Возвращение росомахи
(Повести) - Зиганшин Камиль Фарухшинович - Страница 62

Решение пришло мгновенно: резкий, пружинистый толчок сильных задних лап — и она, пронесясь торпедой по воздуху, закачалась на ветке соседнего дерева, откуда тут же последовал прыжок на следующее. Прогремел гром. Ногу обожгла боль, но росомаха не обращала на это внимания: она была сосредоточена на том, чтобы не сорваться. Еще прыжок! Еще!.. Ура! Получается!!!

В росомахе проснулись таившиеся в самых глубинных слоях генетической памяти способности предков: прилагая отчаянные усилия, она, превозмогая пронзавшую бедро боль, совершала прыжки с дерева на дерево. Ранение и неимоверное напряжение сил вскоре стали сказываться. Перемахнув на очередное дерево, Пышка не удержалась и полетела вниз. В последний миг как-то исхитрилась ухватиться за самую нижнюю ветвь и перебраться по ней к стволу. Припав к шершавой коре, прислушалась.

Лай приближался. На прыжки уже не было сил. Спускаться на землю опасно. Росомаха полезла вверх. Неожиданно передняя лапа провалилась в пустоту. Дупло! Просунула в него голову — ствол полый. Какая удача! Лучшего убежища не сыскать! Пышка расширила зубами отверстие и нырнула в спасительную тьму. Внутри пахло древесной трухой, смолой и соболем — похоже, он часто тут отдыхает. Дно дупла было мягким от осыпавшихся гнилушек. Беглянка свернулась на них и погрузилась в целительный сон. Колоссальное физическое и нервное напряжение дало о себе знать: она проспала почти сутки.

Разбудил голод. Попытка встать отдалась болью в правом бедре. Лежа на подстилке, росомаха, чтобы размять простреленную мышцу, стала потихоньку двигать ногой. Одновременно прислушивалась к звукам, доносившимся снаружи. Тихо! Только в кронах шелестит ветерок. Осмелев, привстала и высунула морду из дупла. Тщательно «прощупала» чутким носом воздух. Повертела головой. Ничего подозрительного. В лесу текла обычная жизнь. Деловито сновала сойка, долбил трухлявую осину дятел, с быстротой молнии пронесся по валежине с набитыми в защечину орешками неугомонный труженик-бурундук. Ни одного постороннего звука и запаха. Едва улавливался лишь легкий, почти выветрившийся кисловатый дух человеческого пота. Росомаха понимала, что оставаться на острове опасно — раз двуногие нашли сюда дорогу, они не оставят ее в покое.

Цепляясь когтями за ребристую кору, она спустилась по стволу вниз головой. Припадая на поврежденную лапу, вышла на берег и переплыла на другую сторону в пихтач, густо обвешанный сизыми космами лишайника. Подлесок и трава под его почти непроницаемой для солнечных лучей кроной отсутствовали. Землю сплошь устилал мох и рыжий слой хвои. Пышка ступала по нему, как по мягкой лисьей шкуре, совершенно неслышно.

Натерпевшись страху, она вздрагивала от малейшего шороха. Услышав подозрительный звук, замирала. Зорко всматриваясь в глубь леса, жадно принюхивалась к приносимым ветром запахам. В основном это были запахи белок. Вон суетятся одна, вторая… Куда ни повернись — везде белки. В этом году тут хороший урожай. Шебуршат по стволам, возятся с шишками в кронах, копошатся с лежащими на земле. Кто с урканьем, кто с цоканьем, а те, что постарше, — молча. На Пышку даже не глянут — чувствуют, что ей не до них.

Росомаха пересекла чащобу и направилась к речке: там легче добыть что-либо съестное. По пути, подчиняясь внутреннему голосу, разыскала нужное растение. Разжевав несколько кисловатых листьев до кашеобразного состояния, втерла их языком в рану.

Раздался хруст сучьев. Пышка припала к земле. Зашевелились кусты, раздвинулись ветки, и в просвете появился олень-первогодок. Увидев затаившуюся росомаху, он от неожиданности высоко подпрыгнул на месте и, по-собачьи «пролаяв», сиганул, приминая подрост, обратно.

Преследовать его раненая Пышка не могла. Обследуя берега, она вскоре увидела греющееся на солнцепеке утиное семейство: пять птенцов-пуховичков и родителей. По хохолку на коричневой голове и узкому, на конце слегка загнутому клюву Пышка признала в них крохалей и стала подкрадываться. Когда до птиц оставалось два прыжка, бдительный папаша все же засек ее. Прозвучал сигнал тревоги, и семейство сыпануло в воду.

Что тут началось! Отец и мать, призывно покрякивая, часто-часто зашлепали по зеркальной глади крыльями и ринулись на стремнину. А птенцы, едва поспевая за ними, так старательно и быстро махали почти бесперыми крылышками и перебирали по воде перепончатыми лапками, что их крошечные тельца казались малюсенькими глиссерами.

Обескураженная Пышка поковыляла дальше. Выискивая поживу, она обследовала каждый кустик, бугорок, валежину. Обнаружив обглоданные кости кабарги, тут же с жадностью сгрызла их. Увидев, что из-под пня выползают земляные осы, расширила канал к гнезду с личинками. Но эти крохи только раззадорили аппетит. Наконец ей повезло — нашла полянку с грибами. Набив до отказа желудок, она, спасаясь от гнуса и облепивших рану мух, поднялась на скалистый, хорошо обдуваемый ветром утес.

Вытянувшись на прохладной глыбе, росомаха прикрыла глаза. Она лежала, не шелохнувшись, так долго, что ворона сочла ее околевшей. Сев на ветку, вещунья торжествующе закаркала. На ее призыв слетелись подружки и, обманутые неподвижностью зверя, стали, подпрыгивая, подступать все ближе. Тут уж Пышка не оплошала: выметнувшаяся молнией когтистая пятерня схватила птицу, когда та нацелилась клювом в глаз.

Быстро заживают раны у зверей. Окрепшая росомаха решила пройтись по разбросанным на ее участке «складам». Поскольку для дальних переходов силенок было еще маловато, отправилась к самому ближнему, с заячьими тушками, добытыми у Белоголового.

Когда подходила, кисловатый запах человеческого пота, приносимый ветром, предупредил о том, что люди близко. Лай собаки подтвердил это. «Опять за мной!» — решила росомаха и поспешила свернуть к другому схрону. В этот момент неподалеку с земли поднялась, громко хлопая крыльями, пара тетеревов, но Пышка была настолько встревожена, что даже не глянула в их сторону.

Несмотря на то, что следующую кладовую росомаха устраивала еще весной, вышла к ней, благодаря цепкой памяти, безошибочно. Глубокая траншейка, вырытая на северном склоне холма и прикрытая сверху толстым слоем мха, хорошо сохранила оленину. От нее исходил лишь легкий, обожаемый Пышкой душок. Учуяв его, она потеряла власть над собой: предвкушая наслаждение от трапезы, принялась, урча, тереться о мясо щекой.

Часть съела сразу, а остаток закопала обратно. Его ей хватило на несколько дней. Еще одну неделю продержалась у склада в кедровом стланике, широко разросшемся по склону отрога. Эти невысокие, в рост человека, деревья напоминали огромных пауков, раскинувших гибкие мохнатые лапы во все стороны. Переплетаясь, они образовывали непроходимые для копытных, а уж тем более для двуногих, заросли. (Поздней осенью стволы кедрового стланика полегают, прижимаясь к земле, и, укрытые толщей снега, выдерживают самые суровые морозы).

Верхушки спутанных, словно волосы неряхи, веток уже украсили зеленовато-фиолетовые шишечки, в которых зрели мелкие, но необычайно сытные и вкусные молочные орешки. Разогретая на солнце хвоя благоухала бодрящим ароматом смолы. Над этими обширными полями стланика возвышалась скалистая гряда. Пышка, как и все ее соплеменники, любила побродить и, лишь только окрепла, полезла на нее поглядеть, что скрывается за зубчатым гребнем.

Взобравшись, осмотрела открывшиеся дали. За текущей внизу речушкой возвышался очередной хребет, иссеченный сетью распадков и ложбин.

Единственным звуком, тревожащим царящую вокруг тишину, был клекот орла, восседавшего на каменном уступе.

Полуденное солнце жарило так, что на него и глянуть было боязно — ослепит. Спустившись в падь, Пышка заметила лиса. Пересекая полянку, он то и дело замирал, прислушивался. Вдруг высоко подскакивал и, перегибаясь в воздухе, отвесно пикировал в траву. Делая при помощи взмахов хвоста резкие развороты влево-вправо, выхватывал из путаницы стебельков мышку. А съев, возобновлял охоту.

Понаблюдав за этими прыжками-свечками, Пышка двинулась дальше. У ручья, ступенчатыми каскадами сбегавшего с гор, она взобралась на глыбу, облепленную накипями лишайника, и улеглась в ожидании сумерек, когда зверье выходит кормиться. Вокруг порхали желтокрылые бабочки. Шуршали прозрачными крыльями стрекозы. Летая парами, одна над другой, они играли, ласкаемые солнечными лучиками: то, поднимаясь вверх, растворялись в воздухе, то плавно барражировали над землей. Откуда-то выскочил неутомимый трудяга-бурундучок и изумленно уставился на росомаху черными глазками-бусинками. Стоило Пышке шевельнуться, как он исчез с непостижимой быстротой.