Милослава: (не)сложный выбор (СИ) - Красовская Марианна - Страница 62

— Тебе мало признаний, шабаки минем? Никогда я не забуду тебя. Ты моя болезнь, лоза, проросшая внутрь меня, огонь в моей крови. Ты вода, дающая жизнь, ты солнце, согревающее степь, ты снег, дающий милосердный покой земле. Ты первая и ты последняя в моей жизни. Послушай! Увидев тебя сегодня, я думал, что умер и попал на небо. Я увезу тебя в степь против твоей воли. Я знаю, что я сильней тебя. Пройдет пара зим, и ты станешь моей всем существом, родишь мне детей.

Я похолодела. Он — может, и никто ему не помешает. Он хорошо знает меня — я лоза. Я склоняюсь под ветром, приспосабливаюсь. Я гнусь, не ломаясь.

— Нельзя, мне нельзя уезжать, Таман, — волнуясь, заговорила я. — Мой дом — не степь. У меня есть земля моих предков, моя земля, мой замок Нефф. Там люди, которых я поклялась беречь. Вот ты, будь у тебя выбор между мной и степью — что бы ты выбрал?

— Степь, — не раздумывая ответил он.

— Степь — часть тебя. Замок Нефф — часть меня. Увези меня — и я не буду целой. Понимаешь, без тебя я могу быть счастлива. Без моей земли уже нет.

Он молча опустил глаза, а потом развернулся и исчез в темноте, оставив меня одну. Сколько я простояла, глотая слезы, пока мои ноги не окоченели?

А потом я, шатаясь, побрела туда, откуда слышалась музыка.

Мне надо было… надо было вернуться. Я хочу домой! О, богиня, как же я хочу домой!

— Милослава, — схватил меня кто-то за плечи. — Что с тобой? Где ты была?

Я молча смотрела сквозь Юлианну.

— Твой супруг искал тебя, — сказала моя бабка. — Пойдем в карету. Незачем кормить сплетников.

Я покорно следовала за ней.

— Ты сбежала от него? Он тебя бил? Насиловал? — в голосе Юлианны гнев и беспокойство. — Поехали к нам. Если ты боишься его, живи у нас. Я никогда не желала отдать тебя за сумасшедшего, веришь? Прости, я не знала, что так выйдет. Я не желала тебе зла.

— Отвези меня к супругу. Ты ведь знаешь, где его дом?

— Ты уверена?

— Более чем.

— Милослава…

— Довольно! — истерически вскрикнула я. — Не надо…

Слезы хлынули из глаз, внутри пекло и горело. Я сложилась пополам в карете, едва удерживаясь от бабского воя. Как мне нужен был сейчас Макс! Я бы уткнулась ему в плечо и рассказала бы о самом большом искушении в своей жизни. Его руки закроют меня от всех бед, его губы осушат мои слезы. Кто сказал, что любовь — это пожар? Любовь — это ровное пламя родного очага. Любовь не сжигает, а согревает.

Я любила его сейчас как никогда в жизни.

Таман… Он уже не мой, и никогда не был моим. Другая культура, другие обычаи — не нужно мне этого. Хочу тихо и спокойно жить в замке Нефф, растить детей — двух мальчиков и девочку, учить их магии, читать сказки зимними вечерами у камина и выращивать овощи в огороде. Это — счастье.

Или дикие скачки в степи, когда ветер в лицо? Мужчина, который сходит по тебе с ума? Великие свершения, целый народ, поклоняющийся тебе. Да, это манит, будто сладкая сказка. Но призналась сама себе — не справлюсь. Быть шабаки — это не только честь, но и огромная ответственность. Не гожусь я для больших дел. Не выдюжу, сломаюсь, подведу. А может, и справлюсь, только какая мне с того радость?

Нет во мне желания быть на виду, чужаки меня пугают, от грязи меня воротит.

Поэтому нет. С первого дня я не хотела в Степь, и решение моё не изменилось.

--

Я стояла, оперевшись на стену, прикрыв глаза. Правду говорила Юлианна — он безумен. В холле не осталось ни единой целой вещи. Весь дом лежал в руинах. Разломаны, растерзаны картины, изувечена мебель. Неудивительно, что однажды он выгорел — вероятно, так же плескал огнем, жег всё вокруг.

Было страшно, было больно внутри. А раньше Максимилиана я не боялась никогда.

Как давно он не пил! Я почти забыла, как это безобразно выглядит: мутный взгляд, застывшее лицо, дрожащие руки. И рычание, звериное рычание, выплескивающееся у него из горла.

Взгляд мужа сфокусировался на мне — не без труда. Лицо исказилось в муке, на скулах заходили желваки. Он мгновенно замолчал, крепко сжав челюсти.

Медленно, шатаясь, он приблизился ко мне — а я даже не успела подумать, что надо бежать, бежать прочь от этого сумасшедшего — больно схватил меня за волосы, заставил запрокинуть голову. Я высокая, но он выше. На глазах от боли выступили слезы. В таком положении я едва могла видеть его лицо. Из груди Максимилиана дыхание вырывалось с хрипом. Не в силах шевельнуть головой, боясь вымолвить хоть слово, я только могла глядеть и молиться про себя, чтобы не убил.

— Вернулась, — наконец, проскрипел он. — За вещами? Это забыла?

Он помахал перед моим носом серебряным обручем. В самом деле, я совершенно забыла про фамильный артефакт.

— Макс, послушай… — прошептала я.

Неправильно, я всё делаю неправильно.

— Послушать? Тебя? — зарычал он мне в лицо. — К чему мне твои лживые слова? Говорила, что любишь… Разве я просил меня любить? Нет, ты сама так решила. Для чего? Хотела побольней ударить? Ты в чужой одежде, с запахом другого на теле. Что ты можешь мне сказать?

Я молчала, лихорадочно думая, что мне делать.

— Я просил верности? Нет. Ты сама говорила: я твоя. Я буду верной. Я просил только не унижать меня. Любишь другого- уходи. Измену за моей спиной не потерплю, поняла?

Он с силой толкнул меня в стену. Я запустила руки в волосы, проверяя, много ли их осталось.

Оберлинг поднял руку, словно для удара, я отшатнулась и зажмурилась в страхе. Однако его пальцы касались моей щеки едва-едва, чуть слышно. Рука дрожала, на ней напряглись мускулы, надулись вены. Мне показалось, что он едва сдерживается, чтобы не разбить мне в кровь лицо. Чего он ждет? Я и сама знаю, что виновата. Я почти жажду боли, жду наказания.

В этот момент на меня словно снизошло озарение: полнолуние! Моё проклятие, моё спасение. Повернула голову и поцеловала его ладонь. Он дернулся как от удара, сжал губы, прищурился, но я уже решила, что буду делать.

Воспользовавшись его неподвижностью, я принялась дрожащими пальцами расстегивать его рубашку; провела ладонями по бурно вздымающейся от тяжелого дыхания груди. Робко прикоснулась губами к шее, провела кончиком языка по горькой от пота коже.

— Ты соображаешь, что делаешь? — хрипло спросил Оберлинг. — Думаешь, тебе это поможет?

Должно помочь, должно. Тело не лжет. Я же люблю тебя, слышишь? Больше всего на свете люблю…

Меня трясло всем телом как в лихорадке, но я, сжав зубы, чтобы не стучали, продолжала стаскивать с него рубашку.

— Не унижайся, мышь, — его слова били наотмашь. — Где твоя гордость?

Где? Я помню: где-то на берегу реки, там, еще в Славии, под кустом… моё свадебное платье, мои косы…

Я вскинула голову, обожгла его ненавидящим взглядом и взялась за пояс его брюк, сначала неуверенно, но потом резкими движениями принялась распутывать завязки. Его руки внезапно стали помогать моим, а затем он подхватил меня на руки, закинул на плечо и потащил в темноту.

7 Эпилог

Степь в мае была хороша. Ветер гнал волнами зеленую траву с алыми пятнами маков, в небе свистели птицы, где-то вдалеке ржали кони.

Макс помог мне спешиться, а малышка Виктория тут же попросилась на руки. Я до сих пор сомневалась, правильно ли я сделала, взяв ее с собой в такое долгое путешествие. Возможно, стоило бы оставить ее у деда с бабушкой. Но дочь очень привязана ко мне, разлука казалась нам обеим немыслимой.

Мы долго сомневались, стоит ли принимать приглашение хана, и, чем больше я противилась поездке, тем больше настаивал на ней Оберлинг. Он хотел увидеть Тамана лично. То ли ревновал, то ли хотел меня испытать… А что меня испытывать, когда я полностью растворилась в материнстве и замке Нефф? Нет, Макс ни разу меня не упрекнул ни в чем. Да и я старалась быть доброй женой.

Глупо было стоять на своём, и я уступила. В конце концов мы поехали в Славию взглянуть на отца и мачеху. До конца я своего родителя так и не простила, но какой-никакой, а отец ведь. Да и Линд увидеть я была бесконечно рада.