На осколках гордости (СИ) - Мечтательная Ксенольетта - Страница 17

— Разрешение продержится совсем немного, — обыденно сказал Волтуар. — Открой дверь.

Она поддалась легко, будто совсем ничего не весила. Петли не скрежетнули, не скрипнули — ни единого звука. Сразу же у входа оскалившись нависали две статуи гарпии. В углах стелилась густая тьма, не позволяя рассмотреть, что стоит на полках высоких шкафов. В маленькую, темную комнату сквозь крохотное круглое окно у потолка проникал солнечный свет. Он ровным, немного режущем глаза, столпом падал на высокий постамент и отражался от блестящей поверхности книги.

— Возьми ее, — равнодушно приказал Волтуар. — Только осторожно, не порежься.

Громоздкая, в позолоченной, а может, золотой обложке она казалась неподъемной. Россыпь драгоценных камней предостерегающе блестела острым голубым бисером по углам. В центре раскинуло ветки дерево с изумрудными листочками, но корни были окроплены рубинами, будто напитывались кровью. Пальцы коснулись нагретой солнцем поверхности, метка чуть кольнула холодом руку, но в тот же миг неприятные ощущения прошли.

— Если будет тяжело, скажи — поменяемся.

Я молча кивнула, аккуратно прижимая к груди тяжелую книгу и проходя мимо Волтуара на выход. Оглядывалась с любопытством, ожидая хоть какой-нибудь реакции духов на то, что я выношу книгу из пугающего хранилища, но ничего не произошло.

— Это из-за метки? — поинтересовалась я, спускаясь впереди правителя по лестнице.

— Небольшое отличие небесных от почтенных — нам позволено гораздо больше. Дариэль не солгала: духи придут в ярость, если решат, что ты хочешь обокрасть их, — ответил он. В коридоре обогнал меня, с улыбкой бросая: — В мой кабинет.

По еще пустому дворцу мы шли быстро и молча. Я почти бежала за Волтуаром, а он двигался плавно, гордо — скользил, а не шагал.

В кабинете у дивана стоял маленький, но крепкий столик. Волтуар скинул свою ношу на него и осторожно забрал у меня книгу из рук.

— Присаживайся, — кивнул на диван. — Завтрак сегодня принесут сюда же.

Я скромно присела, до сих пор до конца не понимая, что происходит. Правитель будет учить меня? Читать мне?

И вправду, через несколько мгновений он опустился рядом со мной и потянулся к маленькой шкатулке — она помещалась на его ладони, будто игрушечная.

— История Фадрагоса берет свое начало с пыли бытия и желания духов, — буднично заговорил он, медленно открывая крышку.

Внутри, на красном бархате, лежал крохотный обрывок чего-то светлого. На нем черными точками отображалось дерево — маленькая копия того, что имелось на обложке книги. Только некоторые точки на ветках были соединены линиями, а они формировали символ.

— Жизнь, — произнесла я, узнавая рисунок, который так часто попадался в книгах с легендами Фадрагоса.

— Это было выбито на коже первого правителя шан’ниэрда нашего региона.

— Его кожа? — невольно напряглась я.

Сглотнула, когда Волтуар кивнул, продолжая говорить:

— Древо духов огромное. Его крепкие ветви раскинуты широко под землей. Оно удерживает Фадрагос от падения в пристанище мертвецов — в вечную тьму и пустоту, — чуть улыбнулся Волтуар, поднося шкатулку с обрывком ближе ко мне. — Каждый вечер солнце умирает, напитывая почву кровью погибших, чью смерть оно успело застать за свою короткую жизнь. Оно освещает эту кровь светом, помогает ей напитывать древо. В нем мы все едины, Асфирель. Только в нем мы забываем о наших различиях.

Волтуар закрыл шкатулку, отставил на стол и потянулся к небольшой потрепанной и пожелтевшей книге. Он открыл ее сразу в середине и стал листать дальше.

— Луна, в отличие от солнца, живет вечно. Но она заплатила за вечность высокую цену. Замораживающий чувства холод бережет ее память и усмиряет гнев, ненависть. Она видит многое, Асфирель, запоминает, впитывает в себя и не может забыть. Наблюдает за нами даже днем, когда солнце ослепляет нас, позволяя отдохнуть от ледяного взора.

Он прекратил листать, а я задышала рвано, глядя на рисунок знакомого существа. Чувствуя, как холодный страх скользнул вдоль позвоночника, поиграл волосками на шее, затылке. Мурашки по коже. Регион Ночной смерти мне не удалось забыть до сих пор.

— При лунном свете жизнь дается тем, кто способен ее отбирать, — сказал он, а я поежилась, вспоминая шелест чудовищ и звук, будто осыпается песок и камни. Ту боль, которую приносили прикосновения существ из тьмы. — Они приходят из бездны, живут в ней, пропитаны ею, — проводил пальцами под строками, читая вслух …

…Я слушал рассказ путника и верил ему. И грязнуля Волк — тоже. Все верили. Только блаженная Тивила снова потягивала свою настойку дурмана. Мы были уверены, что старик прячет в мешке что-то ценное, поэтому терпели несколько часов. Он крепко прижимал его к себе и иногда поглаживал. Мы разобрались бы с ним раньше, но боялись. Гар’хорт, я видел, как огонь тянулся к его крючковатым пальцам и разжигал мудрость в глазах слепца. Разве такое могло быть? Но мы не безумцы! Он не мог видеть нас, но даже бродячий плут Карригар позже признался, что чувствовал, как старик копошится в его мыслях. Он выворачивал что-то внутри нас наизнанку, видел то, что мы прятали ото всех. Сейчас я пишу это и жалею обо всем, что мы сотворили с ним. И этот мешок… Что за тьма была в нем? Но выбора у нас тоже не было. Хоть слепец и не говорил прямо, но он знал. Все знал. Я ненавидел его еще с первых секунд, когда он приблизился к нам. Столько дней мы ждали, когда белый дракон отправится на охоту и оставит деревню без защиты. Никто не должен был узнать о том, что мы собираемся сделать. А старик точно узнал. Мы были уверены, хоть и не знали откуда эта уверенность. Мы оставили его под древом батифриана, а наутро он исчез. Хищники не могли сожрать труп бесшумно! Гар’хорт, впервые в жизни мне страшно, и я сожалею обо всем, что мы творили. Я не писал с тех пор, как мы сбросили с обрыва Валиру, но надеюсь ты разберешься в записях, если нас не станет. Я уверен, это важно. Прочти все, что сказал старик и попробуй разобраться…

Волтуар перевернул страницу, но читать не продолжил. Я подняла голову, встретилась с его взглядом и немного смутилась — заглядывала в книгу, рассматривая небольшие иллюстрации и не заметила, как оказалась совсем рядом с правителем. Как почти прижималась к его плечу щекой.

— Эти истории у нас рассказывают детям. Просто в варианте для них многое убрано.

— Кем они были? — нахмурилась я, забывая обо всем. — Почему в начале записей рисунок лунных охотников?

— А ты видела их? — склонил он голову к плечу.

Я глянула в окно. Дневной свет успокаивал, притуплял воспоминания.

— Издали, — солгала, не желая вдаваться в подробности. Я прекрасно запомнила, как пробирает озноб от каждого прикосновения.

— Они были разбойниками, Асфирель, — тихо сказал Волтуар. — Жестокими и одновременно жалкими. Мы бы не узнали о них, если бы один из них не умел писать и не носил с собой дневник, как память о прошлом. Его вещи — единственное, что осталось целым. Позже эту историю переписывали и распространяли, стараясь ничего не исказить и не заменить. Если слепой старик, Тавирд, снова придет в Фадрагос, его должны узнать. Возможно, трагедию удастся избежать.

— Он, как Анья, да?

— Да, как она. Но Анья только разрушает, а Тавирд меняет наш мир навсегда. Многие не знают об аномалиях, но долго удерживать тайну о них не получится. Вместе с ними Повелители приходят в Фадрагос гораздо чаще. Мне продолжать читать, или ты хочешь позавтракать?

— Продолжайте, — не раздумывая выбрала я.

…Он нес какой-то вздор! Говорил, что древо растет под миром. Его корни впитывают нашу смерть, а затем оно пропускает нашу суть через себя, чтобы на его ветвях расцвела жизнь. Наша пролитая кровь позволяет ветвям крепнуть и разрастаться. Старик рассказывал странные, пугающие до дрожи вещи. По его словам, все существа Фадрагоса размножаются и мир тяжелеет. Тяжелеет от каждого существа, от каждого нового ребенка. И древу нужно крепнуть, чтобы мир не рухнул в небытие. Этот слепец пугал своими речами! Только подумай, какую чушь он нес! Древо гниет, если кровь темнее обычной; ветки иссыхают и обламываются, если древо питается порченной кровью. Говорил, что тьма живет в нас. О какой тьме он говорил, если сам притащил ее? Он сам ласкал тьму. Гладил мешок с ней! Сказал, что древу больше нельзя отмывать нас от грязи, что вся чернота должна остаться на поверхности. Что луна подарит нам вечное скитание, запомнит каждого из нас и не отпустит. А если не она, то кто-нибудь другой. Говорил: жадность порождает жадность, а ненависть остается в сердцах даже после смерти. Что ее необходимо побеждать еще при жизни, а не тащить к древу за собой. Тивила хохотала, слушая его, а Волк не позволил ему молвить больше ни слова. Он вырезал скверный язык, пока старик еще был жив. Мы добили его, и Карригар бросил его к корням батифриана с пожеланиями, чтобы безумный старик сам стал кормом безмозглому древу…