Не гореть! (СИ) - Светлая et Jk - Страница 66

Улыбалась бы и дальше, если бы неожиданно не скрипнула калитка, а за ее спиной не раздался удивленный женский голос:

— Гей! А ти хто така?![1]

Надёжкина вздрогнула и резко обернулась. На пороге стояла охреневшая Марычка. Теперь уже лицом к лицу. Явилась будто к себе домой. Чепуха, говорите, Денис Викторович?

— Ти чого сюди влізла, га?! — продолжала верещать местная диспетчерша, подбегая к Оле. — Що ти тут робиш? Щось взяла?[2]

Еще несколько секунд Оля так и сидела возле собаки, пока наконец не заставила себя подняться. Черт его знает, откуда смелости набралась. Но если уж явилась сюда с чемоданом, то какие у нее варианты. Потому, вместо того, чтобы стушеваться в ответ на гневные глаза и повышенный тон пани Марычки, она шагнула к ней и протянула ей руку:

— Здрасьте! — провозгласила Оля Надёжкина жизнерадостным голосом. — А я к Денису приехала. Вы ему дом сдаете, да?

— Как к Денису? — опешила Марычка. — Он же сам тут…

— Ну пока сам и был. А теперь я приехала, — гнула свое Оля.

— А ты ему хто?

— Я? — Олька сглотнула. Улыбнулась еще шире и, презрев покалывающее под ложечкой чувство вины, выпалила: — Я ему — жена.

Да так и замерла, ошалело уставившись на Марычку, которая, кажется, тоже не шевелилась.

Не менее ошалело в этот самый момент лейтенант Басаргин наблюдал за сейсмической активностью в собственном обессилевшем от недосыпа и количества информации мозгу. Причем, кажется, процесс этот происходил несколько отдельно от остального его организма. Точка кипения достигнута. Бурлило. Грозило извержением.

Нет, надо сказать, что злился он совсем недолго. У него не выходило долго злиться на Ольку. Никогда не выходило, а уж едва стал хоть немного лучше ее понимать, посвященный в причины ее поведения, так и вовсе… как-то разом успокоился. Скучал до желания взвыть, как волк на луну, мучился тупой болью, потому что Оля не рядом. Изматывал себя физически, чтобы хоть иногда не вспоминать.

И чем дальше, тем сильнее сознавал, что все правильно, все сложилось совершенно верно, и его поступки — все до единого — имели вполне удовлетворительный результат. Могло быть хуже, если бы он и дальше изводил и ее, и себя.

Вот только… какого ж черта она оказалась здесь, тогда как должна была находиться… там?!

Олины поступки, совершенно детские, нелепые, взбеленили его настолько, что он всерьез был готов прямо со станции Вороненко отправлять ее домой. К мамке, к папке, взрослеть, набираться ума! И не мозолить ему глаза несбывшимися мечтами. Какого черта появляться эдак исподтишка, чтобы вытряхнуть разом все его надежды? Мечтателем Дэн себя никогда не считал — и вот пожалуйста. Одна кукольница научила.

Вот только что произошло между ними в тоннеле? О чем она думала?

Обнаглела настолько, что позволила себе обнять его со спины — так же исподтишка, как заявилась в Ворохту и проторчала в ней бог знает сколько времени, не давая о себе знать. И Дэн почти потерял голову, а ему в его нынешнем положении этого нельзя. Наверное, потому и наговорил ей. Разного. Добившись сдавленного «прости».

Что тут, черт подери, прощать? Трусость?

Тогда, сейчас. Она всегда боялась. Оля всегда боялась — и вместе с тем, примчалась к нему на край земли. Чтобы поверить очередным слухам. Снова здорова. Ладно. Хорошо. Проехали.

На обратном пути в часть он все-таки вынул телефон из кармана и принялся листать вызовы. Пропущенные. Принятые. Все скопом. Мать. Ксюха. Рабочие контакты. Парамонов. Колтовой. Жорик. Мария Каськив.

Ёжкина-Матрёшкина.

Оля.

Принятый. Почти две недели как. Тридцать секунд разговора.

Басаргин выругался под нос, посылая всех на свете Маш к дьяволу, поймал на себе удивленный взгляд молоденького сержанта, с которым они в одном отряде шли во время поисков, и тут же сунул трубу в карман, а сам уткнулся в окно. Надо было думать. И думать очень хорошо.

А вместо этого вспоминалось, как Оля говорила ему что-то там про пьедесталы. Какую-то чушь. О том, что она никогда не будет на них стоять. Дурочка малолетняя. Его собственная малолетняя дурочка.

Вот только как ни думай, о чем ни думай, а ему до черта хочется узнать, что подвигло ее примчаться. По всему выходило, что раз она здесь давно, еще и работу, понимаешь ли, нашла, то из части уволилась. Да и фиг ее отпустили как его, сразу. Значит, отрабатывала. И если начинать отматывать время в календаре… Дэн слишком устал, чтобы что-то куда-то отматывать, но вывод напрашивался сам собой. Она рассчиталась, едва узнала о его уходе.

Последнее умозаключение далось ему не то чтобы тяжело, но высосало последние силы из уходящего в несознанку мыслительного аппарата. Сколько он на ногах-то? А еще Лысаку отчитываться.

Тот правда повел себя по-человечески. Долго не слушал, даже толком рта раскрыть не дал.

«Дуй спать, лейтенант, дальше я сам», — пробухтел ему Григорий Филиппович, не мудрствуя. И на том спасибо. А на его «Не гореть, товарищ подполковник!» — только отмахнулся.

Впрочем, Денис действительно едва держался, чтобы не свалиться на любую горизонтальную поверхность. Вот только какой, нафиг, сон, если тут, совсем близко, через сеновал — Олька. Сидит там и боится. Традиционно. Сама от него в автобус от турбазы запрыгнула, пока он ребят грузил в служебную. И понять не успел, когда она скрылась из виду.

Сразу по выходу из части Дэн поплелся к соседям. Узнавать, где его Надёжкина обосновалась. Не велика трудность — узнать. Алина, администраторша гостиницы, с которой он по понятным причинам давным-давно был знаком, выдала ему ценную информацию, что Оле предоставили комнату здесь же, в этом корпусе, в которой она и обреталась все это время.

— Только сегодня выехала, — ласково поморгав, добавила Алина. — С вещами.

— Как это с вещами? — удивился Денис, толком не понимая, где предел его удивлениям на эти сутки. И достигнет ли он его.

— Сказала, жилье в поселке нашла, — пожала плечами администраторша, чем окончательно взорвала Дэнов уставший мозг. А от высокой температуры клокочущей жижи, кажется, начали плавиться стенки черепа.

— Но трудовую же она не забрала? Не уволилась?

— Нет, конечно! У них завтра экскурсионная группа в девять отправляется. Суперактив! Подъем на Говерлу.

— Угу… суперактив… — буркнул Басаргин. И поплелся суперактивно думать дальше. А чего думать? Телефон есть. Правда, уверенный в том, что едва Оля отзовется на его звонок, он тут же начнет на нее орать, Дэн счел за лучшее сперва проспаться. У этой бестолочи поход на носу. Она пока никуда не уехала. Она все еще здесь. А зная ее упрямство, уже сейчас он мог поручиться, что если она решит валить в Киев, то только сама — его не послушает. И кто его разберет, что для нее лучше.

Так он рассуждал по пути домой. Вернее, в ту хату, которую учился называть домом. Вечерело. Ветер все больше холодил. Вокруг перегавкивались местные барбосы. А людей на улице толком и не было. Денис поежился в куртке, подтянул воротник, закурил — а ведь почти что бросил. Чай менты не загребут за курение в общественном месте. Да и где тут общественность?

Вот только все ближе подбираясь к собственной берлоге, он все более ясно сознавал, где искать Олю. Сколько вариантов-то на весь поселок? Какое, бога ради, жилье? Куда ей идти, кроме как…

… кроме как к нему.

Как и ему — к ней.

Он увидел ее издалека. Его двор хорошо просматривался с дороги. И увиденного было достаточно, чтоб улыбнуться — впервые за весь день так легко и открыто. Оля сидела на корточках возле собачьей будки и осторожно, будто боялась, что руку откусит, гладила Володьку между ушей. Тот, похоже, балдел и проникался симпатией. А у Оли юбка короткая, ноги в тонких колготках. Куртка — тоже не внушает уверенности, что ей сейчас тепло.

Зато тепло вдруг стало Денису.

Она пришла. Сама пришла. К нему. С чемоданом, перегородившим проход к крыльцу. Столько времени убегала — а теперь, наконец, пришла. И какая разница, что столько всего натворила. Он по-своему тоже творил. Но в эту минуту ее присутствие возле его дома показалось ему настолько естественным, что он готов был послать далеко и надолго рассудифилис о правильности поступков и об удовлетворенности результатами, настигший его за эти бесконечные недели без нее.