Золото апачей (ЛП) - Altsheler Joseph Alexander - Страница 68

   Мужество и терпение столкнулись с мужеством и хитростью. Их, почти забывших о возможной смертельной опасности, ожидало суровое испытание. Час проходил за часом, солнце поднялось в зенит, заливая площадку потоком золотых лучей, затем покатилось к закату; по скалам поползли длинные черные тени; но двое мужчин и два мальчика, остававшихся на выступе, наблюдали за тропой, вслушиваясь в каждый звук, всматриваясь в каждое движение. Они были намерены оставаться на страже до конца, каким бы он ни был. Апачи не ушли, - они чувствовали это, - и знали, что рано или поздно, но те попытаются пробраться на террасу. Наступила ночь, на небо взошла луна.

   Пока четверо ожидали на террасе, всматриваясь и вслушиваясь, апачи, расположившись далеко в каньоне, делали то же самое. Они принадлежали к далеким, примитивным временам, и принадлежали им всецело; они не возвращались туда, они постоянно жили в этом прошлом, сейчас вступившим в схватку с настоящим.

   Они искали в своем сознании противников, которых видели в пришельцах, с которыми сражались и прежде, и жаждали мести. Все их естественные инстинкты были обострены. Се-ма-че не дал им предупреждающего знака, следовательно, был на их стороне. Кроваво-красное солнце, скрывшееся за горами, добавило огня их желанию; призрачная темнота, распространявшаяся по каньону, не внушала им ни ужаса, ни страха; это был просто приход ночи, которая могла им помочь, и они радовались этому приходу.

   Сумерки сменились тьмой, ночь накрыла горы, и темнота раззадорила осаждавших. Один из них, более уродливый и злой, чем остальные, время от времени подбадривал их. Это был их вождь, Серый Волк, и он призывал их быть упорными в своей мести.

   Тьма сгущалась, слабый ветер в каньоне стих, бледный лунный серп то и дело скрывали облака; ночь, тяжелая, задумчивая, окутала великие горы. Природа замерла, словно в ожидании черного, кровавого события; воздух в каньоне стал тяжелым, мрачное небо, на котором не было видно ни единой звездочки, припало к земле. Серый Волк и его апачи, жаждавшие крови, начали медленный подъем. Они не спешили; если и существовало какое-нибудь качество, каким в превосходной степени обладали апачи, то это, вне всякого сомнения, было терпение; они были готовы ждать вечность, чтобы только их планы мести воплотились в жизнь. Никто и никогда из людей не был похож на змей больше, чем апачи, поднимавшиеся на скалу. Если бы люди могли хорошо видеть в темноте, то они заметили бы только извилистые коричневые силуэты, сливавшиеся со склонами.

   Серый Волк, как обычно, шел во главе; он не сомневался, что их поход будет удачным; что белые будут захвачены врасплох, и с ними будет покончено без труда. Все предзнаменования сулили удачу; сквозь облака не проникал ни единый луч, из каньона не доносилось ни малейшего звука; его сердце замирало от радости близкого триумфа. Но он ни на миг не утратил осторожности. Время от времени он издавал шипение, подобно змее, и вся группа останавливалась; они замирали на склоне, абсолютно неподвижно и едва дыша.

   Они поднимались все выше и выше, и ни единый звук не достиг ушей Серого Волка. Он беззвучно рассмеялся, одними губами. На террасе были белые люди, с их притупленными инстинктами белых людей. Более благородный враг, возможно, пожелал бы менее легкой добычи, но не апач; если это было необходимо, они призывали на помощь все имевшееся мужество, но больше всего им нравилось одерживать победы легко; самой желанной добычей для них был спящий враг.

   Серый Волк снова остановился и прикинул расстояние до выступа, которого не мог видеть, но месторасположение которого хорошо знал. Двести ярдов! Он возобновил движение, и снова замер, когда осталось сто. По-прежнему ни звука, ничего, что указывало бы - их жертвы обеспокоены, подозревая присутствие мстителей. Серый Волк ослабил нож на поясе и взял ружье наизготовку. Большой Лось, шедший за ним, сделал то же самое.

   Серый Волк и его спутники преодолевали последние сто ярдов гораздо медленнее, чем прежние, поскольку им нужна была предельная осторожность, если они хотят легкой победы, - а ее хотят все апачи. Их предполагаемые жертвы, по всей видимости, все еще ничего не подозревали; черная ночь и горы скрывали индейцев. Серый Волк уже мог различить край выступа, - и на этом выступе никого не было.

   Шаг за шагом, Серый Волк, со всей осторожностью, которой он научился на своих равнинах, приблизился к выступу, отступил в сторону и дал знак двоим из следовавших за ним идти первыми. Они взошли на выступ, без единого звука, пылая жаждой мести; остальные были готовы последовать за ними.

   И в этот момент Серый Волк увидел темные фигуры, поднявшиеся с земли, гигантские и ужасные в темноте, и перед глазами апачей на выступе вспыхнуло пламя; они со стоном упали и покатились вниз, по склону горы, словно валуны. По большому каньону прокатилось эхо, и замерло, удаляясь в сторону белых вершин.

   Серый Волк был храбрым человеком, но на лбу у него выступил холодный пот, а с губ сорвался крик ужаса. Это не белые люди, это он и его воины оказались захвачены врасплох. Апачи бежали с гораздо большей скоростью, чем поднимались, стараясь найти укрытие в безопасности лежавшего ниже каньона. Четверо стоявших на выступе не могли видеть в темноте их красных тел, но они слышали крики падающих индейцев и грохот камней, и знали, что враг в ужасе отступает. Они ликовали, но больше всех радовался Джедедайя Симпсон из Лексин'тона, К-и.

   - Раскачивайся медленно, старая колесница, раскачивайся медленно, - распевал он. - Идите сюда, краснокожие! Это был всего лишь военный салют, который мы для вас приготовили, а вы убежали! Это было так внезапно! И так невежливо! Идите к нам, мы вас ждем! "Я жду тебя, только тебя!" Идите сюда, вы слышите?

   - Джед, - сказал профессор, - уймись. Не будь таким кровожадным. Прекрати орать!

   - Я вовсе не ору, профессор, - ответил Джед. - Это боевая песнь. Я пою ее перед сражением. Во мне кипит кровь предков, я чувствую это. Мы повергнем всех апачей, сколько их ни на есть, и я готов заплакать, если они не придут снова.

   Он упал на террасу и начал подползать к самому ее краю. Его глаза горели в темноте подобно двум углям, и боевая песня, вне всякого сомнения, звенела в ушах Джедедайи Симпсона.

   - Джед, глупец, немедленно назад! - воскликнул профессор, схватив его за волосы.

   - За ногу, профессор, за ногу! - воскликнул тот. - Вы схватили меня за волосы!

   - Я знаю, - твердо и спокойно произнес профессор, - и надеюсь, что смогу удержать тебя. Если ты сорвешься, мы потеряем человека, необходимого нам для защиты от индейцев.