Дочь моего врага. Цвет горечавки (СИ) - Аваланж Матильда - Страница 47

Дверь зловеще заскрипела на несмазанных петлях, и я вошла в тёмное квадратное помещение, заваленное всяким хламом, место которого явно было на помойке. Явственно пахло пылью и затхлостью, и с трудом верилось, что когда-то тут жила юная девушка. Шкафы со всякими банками, склянками, пузырьками, преимущественное пустые, беспорядочной грудой наваленная в углу форма учеников академии магии старого образца, какие-то антикварные, но поломанные стулья и столы, которые явно никто чинить уже не будет, затёртые до дыр учебники, давно списанные из местной библиотеки…

Эту кладовку набили вещами, а потом про них напрочь забыли. Чувствовалось, что нога человека не ступала тут давным-давно. Кое-как протиснувшись сквозь груду вещей к окну, на котором покоился толстый слой пыли, я с трудом повернула ручку и распахнула створки.

ГЛАВА 18.1. Старуха

Свет и свежий морской воздух хлынули в покинутую комнату, лишь подчеркивая ее заброшенность и никому не нужность. А я замерла у самого окна.

Отсюда открывался потрясающий вид на Арриксакс. Город с его многочисленными башенками и площадями был как на ладони! Наверное, Юталия, когда жила здесь, любила подолгу смотреть из окна. По крайней мере, так бы делала на ее месте я.

Совсем недалеко располагался стройный ансамбль Арриксакского простиля Хеб, и я вдруг ощутила щемящую тягу сходить в храм и, отрешившись от всего, помолиться своей богине.

Повинуясь внезапному порыву, я осторожно перегнулась через подоконник, не обращая внимания на то, что мое черное бархатное платье тут же стало серым от пыли. Внизу была пропасть, бездна в десять этажей и твердые холодные камни мостовой. И хотя я никогда не боялась высоты, у меня закружилась голова. Чувствуя подступающую к горлу дурноту, я что есть силы вцепилась в грязный подоконник.

Тут-то меня и посетила одна интересная мысль. Или даже не мысль, а, скорее, воспоминание. В моем родном Лигейском храме Хеб послушницы частенько делали тайнички под окнами своих комнат. Не то, чтобы им было, что прятать, скорее просто хотелось ощущения тайны и своего особенного местечка, в котором лежит то, о чем знаешь только ты… Пусть для других это и сущая ерунда.

Я чисто машинально протянула руку и принялась ощупывать камни под окном. Они поросли мхом и были противно склизкими на ощупь, я уже было хотела отказаться от своей безумной идеи, как вдруг один из камней зашатался. Под ним я обнаружила полое пространство, исследовав которое, вытащила на свет божий скукоженную маленькую книжицу в мягком переплёте. Боясь поверить в свою удачу, я смахнула с переплёта паутину и грязь и в волнении закусила губу.

Переплёт весь ссохся, но на нем можно было разглядеть двух соколов и двух змей. А между ними загибалась в замысловатый вензель буква «Ю».

Моя богиня! Просто не верится! Какова была вероятность, что спустя столько лет я найду личный дневник Юталии Ланфорд?

В том, что это именно он, не было никаких сомнений.

Дикое волнение охватило меня! С бешено колотящимся сердцем раскрыла переплёт так осторожно, будто он был стеклянным, и тут меня постигло жесточайшее разочарование.

Она писала обычными, не магическими чернилами, а за прошедшие двадцать лет башню тысячи раз мочили дожди. Содержимое дневника напрочь размыто, и прочитать его не было никакой возможности. Я листала страницы, которые могли пролить свет на давнюю историю, и они рассыпались у меня в руках.

Я чуть не заплакала от бессилия, как вдруг в самой средине дневника обнаружилось несколько страничек, до которых каким-то чудом не добралась влага. Опустившись на какой-то мохнатый от пыли сундук, и даже не обратив внимания на то, что теперь мое платье вряд ли удастся отстирать, я просто пожирала взглядом строчки, написанные таким аккуратным почерком, словно писал ребенок.

Этой ночью случилось то, чего я боялась и чего ждала больше всего на свете: мой Господин велел прийти к нему в Алую комнату. Я ненавижу ее и страшно боюсь, но, в то же время мое сердце сладко ноет в предвкушении того, что ждет меня там. Я очень хорошо выучила Три правила Алой комнаты и сегодня должна рассказать их своему Господину. Если я задумаюсь или запнусь, то он накажет меня. Но страшнее всего то, что я хочу сделать это специально, хочу сбиться, запнуться и… получить наказание от своего Господина. Хочу, чтобы он унизил меня… Ему нравится это, я чувствую. А мне нравится доставлять удовольствие своему Господину.

— Ты скверная девочка, Юталия, — скажет он своим бесстрастным голосом. — Ведь я велел тебе выучить Правила Алой комнаты наизусть.

— Я зазубрила, — жалко мычу я. — Прошу, проверьте меня, мой Господин.

— Слушаю.

— Три правила Алой комнаты: оголение, повиновение и… боль, — шепчу.

— Вот видишь, какая ты нехорошая девочка, Юталия, — качает головой Господин. — Ты запнулась перед самым главным словом, и поэтому мне придется тебя наказать.

Мне страшно. Очень страшно. Внутри меня все трепещет от ужаса и от… нетерпения… И тогда он открывает Алую комнату, я тут же выполняю первое правило: снимаю с себя платье и трусики и вхожу туда совершенно голой, стыдливо пытаясь прикрыть свою наготу.

Стены комнаты обшиты ярко-красной кожей, от которой у меня рябит в глазах. Иногда мне на ум приходят жуткие мысли, что это кожа его любовниц, которых он запытал до смерти, а потом освежевал. Здесь есть самые различные различные орудия наказания, но главную гордость Господина составляет его личная коллекция образов всех рабынь, которые когда-либо были тут. Их лица, красивые и безобразные, таращатся на меня из специальных отделений в шкафу. На шее у каждой черная полоска ошейника. Знак, что она когда-то принадлежала Господину. Я стараюсь не смотреть на эту стену, от этих лиц меня пробирает холодный пот, но я заметила, что когда Господин занимается со мной любовью, то он всегда на них смотрит…

Занимается любовью — я так это называю. Господин никогда. Он совершенно спокойно говорит все эти грязные словечки, которые я иногда слышала от своих сокурсников.

Господин трахается со мной. Имеет меня. Чпокает. Шпилит. Бахает.

Он уже развалился в своём кресле Хозяина, и помахивает хлыстом № 1.

Это самый большой хлыст. Господин ни разу еще не бил меня им. Мне страшно! От испуга я забываю, что приближаться к креслу Хозяина следует только на коленях, тут же получаю хлёсткий удар по икрам, отчего мои колени преломляются, и я падаю на пол, плача от страшной боли.

— Юталия, Юталия, — качает головой Господин. — Ты еще раз доказываешь, что совсем не выучила правила Алой комнаты. Ты вызубрила их, как мартышка, но не поняла глубинного смысла. Первое правило: оголение, Тали. Так почему ты пытаешься прикрыть свои груди и лоно руками? Боюсь, ты заработала еще пару дополнительных плетей…

И тут со мной случается какое-то жуткое помрачение, потому что я спрашиваю:

— Если первое правило — оголение, почему вы тогда в одежде, Господин?

Страшной силы удар хлыста обрушивается на мои губы.

— Сто ударов за неслыханную дерзость! — рычит Господин. — И бить я буду в полную силу! А ну подставляй свою задницу, шлюха!

Моя богиня, это действительно тяжело было читать… Я почувствовала, как к горлу подступает комок. Взрослый опытный мужчина умело ломал психику бедной девочки, подсаживая ее на секс и унижение… То осыпал жаркими ласками, то обращался с ней хуже, чем с бродячей собакой. То изводил ревностью, требуя, чтобы она в мельчайших подробностях рассказала, как проходят ее дни, то обдавал ледяным равнодушием, неделями не вызывая в свои покои.

Тали ни разу не назвала его по имени, только Господином, но это, вне всяких сомнений, именно тот человек, из-за которого она покончила жизнь самоубийством. То, что он творил с ней в Алой комнате, как унижал, насиловал, бил — это за гранью добра и зла. Богиня, если это мой отец, то у лучшему, что Аеск забрал меня у него!

Я не хочу знать этого монстра!

Мои мечты о том, чтобы примирить отца и человека, которого я люблю, летели в пропасть… Точно так же, как полетела туда Юталия Ланфорд двадцать лет назад. То, что сотворил Господин с ней, не прощается…