Цена Любви (СИ) - Черная Снежана Викторовна "Черноснежка" - Страница 2

Дверца тут же захлопнулась, раздался щелчок блокировки дверей, и джип тронулся с места. Я прильнула к тонированному стеклу, успев лишь заметить, как мою дочь посадили в иномарку, стоящую неподалёку. То, что случилось позже, вспоминалось с трудом. Я просто обезумела.

В память врезались слова седовласого мужчины: «Паша, успокой её». Я била кулаками в запертую дверь, попутно отбиваясь от некого Паши, и, кажется, вцепилась в волосы водителю.

На этом воспоминания обрываются. Наверное, Паша меня всё-таки «успокоил».

# # #

Очнулась я в полном одиночестве на чём-то твёрдом. Зверски болела голова, тошнота подступала к горлу, во рту пересохло, а в глаза будто песка насыпали.

Что я? Кто я? Где я?

Прикоснувшись ко лбу дрожащей ладонью, я услышала, как рядом что-то звякнуло. С трудом разлепила веки — на запястье красовался металлический браслет, к которому крепилась цепь… Взглянув на неё как на что-то естественное и само собой разумеющееся, я вновь проваливаюсь в темноту…

…Опять полумрак. Дверь или открыта, или её вообще нет. Стоило больших усилий, чтобы приподнять голову и окинуть затуманенным взглядом аскетичную обстановку комнаты, в которой я находилась. При этом кровать с панцерной сеткой тут же заскрипела. Почему-то в этот момент вспомнилось, что у меня в детстве была такая, и пружины скрипели точно так же. И тут это случилось! Я вспомнила всё! Осознание произошедшего выбило воздух из лёгких, а сердце сделало кульбит и сжалось в тисках леденящего ужаса.

— Женя, — вырвался из груди слабый хрип.

Гудящая голова безвольно упала назад на подушку, вызвав новую волну тошноты. Я прикрыла глаза, чтобы хоть немного унять пульсирующую боль в висках, и начала падать в спасительную темноту, где нет ни боли,ни страха, ни отчаяния…

— Я знаю, что ты не спишь.

Смутно знакомый мужской голос с лёгким акцентом вернул из спасительного небытия. Сколько прошло времени? Пять минут, час, день, неделя?.. И почему мне так паршиво?

Разлепив веки, я повернула голову на этот голос — в дверном проёме кто-то подпирал плечом косяк. Как я ни пыталась сфокусировать взгляд, видела только размытый в полумраке силуэт. Мужчина сказал что-то ещё, но я, хоть убей, не могла понять ни слова. Гул в голове нарастал — слышу голос, а смысл сказанного ускользает. Пока я щурилась, пытаясь сфокусировать хотя бы зрение, он подошёл вплотную, присел передо мной и пощёлкал пальцами перед глазами. Его лицо было совсем рядом, но казалось мне безликим светлым пятном в полумраке. Гул в голове становился всё громче, потом картинка начала меркнуть и я снова провалилась в темноту.

Когда же я вновь очнулась, из-за незанавешенного окна уже струился яркий солнечный свет, от которого слезились глаза. Я инстинктивно прикрыла их ладонью, и цепь на моём запястье снова звякнула, напоминая о своём наличии. А вместе с ней пришло и осознание, кто я и что произошло: со мной, с Женькой! Слезинка скатилась по виску, за ней вторая. А следом слёзы покатились градом, но желанного облегчения всё не наступало. Дикое, разрывающее всё внутри отчаяние просило выхода, но в то же время, скопившись глубоко в груди, не желало выходить наружу.

Не знаю, как долго я горела в этом аду, задыхаясь от слёз и бессилия. Лишь доносящийся с улицы лай собаки вывел меня из ступора.

— Проснулась?

Опять откуда-то сбоку донёсся тот же мужской голос, а у меня не было ни сил, ни желания даже пошевелиться. Голова всё ещё болела, и очень хотелось пить, но и на это было наплевать! Тело как будто и не моё вовсе, должно быть, затекло от долгого лежания.

— Только давай без истерик и всяких ваших женских штучек. Вставай. Пора завтракать.

Отняв ладонь от лица, я посмотрела на говорившего. Яркая вспышка свежего воспоминания окатила меня холодом с ног до головы. Узнала я его сразу — лицо больно запоминающееся, кирпича просит. Тот тип со шрамами в тёмных очках. Это он вырвал Женьку из моих рук!

— Где она? — прохрипела я, глядя на него снизу вверх.

— Где надо. Вставай и не беси меня.

— Куда ты дел мою дочь, сволочь? — не унималась я.

Мне было всё равно, что там этот тип плёл. Единственное, что меня интересовало, это когда я снова увижу Женьку!

Он вздохнул, окинул меня скептическим взглядом и одним рывком поднял с кровати. Молча выволок из комнаты в другую, не менее убогую, и бросил, как тряпичную куклу, на стул.

— Ешь, — прозвучал безапелляционный приказ над моей головой.

Я затравленно осмотрелась. На столе передо мной стояла тарелка с непонятным содержимым. На вид каша, но пахнет мясным бульоном. С минуту я сидела и смотрела на неё.

Абсурд какой-то!  Этот тип стоит над душой и, как цербер, зорко следит за тем, как я буду есть. В то время, как Женька неизвестно где! Одна!

Даже не знаю, что на меня нашло в следующий момент. Вся эта ситуация была настолько абсурдной, что я просто разозлилась.

— Да пошёл ты! Сам ешь! — выпалила я, резко отталкивая от себя тарелку с малоаппетитным месивом.

Тарелка, подпрыгнув, слетела со стола и каким-то чудом очутилась у него в руке, даже не расплескав своего содержимого. И прежде, чем я успела подивиться скорости его реакции, оглушительная оплеуха заставила покачнуться, отдавая в ушах звоном сотни колокольчиков.

А в следующий миг моя голова, под напором неведомой силы запрокинулась, его пальцы надавили на скулы,отчего рот непроизвольно открылся, и скользкая овсянка потекла прямо в горло. Мне же ничего не оставалось, как просто глотать. Так и есть, на мясном бульоне. С детства ненавижу овсянку. Уже только при одном виде её мерзкой слизи у меня начинались рвотные позывы. Поэтому сейчас меня практически сразу вывернуло, причём каша буквально выстрелила из горла, забрызгав всё вокруг.

— Сука!  Языком вылизывать будешь!

Меня ткнули носом в стол, потом ещё раз. Кровь смешалась со скользкими брызгами каши, и меня снова начало выворачивать. Только вся штука в том, что больше было нечем: тело выгибалось в рвотных судорогах, а ничего не происходило.

— Блять, за что мне всё это… — простонал мужчина.

Кажется, он очень переживал по поводу не оценнённого мною кулинарного шедевра. От этой мысли я разразилась заливистым смехом. Я тряслась, задыхаясь в неконтролируемом припадке, и никак не могла остановиться. Наверное, я сошла с ума. Но разве сумасшедшие не живут далеко от реальности, пребывая в счастливом неведении? Почему же вместо того, чтобы отрешённо парить в зефирных облаках, я до мельчайших подробностей помню, как мою дочь вырывают у меня из рук и увозят в неизвестном направлении?! Почему терзает изнутри предчувствие, что я её больше никогда не увижу? А этот тип стоит и пичкает меня кашей!

Сквозь туман смутно осознаю, что меня поднимают со стула и куда-то тащат волоком, пока я задыхаюсь от смеха. А следом льётся холодная вода, которую я жадно глотаю, в то время как по щекам катятся обжигающие слёзы…

# # #

Он приходил ещё несколько раз и что-то говорил, но я не реагировала. Лежала, отвернувшись к стене, и хотела только одного — чтобы эта тупая боль, раздирающая меня на части, наконец прекратилась. Время от времени я впадала в какое-то беспамятство — картинки и образы из моей жизни сменяли друг друга. Почти на всех на них была Женька, но заканчивалось всё всегда одинаково — её забирают, вырывая из моих рук, а дальше темнота.

Иногда накатывала апатия. Я погружалась в вакуум, а когда приходила в себя, не знала, сколько времени прошло. В комнате было то светло, то темно, день сменялся ночью, а ночь днём.

На прикроватной тумбочке иногда что-то звенело, а мой нос улавливал запах еды. Зачем мне есть? Чтобы продлевать агонию? Слава богу, этот псих с изуродованным лицом меня больше не кормил насильно. Один раз мой желудок уже высказал всё, что о нём думает, по видимому, этого хватило.

Уже не впервые я слышала, как на улице лает собака. Снова погрузившись в свои мысли, я, как всегда, не обратила внимания, что в комнате уже не одна. Одеяло было резко сорвано, а меня саму схватили и, стянув с кровати, прижали спиной к мужской груди. В недоумении я уставилась на незнакомого типа прямо перед собой. По сравнению с ним первый псих со шрамом просто красавчик!  В целом, ничего примечательного во втором типе не было. Кроме одного. Нет, кроме двух вещей. У него была самая жуткая морда, которую я когда-либо видела. И в руках он держал топор! Я дёрнулась, и Красавчик, а это был именно он, прижал меня к себе ещё сильнее.