебе хорошо знакомо.

— Ты ошибаешься, Агнес, — спокойно сказала Линнет. — Я ничего не знаю о любви. Все, что я о ней знаю, — это детское преклонение перед неким героем, который сам не способен испытывать ничего, кроме злобы и враждебности. И ты хочешь, чтобы я продолжала бегать за таким вот мужчиной? Набегалась уже, с меня хватит! Между нами произошло нечто такое, чего простить невозможно.

— Можешь не рассказывать мне сказки про героев. У меня у самой пока глаза на месте, и я уверяю тебя, ты ошибаешься. А теперь ступай к нему, иди и скажи, что любишь его.

В глазах Линнет зажглись веселые огоньки, однако ничего хорошего они не предвещали.

— Но ты не понимаешь, Агнес. Я уже сказала ему обо всем. Я оказала, что люблю его всей душой, но он откровенно мною пренебрег. А теперь прошу прощения, мне надо готовить ужин. — Линнет прошествовала мимо Агнес, и та впервые не нашлась, что сказать.

Утро наступило как-то слишком быстро, и Линнет услышала за окнами своей хибары гул множества голосов, звук въезжающих в поселок фургонов. Она бросила последний взгляд на свою маленькую комнатку. Отныне все в ее жизни будет происходить без Девона Макалистера. На каминной полке стояли на своих местах четыре статуэтки. Нет, она ни за что не возьмет их с собой. Эта часть ее жизни закончилась. Она подошла к ним и в последний раз прикоснулась к темному дереву. Потом со вздохом сбросила статуэтки в небольшой узелок с пожитками. Как бы там ни было, рассудила она в свое оправдание, их всегда можно продать.

Линнет открыла дверь на стук Литтла Эмерсона.

— Пора, Линна. Жители Шиповника пришли попрощаться, — печальным голосом известил он.

Линнет вышла за дверь и увидела стоявших в ожидании людей. Сначала она подошла к Уилме и Флойду Такерам, их четверо детей тихо стояли рядом.

— Мы будем скучать по тебе, — сказала Уилма, обнимая Линнет. — Спасибо тебе еще раз, что ты тогда пошла искать нашего Джесси.

• Предыдущая
• 24/55
• Следующая