Возвращение росомахи
(Повести) - Зиганшин Камиль Фарухшинович - Страница 46

Беда пришла ночью, когда объевшийся Боцман, изменив кошачьей повадке бродяжничать под луной, крепко спал.

Отблески приближающегося пожара заполыхали на побагровевшем небосводе. Дым тянулся по долине и быстро заполнял ее пределы, ограниченные справа и слева горными отрогами. В зловещих отсветах зарева летели птицы, неслись к реке потоком разномастные, но одинаково перепуганные, взъерошенные звери. Сквозь топот множества копыт доносился отдаленный рокот пламени.

Наконец стена слепящего огня одолела последний увал и, как туго наполненный парус, понеслась по долине наискосок от пристанища Боцмана.

Кот, спавший под плотным навесом ветвей ели, наконец почувствовал неладное и открыл глаза. Мимо пронесся черной молнией подпаленный заяц. Высунувшись из-под зеленой кровли, Боцман вмиг сообразил, что и ему надо бежать со всех ног, но только куда? Где спасение?

Огонь, освещая дорогу факелами смолистых крон, с треском катился по левому берегу старицы, оставив еловый массив на правой стороне, где находилась рысь, нетронутым. Горячий ветер обжигающей волной спешил впереди огня, прокаливая деревья и покусывая хвосты замешкавшихся зверей. Те, достигнув реки, без промедления бросались в воду и плыли, сносимые сильным течением, на другой берег. Часть животных, не умеющих плавать, металась по галечнику или стояла в мелководье. Хищники здесь не обращали внимания на потенциальную добычу — страх смерти и общая беда примирила всех.

Ветер тем временем сменил направление. Колеблющийся фронт огненного вала, взметая на устрашающую высоту горящие сучья, куски корчащейся от жара коры, перекинулся через суженье старицы на правую половину елового массива и покатился вдоль подножья гряды прямо на Боцмана. Нашпигованный раскаленными угольками огненный вихрь поразительно быстро запустил в ельник жадные, всепожирающие щупальца. Одно из них, догнав рысь, бесследно слизнуло кисточки на ушах и подпалило спину.

Обезумевший Боцман забрался под обрыв, где наткнулся на барсучью нору, и в ужасе забился в самую дальнюю камеру.

Пожар, охватив всю правую сторону долины, рвался теперь через реку. Но, к счастью, ни одна искра не пережила полета через водяную преграду и не достигла зеленой стены левобережной тайги.

Ткнувшись в широкую ленту воды, пламя злобно затрещало в худосочном ивняке. Быстро таяла, пожирая саму себя, языкастая стена. Вот уже синие сполохи забегали по россыпям углей. Жар, медленно уходя вглубь, накидывал на землю серое покрывало. Река, усыпанная пеплом, подхватила удушливый запах гари и понесла его вниз к пенистым шиверам[37].

Не скоро Боцман высунул морду из горячей норы. Вместо непролазной, спелой тайги перед ним простиралась безжизненная дымящаяся черная пустошь, утыканная уродливыми скелетами деревьев. Ни на земле, ни в небе не было ни единого живого создания. Ветер тоскливо завывал в изъеденных огнем стволах. От угольных громад суставчато потрескавшихся осин все еще отдавало жаром.

Прокопченный прибрежный ивняк, словно ажурный забор, делил округу на две части: выгоревший до черноты погост с одной стороны и изумрудную чащу за рекой — с другой. Кот, внимательно выбирая места, пошел к берегу, но все равно иногда все же наступал на тлеющие изнутри головешки и обжигал подушки лап. Путь к реке стал настоящей пыткой.

Зато, переплыв на не тронутый пожаром берег, Боцман забрался в скалы, где наконец смог остудится от жара «взбесившегося солнца».

Дождавшись темноты, Боцман стал подниматься в поисках пропитания по долине ключа. Пройдя от устья шагов двести, он уперся в едва заметную даже вблизи преграду — туго натянутую капроновую сетку. Перегораживая весь распадок, она оставляла узкий проход лишь возле отвесного склона.

Ученый кот надолго замер, прислушиваясь и принюхиваясь. А когда решил, что опасности нет, осторожно шмыгнул в открытый проход. Но не успел он сделать и трех шагов, как сбоку громыхнуло и его оглушил удар по голове. Когда Боцман пришел в себя, то почуял в воздухе запах пороховой гари. Опять эти люди! И летом не стало спасения от них.

Его спасло то, что самострел настораживался в расчете на часто проходивших здесь оленей. Пуля лишь скользнула по затылку, срезав полоску шкуры.

Медленно накапливающаяся усталость от постоянного, назойливого преследования человеком должна была, в конце концов, вылиться либо в беспощадную месть, либо в поиск недоступной для людей глухомани. Покладистый, уравновешенный Боцман выбрал второй путь и двинулся на северо-восток, в лесные дебри, не тронутые опустошительными пожарами.

Пройдя морщинистое нагорье и перевалив через безжизненную громаду Главного хребта, Боцман начал спускаться по серым сланцевым уступам высокой гряды в неведомый доселе край. Кота давно мучила жажда, и, наконец, он услышал шум падающей воды.

Мощный ключ бугристым фонтаном бил прямо из щели между скальными плитами. Пробежав совсем немного, вода плавленым серебром срывалась вниз и летела в сиянии радужной пыли, медленно разделяясь в воздухе на сверкающие гроздья.

Налакавшись прозрачной, как слеза, влаги, рысь спустилась в обширную маристую равнину, обрамленную зубцами далеких гор, и сразу попала в буйные заросли травы, такие густые и высокие, что они скрыли длинноногого кота целиком. Пройдя их, он углубился в тесную, перестойную чащу. Процеженные густыми ветвями пучки солнечных лучей едва освещали проходы между сучкастых стволов елей и пихт, обвешанных косматыми бородами лишайника.

В этом непроницаемом, насыщенном влагой, несмотря на двухмесячную сушь, лесу царила мертвая тишина. Застоявшийся воздух был насквозь пропитан гнилостными испарениями. На земле повсюду валялись трухлявые стволы, обомшелые сучья. Между ними поблескивали черные оконца затхлой воды.

То и дело расступаясь, чащоба открывала непролазные болотины с густой сетью озерков, разделенных мшистыми перемычками. По ним Боцман перебирался до очередной лесистой гривы. Здесь, на открытых пятачках, подсушенный мох хрупко проминался, и лапы утопали в нем, будто в молодом промороженном снегу.

Кот все шел и шел к неведомой цели, обходя по гривкам вязкие трясины. Редкий зверь заходил сюда — каждый неверно сделанный шаг сулил стать последним: бездонная топь цепко хватала и засасывала неосторожных в свою утробу. А если кто и забредал в эти гиблые, бесприютные места, то старался как можно быстрее выбраться и уйти в горы.

Боцман же, упорно придерживаясь выбранного курса, пересекал очередную, несчетную гриву, как вдруг деревья поредели и за широкой марью с тонкоствольным редколесьем его взору открылся массив высоких останцев, чисто-белого цвета. Под их усеченными вершинами, спускаясь по террасам, контрастно зеленели вкрапления леса.

В центре торжественно возвышалась главная и когда-то, должно быть, весьма высокая гора, распавшаяся со временем на несколько близко стоящих столбов причудливой формы. Перейдя марь, Боцман решил обследовать иссеченные временем скалы.

На покатом приступке у одной из них он обнаружил покосившееся бревенчатое логово людей, укрытое от посторонних взоров неподвижно дремавшими на солнцепеке разлапистыми кедрами. Плоская земляная крыша топорщилась опрятными елочками, запустившими корни в толстые, полуистлевшие плахи перекрытия. В углу над тем местом, где когда-то была печь или очаг, крыша и вовсе обвалилась. Стены обросли мшистым ковром, особенно густым понизу. Из оконного проема настороженно выглядывала чахлая березка.

Между бронзовых стволов были перекинуты почерневшие от времени жерди. С одной из них свисали на ржавых цепях железки. От ветра они раскачивались и тягуче позванивали. Возле покосившейся двери белели остатки скелета собаки с полусгнившим ошейником вокруг шейных позвонков.

Ветер выносил из логова приятный, но незнакомый запах. Он смущал, тревожил Боцмана, и хотя его разбирало любопытство, интуиция подсказала о таящейся там угрозе. Постояв немного, кот оставил становище людей и стал подниматься по лесистому проему между известковых столбов. Он разделял их как бы на две группы. Откуда-то сверху, прыгая по камням, вызванивал ручеек. На деревьях виднелись заплывшие задиры. Кот принял их за медвежьи метки, но это были старые затесы, сделанные топором.