Князь... просто князь (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 12

— Так это правда?

— Что именно?

— Мне шепнули, что тебя воспитывали атланты.

— Я не хочу об этом говорить.

— Но ты мой сын!

— Поэтому и не хочу. Ты слишком любопытна и будешь задавать много вопросов. Вряд ли чего-то поймешь и очень может быть потеряешь веру. Ты хочешь потерять веру? Не думаю.

— А ты разве не веришь в Бога?

— Конечно верю, — после небольшой паузы соврал Ярослав. — Но потому и знаю, насколько тяжело тебе будет принять многие мои слова. Все будет совсем не так, как ты привыкла слышать и видеть. Мир переворачивается с ног на уши, но многие непознаваемые ранее вещи становятся обычными.

— Я справлюсь, — нервно произнесла Кассия.

— Не уверен. Подумай, готова ли ты принять, что человек в современном его виде появился более чем сто пятьдесят тысяч лет назад[2].

— Но этого не может быть! — Воскликнул один из священников, что стоял с ней рядом. — Мир сотворен шесть тысяч триста шестьдесят девять лет назад!

— И кто тебе это сказал? — Спросил Ярослав с усмешкой. — Такие же неучи, как и ты?

— ЧТО?! — Вскинулся священник, но Кассия его остановила жестом руки, и он безропотно подчинился.

— Эта планета, — топнул Ярослав ногой, — появился более чем четыре миллиарда лет назад. Ты знаешь, что такое миллиард? Нет. Это тысяча раз по миллиону. Что такое миллион тоже не понимаешь? Это тысяча раз по тысячи. Удивлен? Видел когда-нибудь древние кости, которые превратились в камни? Это древние животные, некоторым из которых может быть десятки миллионов лет. А вот так завитые каменные раковины видел? Это аммониты. Они жили порядка трехсот-четырехсот миллионов лет назад.

— Но… как же быть с Бытием? Ты отрицаешь эти откровения?

— А ты считаешь, что дикий пастух может понять слова Бога? Бог безгранично более совершенен, чем любой из Святых Отцов. И слова его, даже сказанные лично, вряд ли будут понятны ими в полном объеме и правильно. Бытие — это «шепот звезд», пропущенный через голову обычного свинопаса. Что понял, в силу своего скудоумия, то и пересказал людям. Свинопас — это образ, аллегория. По сравнению с другими людьми он был выдающегося ума. Но даже его одаренность — ничто перед Всевышним. Или ты станешь это отрицать? И горделиво ставить Святых Отцов в один ряд с Богом?

— Нет… нет…

— В Бытие описано творение как идея. Но кто тебе сказал, что день Бога, и день просто человека одинаков?

— Я… я не знаю… — покачал священник головой.

— Вот я и говорю — не надо морочить себе головы. ВАМ это знать — не надо.

— Я понимаю, — осторожно сказала Кассия, подозрительно смотря на сына.

— Записи — сжечь. А мне немедленно нужно приготовить баню и убраться там, — махнул он через плечо на комнату из которой вышел. — Может и крестик найдется.

Крестик нашелся. Очень странно нашел. Вот не было ничего на полу. И вот он появился. Словно тот, кто пытался украсть его — передумал.

Ярослав же, попарился, подышал свежим воздухом, покушал плотно и пошел спать. Но уже нормально. И в другой комнате. Строго-настрого запретив жечь в его помещении всякие лампады и свечи.

Хорошо помылся. С мылом. Не ароматным, а считай хозяйственным. Но все равно — было очень приятно до скрипа отдраить буквально пропитанное потом и жировыми выделениями тело.

Мыло… бумага… Совершенно ведь не типичные для эпохи артефакты. Но они имелись у Ярослава под рукой, пусть и едва ли не в штучном объеме. Ради чего рядом с Гнездом имелись небольшие «островки» маленьких приспособлений для выделки того или иного продукта.

Например, он построил довольно крупную керамическую печь для пережигания лиственных пород древесины без доступа воздуха. Из нее он получал древесный уголь, древесный спирт и деготь. В другой подобной печи он пережигал хвойные породы.

При этом с древесины лиственных пород бралось лыко, из которой делалась бумага. Зола тоже не выбрасывалась. Из нее в большом керамическом чане выпаривали карбонат — натриевый и калиевый, разделяя их по принципу гигроскопичности[3]. Важнейшее сырье!

А чуть в дали, в маленькой керамической печке, считай перегонном кубе, из березового дегтя отгонялись самые легкие фракцией, которые после осаждения оказывались неплохим антисептиком — карболовым маслом. При этом деготь, после такой выгонки своих качеств практически не терял и отлично продавался. В другой небольшой керамической печи перегоняли смолу хвойных пород, получая скипидар и канифоль…

В общем — зачатки совершенно кустарной химической промышленности были налицо. Одна беда — Ярослав вспоминал все эти «игрушки» с огромным трудом. Не его профиль. Да и времени на эксперименты почти не было. Поэтому он толком развернуться и не мог. О чем сожалел, ведь продукты химической технологии в эти годы были если не на вес золота, то уж точно продавались не хуже хорошего металла…

[1] Ярослав делал бумагу как побочный продукт из лыка. Этот рецепт он узнал случайно, когда интересовался технологиями, возможными в прошлом. Лыко отделяется. Долго вываривается до разрушения лигнина. Долго мнется до распада на волокна. После чего замачивается в бочке с чистой водой, куда добавляют мелкий порошок мела для подкраски и суспензию канифоли на спирте, для большей прочности будущей бумаги. Бумажная масса достается рамкой с натянутой на ней тряпкой, выступающей в роли сетки. Полученная лепешка выкладывается на доску. Придавливается сверху другой. И нагружается камнями (имитируется пресс), чтобы выжать лишнюю воду. Потом полученный лист сушится на такой же ровной доске, обрезается по размеру и выглаживается гладким камнем, чтобы убрать неровности. Муторно, но можно делать потихоньку буквально на коленке. И сразу очень хорошую бумагу.

[2] Речь идет о Homo sapiens idaltu, самая древние кости которых оцениваются в 154–160 тысяч лет.

[3] Сначала в осадок выпадал калиевый поташ.

Глава 6

861 год, 4 октября, Гнездо

В начале сентября прибыли рекруты. Их заселили в казармы. Предварительно, конечно, подвергнув санитарной обработке. То есть, отмыв в нормальной бане, построенной за периметром стен каструма. Общественной. Ярослав всех, кто на него так или иначе работал, туда регулярно загонял. Раз в неделю уж точно. Значит, их отмыли. А потом и обрили, тщательно осмотрев в плане всякого рода живностей. Одежду же их, весьма и весьма убогую, просто долго кипятили в чане с водой. Запускать в казармы блох, клопов и прочих паразитов хотелось меньше всего. По крайней мере, сразу.

Привели их, значит, в порядок. Построили на центральном плаце каструма. И Ярослав их смог осмотреть. От увиденного в голову лезли только самые дурные мысли. «Сено-солома» в чисто виде. Стоят такие: в глазах блеск, в носах сопли. И вид, что называется, лихой и придурковатый. Видимо от племени отрывали самых «ценных» представителей. Тех, кого не жалко.

И да — такие дохлые, что не пересказать. Не «бухенвальдские крепыши», конечно. Но они явно к ним приближались. Одно радовало — выставило их племя побольше обещанного. Не сто двадцать одно лицо, а почти две сотни — сто девяносто два. Видимо предложение расселять отказавшихся от выставления рекрутов по окраинам многих мотивировало передумать.

Дезинфицировали их, прогнав через санитарную обработку. Заселили. И начали гонять. Первый день — строевая подготовка. Второй — полоса препятствий. Третий — марш-бросок. Четвертый — хозяйственные работы. И там по кругу. До полного изнеможения. Чтобы вечером они, приняв холодный душ, просто падали и вырубались.

Кормили их хорошо. По сравнению с тем, что было раньше, так и вообще — от пуза. Трехразовый прием пищи по расписанию. Каждый раз — горячее. Обычно кулеш[1] из какой-то крупы с салом. Утром к нему добавлялся небольшой кусок мяса или рыбы. В основном, конечно, рыбы, который с Днепра удалось хорошо «поднимать». Иногда все разбавлялось другими блюдами, но не часто. Плюс — каждый прием пищи травяной отвар с добавлением в него сушеных ягод, а по утрам еще и самой малости меда.