Возвращение росомахи
(Повести) - Зиганшин Камиль Фарухшинович - Страница 5

Передохнуть негде. Попытался прислониться измученным телом к худосочному стволу ели, но та с треском повалилась — слабый грунт не держит.

Вспомнились глухие завалы на реке Чуи, по которой мы с Юрой сплавлялись несколько лет назад. Огромные лесины, лохматые выворотни, нагроможденные осенним паводком, перекрыли обширную долину реки от хребта до хребта. Полноводный поток, будучи не в силах разнести, разорвать нагромождения лесных великанов, с рокотом разливался по широкой пойме.

Приближаться к завалам на лодке по руслу речки было опасно — мощное течение затянет под стволы и истреплет там в клочья. Поэтому шли по лесной пойме пешком с рюкзаками на спине, лодкой на голове, по колено, а нередко и по пояс в воде.

Разбои тянулись всего шесть километров, но они отняли у нас двое суток.

О! Что это был за переход! Сущий ад! Кругом вода. Море воды, но плыть невозможно — лодке не протиснуться между деревьями и подлеском сквозь подлесок. Почва от воды раскисла, и ноги глубоко вязли в ней. То и дело проваливались в коварные ямы. В этих случаях герметичные рюкзаки выполняли роль заплечных поплавков. Из свинцовых туч безостановочно сеял мелкий дождь. Вокруг полчища мошки. Ее так много, что трудно дышать. Похоже, все окрестные вампиры караулили нас на этом переходе.

Они роями набрасывались и облепляли серым пеплом все доступные участки тела. Проведешь рукой по лицу — с пальцев кровяная кашица комочками отваливается. Шли голодные, грязные, мокрые и опухшие от бесчисленных укусов. Шаг вперед — лодку на себя — рукой по искусанному, в серой маске лицу. Шаг вперед — лодку на себя — рукой по лицу… И так двое суток! А как «спали» посреди этой топи — лучше и не вспоминать!!

Так что без паники. И не в таких переделках бывал!

Собравшись с силами, выбрался на островок и буквально ткнулся в длинную кисть с пятью огненно-красными рубинами ягод, свисавшую с коричневого гибкого побега с шелушащейся корой. Это были ягоды лимонника. Съев их, почти сразу почувствовал прилив сил, но, к сожалению, недолгий. Уже через километр опять захотелось прилечь. Эх, найти бы несколько таких кисточек! (Лукса говорил, что горсть ягод лимонника дает силы весь день гнать зверя.) Дальше гибкие лианы стали попадаться чаще, но ягод на них уже не было: птицы склевали все до единой.

С тоской шаря в пустых карманах, невольно вспомнил таежную мудрость: «Идешь на день, бери на три». К вечеру стало подмораживать. Холодный ветер обжигал лицо и руки. Мокрые штаны и куртка превратились в ледяной панцирь, и каждый шаг сопровождался их хрустом. Оказавшись, наконец, на коренном берегу Хора, с облегчением вздохнул и даже несколько раз с силой притопнул ногой, убеждаясь, что топь действительно кончилась.

Последние километры брел как во сне. Чувства притупились, мысли путались. Их неясные обрывки хаотично блуждали в голове, и только одна, точно зубная боль, не давала покоя: не ушел ли Лукса искать меня?

Я не сомневался, что при встрече он упрекнет: «Тебе по тайге только с проводником ходить». Но ошибся. Наставник или был уверен во мне, или просто привык за долгую жизнь в тайге к подобным задержкам. Когда я ввалился в палатку и в полном изнеможении упал на спальник, он только пробурчал, пыхнув дымом из трубки:

— Шибко долго ходишь, все давно остыло.

В тепле невероятная усталость сразу дала о себе знать. Мной овладело единственное желание: лежать и ни о чем не думать. Было обидно, что столько сил истрачено впустую! После этого урока взял за правило брать с собой запас еды, а спички тщательно заворачивать в полиэтиленовый мешочек. (Со временем я научусь и свободно определяться на местности. Видимо, проснется инстинкт ориентировки).

Выпив шесть кружек чая, но так и не утолив жажду, ожил. Оглядевшись, заметил висевшие на перекладине шкурки белок.

— У тебя, Лукса, вижу, удачный день. Поздравляю!

— Не больно удачный, только трех белок подстрелил. Смотри, уже выходные — мездра спелая. Белка линяет последней, значит, соболя тоже вызрели, — ответил промысловик и продолжил прерванное занятие — надувать очищенный зоб рябчика. В результате получился легкий полупрозрачный шарик, который он повесил сушиться рядом со шкурками. — Внукам игрушка. Побольше готовить надо. Внуков беда как много. Всегда на Новый год полную банку приношу.

Разбудил ритмичный стук. Выглянул из палатки и обомлел: прямо у входа сойка остервенело терзала беличью тушку. На мое появление никак не прореагировала. Насытившись, высокомерно глянула на меня черным глазом и по-хозяйски поскакала дальше.

Судя по тому, что чай был чуть теплый, Лукса ушел давно. Я оделся и выбрался наружу. Денек — чудо! Все пропитано солнцем. В лесу кипела хлопотливая жизнь. Вовсю тарабанили труженики-дятлы, в пух и прах разбивая старуху-ель. Звонкими, чистыми голосками перекликались синицы. Весело посвистывали рябчики. Пронзительно и хрипло вскрикивали таежные сплетницы — кедровки.

И Хор нынче необычайно красив. Сплошной лентой, чуть шурша друг о друга хрустальными выступами, плывут льдины, припорошенные белой пудрой. В промежутках между ними вода лучится приятным нежно-изумрудным светом.

После вчерашних блужданий чувствовал себя совершенно разбитым, да идти торить путики поздновато. Поэтому спустился к реке и прямо под берегом насторожил несколько ловушек. Проверил старые. В две из них попались мыши.

Лукса считает, что я слишком чутко настраиваю сторожок: капкан срабатывает даже от веса таких крохотных грызунов.

Сам он завалился в палатку довольный. Еще бы! Убил чушку в метрах трехстах от стана! Гордо извлек из рюкзака большой кусок окорока и печень. Задабривая покровителя охоты, отрезал ломтик и бросил в огонь:

— Спасибо, Пудзя! Добрая чушка!

Сумерки сгущались, и мы, даже не перекусив, пошли за добычей. Жирненькая! Слой сала в два пальца.

— Кабаньим жиром хорошо улы смазывать. Не промокают. Одно плохо — после смазки подошва сильней скользит.

В этот вечер у нас был первый настоящий охотничий ужин. Сварив полную кастрюлю мяса, пировали, оживленно беседуя на самые разные темы. Намолчавшись за день, Лукса донимал меня вопросами. Во всем он пытался докопаться до самой сути и нередко ставил меня в тупик:

— Камиль, солнце у нас одно, но почему утром оно холодное, а днем горячее, и светит так сильно, что смотреть больно?

Или же спрашивал:

— Отчего каменеют рога? Они же вырастают мягкими, и траву олень ест мягкую, а к гону рога каменеют.

Я, используя книжные познания, как мог, разъяснял:

— Верно, молодые рога мягкие и пронизаны массой кровеносных сосудов, сверху покрыты кожицей с густой бархатистой шерсткой.

— От мошки защищает, — вставил Лукса.

— Когда панты вырастают в полную величину, в них происходит отложение солей. Проще говоря — окостенение. Начинается оно с кончиков рогов и постепенно опускается все ниже. Не случайно в это время быки особенно часто посещают солонцы — организм требует соли. Когда этот процесс завершается, покрывающая рога шкурка отмирает и, как ты сам рассказывал, олени трутся рогами о деревья, чтобы счистить ее.

— Понятно. А вот скажи — кто из зверей самый крепкий на рану?

— Лукса, это не честно. Ты мне об этом еще не рассказывал.

— Ишь, как вывернулся! Тогда слушай. Самый крепкий лось будет. Самый слабый — изюбрь. Медведь и кабан между ними. Раненый лось силы бережет, от охотника уходит не больно быстро. В сопку идет не прямо, а как река петляет. Изюбр — дурак. Горяч. Раненый прыжками уходит и всегда вверх. На рану совсем слабый — даже с мелкашки завалить можно. У меня раз так было: собака загнала изюбра на отстой. Смотрю, ничего не вижу — ветки мешают. Стрельнул, да в спешке не переключил с «мелкашки» на «жакан». Слышу: копыта по камням защелкали. Обида взяла — уходит рогач, елка-моталка. Бросился за ним, а изюбр сам навстречу. Не успел второй раз стрельнуть, как он грохнулся на камни мертвый. Совсем слабый на рану.