Опиум. Вечность после - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 2

– Мне было шестнадцать, когда я впервые встретила Дэвида, в семнадцать мы стали парой, а в девятнадцать, порушив все наши планы, у нас родилась двойня. Спустя ещё год, в двадцать, мы поженились, хотя фактически уже были семьей. Нам обоим было нелегко: слишком рано появились дети, слишком много ответственности и слишком мало опыта. Дэвид устроился работать на фабрику картонных коробок, после на завод индейки… Он возвращался поздно, и я называла его «куриным папой», но он никогда на меня не обижался. Всегда был рядом, всегда на моей стороне.

Со вздохом:

– А потом появился Лео. Как тайфун, как отпуск, как освежающий мохито. Это было одно из моих первых прослушиваний: вам с Дамиеном исполнилось уже около года, и мне удалось пристроить вас в дотируемый провинцией детский сад. Я знала, что эти чувства неправильны, ненавидела себя, страдала, мучилась, но ничего не могла с собой поделать! Он не был похож ни на кого вокруг: красивый, статный, воспитанный, умный. Мы подолгу смотрели друг на друга, подолгу не могли оторвать глаз, это была магия, самая настоящая непреодолимая сила, и ни один из нас не был способен ей противостоять. Мы пытались, Ева, мы пытались. Рвали отношения, но не выдерживали больше недели. В итоге, Лео выдвинул ультиматум: если не уйду от мужа, вашего с Дамиеном отца, он покончит с собой. И это было похоже на правду, потому что в его взгляде было безумие. Дэвид не устраивал сцен, не грозился никого убить, тем более себя. Он поставил только одно условие: полнейшее моё исчезновение из его жизни, и один из детей остаётся с ним. Мы решили вас разделить, рассудили, что мальчику будет лучше с отцом, а девочке – с матерью. Дэвид был… морально уничтожен и молод. Он попросил меня не рвать ему душу и не общаться, решил разделить семью и поставить точку.

Мать снова вздыхает, и по дрожи в её вздохе я осознаю, что она плачет, рассказывая всё это.

– Мы оба были слишком молоды, слишком, Ева. Мы не просто ошибались, а валяли дурака. Конечно, план был изначально провальным, потому что уже через пару месяцев я взвыла от тоски по второму ребёнку, по сыну. Но Дэвид был категоричен и требовал дистанции.

Она не выдерживает и срывается в рыдания. Несмотря на весь мой транс и ощущение гадкого сна, который вот-вот рассеется, уступив место ясному дню, я слышу, чувствую те особенно трепетные эмоции матери, когда она произносит слово «сын». Мне и раньше было очевидно, что я не имею веса в нашей пришибленной семейке, но теперь всё становилось на свои места.

Перед глазами снова Дамиен и его экспрессивное «НЕНАВИЖУ».

Кажется, я тоже ненавижу. Обоих.

Но мать слишком занята своими воспоминаниями и переживанием давно ушедших событий, чтобы понимать это:

– Только спустя два года твой родной отец сдался и позволил мне видеться с Дамиеном. Тебе исполнилось четыре, когда он приехал в Брисбен, чтобы навестить тебя, но… но ты была так привязана к Лео! Ты боялась мужчин и признавала только отца… неродного, – всхлипывает. – А родного не приняла, не согласилась даже подойти к нему, не захотела подарков, смотрела исподлобья и требовала уйти.

Снова всхлипывает:

– Сердце Дэвида разбилось в тот день, Ева. Мы оба поняли, какую глупость совершили. Я была виновата больше, конечно, но вся эта идея разойтись и никогда не встречаться целиком принадлежала ему! И он понял, что натворил, но уже было поздно.

Внезапно мать хватает меня за плечи и разворачивает к себе:

– Ева, Дэвид безумно любил тебя, когда ты была совсем крошкой! Он не отказывался от тебя, он просто… просто мстил мне, наверное, потому что самому было очень больно! Молодость не дала ему возможности избежать ошибки, страшной ошибки! В тот момент я возненавидела его за такое решение, и только годы спустя смогла понять: он пытался защититься от боли. Ему было очень больно, хоть я и не видела этого в момент нашего расставания, потому что он был слишком горд, не показывал, как внутри у него всё горело. И в этом пылу он принимал не слишком мудрые решения.

Со вздохом:

– После смерти Лео, как ты знаешь, на нас обрушились чудовищные финансовые проблемы, и когда Дэвид предложил помощь, у меня не было выбора. Просто не имелось никакого другого выхода, кроме как согласиться. И мы с тобой вернулись в Ванкувер, в дом Дэвида. Он очень много работал, Ева, и сейчас продолжает это делать, чтобы дать своим детям – вам с Дамиеном, всё лучшее, что может. Потому что он ваш отец и любит обоих. А перед тобой у него чувство вины за то, что не справился со своими эмоциями, что отвернулся от тебя, что не был рядом, что вовремя не придал должного значения проблеме, когда вы с Дамиеном едва не поубивали друг друга, что ты жила вдали от семьи столько лет. У нас сложилась очень непростая ситуация, но он пытается найти выход. Мы с ним вместе решили, что лучшее, что можем сделать, это помочь вам принять друг друга. Ведь то, что вы творили, было каким-то сумасшествием, Ева! Но ни Дэвид, ни я и подумать не могли, что вы можете… могли бы понравиться друг другу не как брат и сестра, а как…

– Мужчина и женщина, – завершаю за неё и сама не узнаю свой голос.

Я онемела: мёртвое тело, пустая душа. Во мне нет жизни. Больше нет. И, кажется, уже никогда и не будет.

Когда твой мужчина уходит к другой, ты страдаешь от предательства.

Когда он умирает, ты винишь в своём горе злой рок.

Но когда вы оба падаете в колодец чувства, у которого нет дна, и успеваете познать абсолют в близости, а ОН вдруг оказывается не просто родственником, а родным по крови братом, ты просто немеешь. Твои мысли, ячейки в сером веществе не способны уместить, обработать и выдать соответствующую эмоцию. Вместо этого ты получишь  всё сразу, как только отпустит шок.

И вот тогда ты захлебнёшься болью, от которой уворачиваться бесполезно – она ползёт отовсюду, из каждой щели.

«А любовь помогает жить наперекор всему»

Alexis Ffrench – Bluebird

Сегодня мы увидимся впервые.

Три года прошло. Три. Тысяча дней осознания, отрицания и попыток «принять».

Мать, наконец, решилась собрать всю семью за ужином: великий семейный обед с традиционным барбекю, печёной кукурузой и десятком иных заумных блюд, потому что теперь у неё новое увлечение – кухня.

Я ненавижу готовку, и так было всю мою жизнь. Всё, что от меня требуется – это пара лишних рук, способных помыть, почистить, нарезать. Это не сложно и вполне доступно для меня, только вот руки с самого утра трясутся.

На самом деле, сегодня не первая наша встреча. Была ещё одна, почти сразу после разрыва, но встречей её вряд ли можно считать, потому что мы не встречались.

Три года назад

Первые дни я живу в тумане. Странное состояние отупения, приглушённости чувств и эмоций, отсутствие желаний, включая базовые – мой новый мир. Человек, успевший стать не просто частью моей жизни, нет, он стал ею целиком – мой родной брат. Больше того, мы близнецы, а это означает, что наши крохотные клетки начали расти бок о бок: день за днём, неделю за неделей мы были рядом и превращались из зародышей в детей. Не удивительно, что меня всегда так сильно тянуло к нему, ведь с момента появления моего первого атома в этой Вселенной я была не одна, нас было двое.

Братья и сёстры не могут создавать пары, между ними не возникает чувств, любовь невозможна, секс запрещён, и даже мысли о нём развратны.

Существуют препятствия и преграды, которые можно научиться преодолевать, а есть данность, не оставляющая вариантов.

Мы никогда не сможем быть вместе. НИКОГДА.

Моя мораль сдала позиции на шестой день после дня Х. Точнее, это произошло сразу же, как родные отец и мать улетели обратно в Бостон, клятвенно пообещав вернуться в самое ближайшее время и уже насовсем. Я мысленно пожелала им навсегда оставаться в Бостоне и никогда не возвращаться.

Разум проиграл решающую битву сердцу, и мой коллапс случился в комнате Дамиена, на нашем… его матрасе. Я сидела, обнимаясь с его подушкой и выла в голос. Эта подушка была спрятана в шкафу мною же накануне в день большой стирки, затеянной матерью, чтобы уничтожить запахи и следы наших тел на простынях и наволочках, футболках и прочем белье, но не наши воспоминания.