Просто выжить (СИ) - Ром Полина - Страница 9

— Морна, я вот спросить хотела…

— Ну, хотела — дак спроси. — Морна потянулась и погладила Елину по волосам. — Ты, как отболела, прям золота девка стала. И работа в руках спорится, и заставлять да ругаться не нужно — сама ищешь. Слава Единому, повзрослела прям и поумнела!

— Ну вот смотри, если я, допустим, деньги заработаю. То они чьи будут?

— Как это — чьи? Ты заработаешь — дак твои, вестимо.

— Не знаю, как тебе и объяснить… Вот смотри, у нас в семье кто хозяин?

— Не пойму я, Еля, тебя. Я — хозяйка в доме.

— А деньгами кто распоряжается?

— Дак я и распоряжаюсь, смотрю, что из еды прикупить нужно, что продать, чего из одёжи не хватает.

— Нет, как-то я бестолково спрашиваю. А вот аристократы? У них кто в семье распоряжается? Вот город, ты говорила — баронский. Значит барон с города налоги получает. Так? А налоги эти он как тратит?

— Дак вестимо как. У него жонка молодая да красивая, дак у него и денег нет никогда. Дорога вон возле города разбитая вся, а она только об нарядах и думает. Сказывают, что даже по будням бархат носит и туфли из кожи змейной. Аж из самого Сарандана ей возят.

— Сарандан — это что такое?

— Страна такая, дальняя-дальняя. Сказывают, там один песок и люди черные. Ну, я не видела, врать не стану, а в Кроуне когда была — там ухажёр мой сказывал. Ещё сказывал, что там не в Единого верят и жён по многу держат… Ну, он такой охальник да баламут — может и приврал.

Мысли у Веры совсем разбежались. — Ну, ведь ничего о мире не знаю и что спрашивать — тоже не знаю. Ведь не обратишься с прямым вопросом. Типа — дорогая Морна, а как у вас обстоят дела с правами женщин и феминизмом? Как к теме-то подобраться? Так ведь и будем отвлекаться. Если только о ней самой начать расспрашивать? Ну, попробую.

— Морна, а расскажи, как ты замуж выходила первый раз?

Морна засмеялась и махнула рукой…

— Ой, Елька, ты как спросишь! Дак как как, обнаковенно выходила. Гуляли мы с Лахом чуть не год вместе, а потом он пришёл к отцу моему, всё честь честью, с родителями и с Телепом. Ну, родители уже ждали, стол богато накрыли. Так и сговорили меня.

— А если бы ты не хотела за него?

— Не понимаю я тебя. Как не хотела, когда я хотела?

— Ну, вот представь, не ты с Лахом, а аристократка какая-то. И к ней старик сватается. Вот что она делать будет?

— Ах вона ты про чооо… — Морна нахмурилась. — Бывает такое у ристократов, бывает. Родитель договорится да и отдаст девку за богатого. Ну, девка, ежли не дура и не неженка, всегда может в храм к Единому уйти. Ну, только тама за просто так-та не станут держать, работать придется. Ну, кто поупорнее — работают. До тридцати лет работают, а потом она вся на своей воле будет. Ну, только если родители огневаются — ей ведь и дальше как-та жить нужно. А они, девки то ристократные, не больно приспособлены к работе. Так что выходят они против воли, бывает такое, да. А потом мужа охмурят да и крутят им, как последние, прости Единый за мысли дурные. Наша-та баронесска, сказывают, как раз из этих самых и будет. И то сказать, барону за сто сорок завалило, у него уже вон и седина пробивается, а ей двадцать три только, одни любови на уме да наряды. Потому с ней завсегда этот менустрель-та и разъезжает.

— Менестрель?

— Ну, вродеба так его называют. Тьфу, аж смотреть стыдно. Видала я их в том году. Честна девка так себя вести не станет.

— Морна, а если я не захочу замуж выходить?

— Тюууу… А чего ты при мне будешь сидеть пришитая?. Ежели так подумать, дак я то не против, помошница с тебя знатная. Ежели взад дурить да молчать не начнешь, дак и живи, тока в радость мне будет. Но ведь это не хорошо будет-та. Век девичий короток. Тридцать-сорок лет будет — дак и всё, только вдовец какой тебя и возьмёт.

— Почему? Детей родить не смогу?

— Почему не сможешь? Сможешь, конечно. Бабы, кто крепкие, и в восемдесят, бывает, рожают и в сто. Ну, говорят вредно это для ребёночка-та. Больные часто выходят детки. Да и бабы быстро после такого стареют совсем. Ну, только вот так принято. Всяк семью хочет и гнездо своё.

— Морна, а вот я ещё спросить хотела, только мне вроде как неловко…

— Дак говори уже, никто ведь не слышит, тока я.

— Ну тебе уже больше пятидесяти?

— Дак пятьдесят семь мне.

— А сын у тебя один.

— Дак и чево?

— Ты больше рожать не можешь?

— Тьфу на тебя, девка. Чо-та не могу?

— А как ты предохраняешься?

— Чево?

— Ну, как предохраняешься, что бы случайно не забеременеть?

— Дак не сплю с Варой-та, вот и вся наука.

— Совсем не спишь?

Морна притихла. Смотрела, брови хмурила и опять губами жевала. Видно, что задумалась.

— Морна, я что то плохое сказала? Или обидела чем?

— Ты иной раз взрослая да разумная, а иной — как дитё мало… Ну, всё одно, научить-та тебя надо. Мало ли чо, всяко в жизни бывает. Слухай, ежели кто тебе по душе будет, а дитё рано тебе, да, упаси Единый, не замужем ты, дак ты в женские дни с мужем не спи.

— Разве это помогает? Так ведь и случайно можно забеременеть.

— Да Единый с тобой. Откудова случайно-та? Раз в пол года только и есть у женщины возможность ребеночка заделать. Уж кака бы там страсть не была меж вами, а седьмицу-та можно удержаться. А байстрюков, сама знаешь — не любят очень.

Вера выпала в осадок. Большую часть жизни, каждый месяц, день в день, она начинала пить обезболивающие. И после родов Иришки ничего не изменилось, хотя гинеколог и обещала, что пройдёт. Боль не снималась полностью, приходилось работать и терпеть. Спазмы, тошнота. А перепады настроения чего стоят, когда из-за пустяка хочется скандалить, как бабке базарной. А тут — такое счастье. Слава богу, нет-нет-нет, слава этому самому Единому за такой подарок. Ей просто необходимо остаться одной и "переварить" информацию.

— Морна, пойду я на огород. Я вчера так баку и не дополола, не успела просто.

— Иди, Елинька, иди, детка. Единый в помощь.

Вара и Гантей вернулись ближе к вечеру. Вара был слегка навеселе, что сподвигло его произносить бесконечные витьеватые любезности. К Морне он обращался монологами такой длинны, что начинал путаться сам.

— Любезная многомудрая жёнушка, которую ниспослал мне сам Единый, да будут его свет и тепло вечны, оченно бы хотелось вызнать, угодил ли скромный мой подарок его сердцу… Нет, моему сердцу… Нет, подарок мой, а серце — твоё, значится — твоему… в смысле — сердцу… Подарок, в смысле…

Морна розовела, как девочка и смеялась. Подарок явно угодил. Большой отрез персикового шёлка она прижала к груди и поглаживала, как кошку. Одежда на мужчинах была совсем грязная, местами поблескивали рыбьи чешуйки, прилипшие к ткани. И пахло от них не слишком свежей рыбой. Погнав их мыться Морна засуетилась.

— Ой, Елинка, надо было обед-та пораньше стряпать, а мы вот все возились, а теперь стирки полно, и кожи рыбацкие помыть надобно.

— Кожи?

— Ну, кустюм-та из кожи для рыбалки шьют. Она мокнет меньше и от ветра лучше защитит. Еще такой мазью специальной натирают — вода с него и скатывается. Гантею-та не положено еще такой, больно мал. Вот как сам сможет без Вары в море ходить — и ему справим. А кожи кипятить-та нельзя, их надо в холодной воде замыть.

— Так иди, замой, в чём проблема?

— Как ты говоришь-та чудно, Еля. Прон-бле-ма… Пронблема что обеда-та нет.

— Я приготовлю.

— А сможешь ли?

— Я, Морна, вспомнила, как мама блюдо одно готовила. — Вера врала, что называется, на голубом глазу.

— Ой, слава Единому, всё вспомнила-та?

— Нет, Морна, так, какие-то эпизоды. Ну, эпизод — это случай, отдельный какой-то кусочек из жизни.

— Ой, чудно говоришь… Ну, да ладно, потома, можа, другие пизоды вспомнишь. Дак сготовишь сама?

— Сготовлю, мне только масло нужно и крупу. Остальное знаю, где взять.

— Крупу-та каку тебе? На сладку кашу или в суп?