Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад - Гейман Нил - Страница 21

Я снова начал учить его, и его тоска коснулась меня. Теперь я учил Кагена вещам, которых другим приходившим не открывал: для обычного человека такое знание слишком уж велико.

Вот так Каген – чужак, пришлый – и стал моим учеником. Предания старины интересовали его куда больше, чем моих собственных сыновей. Так продолжалось не одну луну. Однажды ночью, когда четверо из наших мальчишек достигли порога зрелости, я, собираясь исполнить для них ритуал Звездного неба, пригласил Кагена присоединиться.

Вшестером мы ушли в высокие травы, где каждый расчистил для себя круг. Мальчишки и Каген приняли от меня «Путь» – горсть измельченных листьев кактуса и крапивы, старательно разжевали в кашицу, сплюнули. Таков наш обычай от начала времен.

После этого все они улеглись наземь, каждый – в своем кругу. Поначалу лежали молча, затем забились, заметались, по-звериному завопили, залаяли на луну, заговорили словами неведомого языка. Растения «Пути» уводят душу человека в дальние дали, пробуждают его звериную первооснову. В этом путешествии человек узнает, кто из зверей ему покровительствует, и таким образом добывает себе имя.

Перед самым рассветом, зная, что каждый уже повстречался со своим покровителем, я дал им «Возвращение» – шарик из корня кактуса пополам со мхом, встречающимся только под этим колючим ядовитым растением. Вложил в рот каждому шарик не больше ногтя величиной: этого хватит, чтобы вернуться в наш мир.

Каген заворочался, изверг из желудка остатки пищи и упруго вскочил на ноги. Глаза его ярко блестели, а между тем мальчишки еще стонали, не в силах прийти в себя. С огнем во взгляде пробуждаются лишь сильнейшие воины!

– Я видел, – с восторгом, какого я не слыхал от него с самых первых дней среди нас, сказал Каген. – Я знаю, что должен сделать. Нам нужно вернуться туда.

– Туда?

Пальцы его с невероятной силой впились в мои плечи. Может быть, он еще во власти кактуса?

– «Путь» сделал со мной… – тут его пальцы вонзились в мои руки, – «Путь» сделал со мной то же самое, что и та машина. Кутб, ты показал мне, как подключиться к ней и остаться в здравом уме.

Глаза мои полезли на лоб.

– Твой разум все еще спит.

– Нет, – возразил он. – Мой разум впервые в жизни проснулся. И сердце – тоже. Я возвращаюсь туда, согласен ты помогать мне или нет. Но, если ты меня любишь, поможешь.

Он ненадолго умолк, облизнул растрескавшиеся губы.

– Дай мне «Возвращение».

Долго смотрели мы друг на друга. Я знал, чего ему хочется и зачем.

И, наконец, согласно кивнул.

Я отведу его к Ладони Модимо.

Как бы машина от нас ни пряталась, мы знали, где ее отыскать. Этого места нам не забыть никогда – до тех пор, пока мы в конце жизни не уйдем в вечный сон, где забывается все, если только внуки не окликнут тебя по имени да не запоют сказания о тебе.

Остановились мы рядом с железным черепашьим панцирем, и я вытащил из мешочка со снадобьями шарик из мха с корнем кактуса, называемый «Возвращением».

– Даю тебе это снадобье, а ты берешь его по собственной воле, – сказал я, не желая обнадеживать его лживыми обещаниями. – Я не смогу уберечь тебя, но, может быть, боги сумеют.

Каген взял шарик. Пока он жевал, мы сидели снаружи, в дрожащей тени машины. Вскоре Каген начал покачиваться, а когда поднялся и пошел, шаг его был нетверд. Я чуть не бросился ему на помощь, но удержался и даже не шелохнулся. Как и все мужчины на свете, Каген должен был выучиться ходить сам.

Меня Каген будто бы больше не замечал. Не сводя глаз с распахнутой дверцы машины, он вполз в ее брюхо.

Я вспомнил о ждущей меня жене. И о своей пещере, и о незавершенных рисунках. Вспомнил… и, проклиная себя за глупость, двинулся в брюхо машины следом за Кагеном. Стоило переступить порог, дверь затворилась, не оставив мне времени посоветоваться с богами или хотя бы одуматься.

Остановившись, я уставился в пол под подошвами потертых, растрескавшихся сандалий, будто не веря, что я действительно здесь.

Каген без колебаний улегся в сеть. Сжался всем телом, но даже не вскрикнул, когда железные змеи впились в его плоть и в затылок.

Закрыл он глаза, скривил губы, коротко рыкнул, выждал немного и слегка подался всем телом вперед.

Машина тоже качнулась вперед, точно просыпающаяся улитка. Глаза Кагена оставались закрытыми, словно во сне, но на губах заиграла холоднейшая из всех улыбок, какие мне только доводилось видеть.

Все вокруг загудело, будто рой пчел, да такой, что мог бы затмить собой облака.

Вновь крен вперед. Снаружи донесся скрежет камней, соскальзывающих с железного панциря. Почувствовав, как машина поднимается подо мной, я поспешил сесть на пол между гнездами из ползучих стеблей – в сетку не лягу, нет!

Машина накренилась влево, вправо, выровнялась, и пол ее исчез из виду. Подо мной показались укрытые тенью камни. Гудение стихло, а камни рванулись вниз, уходя из-под-ног. Мы поднялись в небеса!

Оказавшись на самом небе, я увидел в глазах Кагена жажду.

Каген жаждал любви. Но еще больше жаждал он убивать.

Не постыжусь признаться: в то время как машина летела, я был очень напуган. Я чувствовал пол, но не видел его. Земля мелькала далеко внизу – так высоко летают разве что птицы, и мой желудок то и дело сжимался, думая, будто я падаю с огромной высоты. Пришлось мне напрячь все силы, чтоб не срыгнуть, словно грудной младенец.

Так я сидел на полу посреди брюха небесной машины и пел, а машине летела, летела вперед. Вот мы влетели в облако, и все вокруг стало белым.

Я сижу прямо на облаке! Такую историю дед мой выслушал бы с восторгом.

Распахнутые во всю ширь, глаза Кагена налились кровью и страхом, но машина неслась вперед.

Наконец она устремилась вниз, к огромному гнезду, обнесенному шипастыми загородками. На землю нас опустила мягко: теперь уж меня не качало из стороны в сторону.

Внезапно дверь отворилась, и я понял: пора мне выбираться наружу. Попробовал на прощание взглянуть в глаза Кагена, но тот слепо таращился в одну точку. Казалось, его лицо превратилось в маску, торчащую из сплетения железных ползучих стеблей.

Вышел я из машины, и дверца скользнула вниз, запирая Кагена в ее брюхе.

Снаружи я в первый раз увидел машину во весь рост – живой, наводящей ужас. Стоявшая на трех высоченных ногах, подняв кверху пару железных змей, точно согнутые руки, машина напоминала, скорее, не Пауков, а богомола. Богомола-Плута, Кагна, помогавшего Людям с тех самых пор, как Люди явились на Землю.

Широченными шагами двинулся Богомол к паутине оград. В толпе, таращившейся на него изнутри (все эти люди могли б заселить множество стойбищ), отчаянно завопили. Когда же толпа, обезумев от страха, бросилась прочь, ушей моих достиг хруст костей. Кто побыстрее и посильнее, топтал на бегу маленьких и слабых – так уж оно от веку заведено.

Солдаты тоже завопили, но у них-то причина тому имелась: из пасти Богомола рекой хлынуло пламя. Огненные змеи потянулись сквозь строй охранников, настигая одного за другим. В один миг огонь погубил дюжину вооруженных людей! Тем временем шкура машины подернулась рябью, и рябь та сложилась в Кагеново лицо – невообразимой величины, искаженное болью и мыслями, каких мне даже не вообразить. Ужасное зрелище… но все же то было лицо моего друга! Огромные глаза казались пустыми. Сознание его погрузилось во тьму. Безумный лик Кагена взвыл, и железная черепаха вновь изрыгнула огонь.

Воздух задрожал от встревоженных криков. Каген истреблял этих людей, и мне пришлось перевести взгляд на них. Видя, что часть караульных мертва, а остальные бегут, пленники разметали ограду и бросились кто куда.

Думаю, эту женщину я увидел в тот же миг, что и Каген.

Как я сумел узнать ее в толпе? Очень просто: остальные пустились в бегство, а она, одолевая страх, не сводила глаз с небесной машины. Машина нависла над ней, словно спустившийся на Землю бог, но она не дрогнула. Запрокинула голову, взглянула в огромное лицо – и, конечно, узнала Кагена.