Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk - Страница 2

- Стас! – сорвалась и Полина. – Прекрати! Я ничего у тебя не просила! Не отказалась, да. Но машину ты сам мне оставил! И квартиру переписал. Сам! Теперь я виновата?! Ты хотел ребенка – ты его получил!

- Ты приедешь к сыну или нет?

- Я постараюсь! – выдохнула она. – Но не раньше следующей недели.

Стас шумно выдохнул, не скрывая собственного облегчения. В конце концов, в большинстве случаев он добивался чего хотел. Кроме одного единственного: Полина никогда его не любила.

- Я позабочусь, чтобы для тебя все приготовили, - теперь его голос снова зазвучал спокойно.

- Хорошо, - окончательно капитулировала Полина, - я позвоню накануне.

- Спасибо… Лёня очень ждёт.

- Не за что, - уныло отозвалась она и повторила, прежде чем отключиться: – Я позвоню.

Подобные разговоры повторялись нечасто, но и отвыкнуть от них она не успевала. Стас всегда и во всём оставался Стасом. В одном Полина была уверена – третьего раза не случится. Она навсегда оставила в прошлом время, когда они были вместе.

Она никогда и ни в чем его не обвиняла. Да, он умел настаивать на своем. Но и она – давала согласие. Всегда соглашалась. Сама. Он не принуждал. Ни ко встречам, когда они только познакомились. Ни к браку, когда он снова оказался рядом. Он предлагал, она принимала.

Облегчала себе жизнь, плыла по течению, озадачивалась лишь музыкой. Все остальное ушло на второй план. Фастовский ошибся самую малость. Ей больше не бывало отвратительно, да и счастливой она не стала. Но играла, играла безудержно, безостановочно. И это единственное наполняло эмоциями. Пока из-под ее пальцев лились мелодии – о счастье, о горе, о разочаровании, о надежде – она словно сама их переживала. Но они заканчивались, едва замолкала последняя нота. Марево развеивалось, волшебство растворялось в эфире. Ее снова выбрасывало в обыденность, и она судорожно хватала ртом воздух, чтобы дотянуть до следующей передышки.

Впрочем, порой и с ней случались неожиданности, заставлявшие вспоминать, что живет она в мире людей, а не музыки. Вот и сейчас, застряв на светофоре в непонятно откуда взявшейся пробке, Полина уныло рассматривала окрестности, с тем чтобы споткнуться взглядом о лицо, успешно, как ей казалось, выброшенное из памяти несколько лет назад.

Из светящегося лайтбокса прямо на нее глядел Иван.

Слишком давно она не видела его афиш на улицах, не слышала о концертах. Еще раньше перестала искать любую информацию о нем – от фотографий в соцсетях до статей в солидных журналах. Знать не знала – существует «Мета» или нет, или стала чем-то другим.

А теперь прямо на нее глядел Иван.

Сердце предательски сбилось с размеренного ритма. Глаза быстро забегали по буквам. Концерт-подарок. Всем поклонницам. 8 марта. Прерванный промо-тур нового альбома. Только один день. Всего один концерт.

Афиша пестрела штампами балаганного зазывалы, позади сигналили возмущенные водители, а Полина всматривалась в глаза, устремленные прямо на нее.

В конце концов, заставила себя очнуться, тряхнула головой и тронулась с места, снова двигаясь в потоке машин и запрещая себе оглядываться по сторонам. Запрещая себе ловить его взгляд с многочисленных реклам. Теперь уже сама сигналила зазевавшимся водителям, чтобы скорее добраться домой, коснуться руками спасительных клавиш и перенестись туда, где никто и ничего от нее не хочет. И где можно спрятаться от его глаз, застывших в абсолютном знании: все уже случилось, бояться больше нечего.

Пронзительный вскрик, слышный даже из-за стекла, заставил распахнуть зажмуренные глаза и сосредоточенно вглядеться туда, за окно, где есть небо, и где есть речка. Люди так не кричат. Не умеют люди кричать с такой отчаянной силой. Да и не должны, оставляя это тому, что выше их понимания.

Там, за закупоренной стеной коробки дул ветер, который наверняка на одиннадцатом этаже ощущался совсем иначе. Он же совсем иначе ощущался и случайно залетевшей сюда птицей, расположившейся на подоконнике с другой стороны.

Чайка. Та самая, которая не долетает до середины Днепра. А сюда, поди ж ты, добралась.

Дура.

Она побродила вдоль окна, перья ее шевелились от потоков воздуха, и тот чернеющий глаз, который со своего места видела Полина, поблескивал на солнце с долей лукавства и с насмешкой: конечно, птица знала, что люди еще и опасаются забираться так высоко – когда крыльев нет, с этой высоты на землю больно падать, ничего не останется, кроме пятна на асфальте. Пятна, освещенного яркими лучами, скользящими с тем же равнодушием и по частой ряби Днепра, с которого сошел лед, и который сейчас кажется странно праздничным. Совсем весенним.

Птица вновь вскрикнула и слетела с подоконника вниз, на набережную, к воде. Ветер немного сдувал ее в сторону, но она упорно рассекала воздух, устремившись к своей цели. Что-то увидела? Чего-то хотела? Или влекла ее все та же сила, недоступная человеческому пониманию. И да, свет точно так же равнодушно касался и ее белоснежных перьев. Свету все равно к чему прикасаться.

Кофейный аромат заливал кухню, пока Полька медленно жевала цукаты, жмурясь, как кошка, под огромным абажуром. Собственно, она и варила кофе часто только ради его потрясающего запаха. Среди янтарных брызг солнца, заглянувшего в ее квартиру, находилось место и для капель напитка, оставшихся на столешнице, и для золотистых пластинок имбиря, сложенных в вазочку, и для всего, что несет в себе греющие оттенки весны. И неважно, что она едва-едва началась – Полина ощущала ее как первую своей жизни, той самой, к которой стремилась все изнуряющие месяцы своего так и не забытого прошлого.

Сейчас можно делать вид, что его нет.

Сейчас можно просто начинать день.

А начинать стоит только с приятностей. Аромат кофе, тепло кружки, отблеск солнечного луча. Порой даже не верилось, что бывает так хорошо.

Особенно не верилось, когда приходилось выслушивать возмущенные тирады Стаса после того, как она снова не приезжала в Одессу.

В этот раз причины действительно оказались объективными – главный дирижер неожиданно назначил репетицию, не быть на которой она не могла ни при каких обстоятельствах. Но Стаса это мало волновало, он принял все за ее привычные отговорки и не сдерживался в проявлениях своих эмоций. На что Полина в который уж раз подумала, что все же влияет на него отрицательно. С каждым ее отказом он срывался все легче, а она точно знала, что является единственной причиной этих срывов. И потому не понимала, зачем он продолжает поддерживать тяготившие их обоих отношения.

Все усложнял ребенок. Или упрощал, давая Стасу безоговорочный повод звонить и не уходить из ее жизни. В то время как сама Полина искренне ждала, когда же ему надоест, и он оставит ее, наконец, в покое.

Полька шумно выдохнула, сунула в рот очередной лепесток засахаренного имбиря и сделала большой глоток кофе. Все мысли – в топку! Надо лишь сказать себе, что день будет хорошим – и поверить в это.

Солнце светит – хорошо.

Ничего не болит – замечательно.

Вечером концерт – превосходно.

И среди всего окружающего великолепия был лишь один маленький изъян. Нужно было набраться храбрости и позвонить маме. Праздник, надо поздравить. Но точно не сейчас. Потом, попозже. Дать себе передышку. Сделать вид, что все – хорошо!

Татьяна Витальевна долго «делать вид» не позволила. Возможно, начинала входить в возраст и проявлять характер, где не нужно. А может быть, чувствовала в абсолюте человеческого восприятия степень отдаления между собой и дочерью.

Позвонила она прямо с утра, прервав поглощение приятностей. Единственное отличие от контакта Стаса – мамин был обозначен фотографией, на которой они с Полиной вдвоем на кухне еще в студенческие годы. Задолго до… задолго до всего.

- Не спится? – спросила Полина вместо традиционного приветствия.

- Ну чтобы тебя застать, надо рано вставать. Потом ты занята. С праздником, Плюшка! – зашелестел материнский голос на другом конце страны и одновременно в телефонной трубке.