Симон. Новая глава (СИ) - "Noel Bartoli" - Страница 39

Такси остановилось у отеля в стиле барокко. Алекс ступил на брусчатку, захлопывая дверцу. Решив осмотреться, он остановился в тени апельсинного дерева. Нечто особенное витало в воздухе, нечто давно забытое и томное. Прикуривая и закрывая глаза, погружаясь в своё слепое путешествие, пульсирующее бесконечностью образов, он наслаждался запахом отдыхающего от солнца камня, плотной туманностью духов, смесью кофейно-апельсиновых ароматов, напоминающих о ликере и первом сексе. Ему было шестнадцать. Отец взял его с собой в Амалфи. Местная девчонка из гостиничного сервиса положила на него глаз. Она была старше, она же и привела его в подсобку за рестораном. Запах моря на её волосах, голоса персонала за хлипкой дверью, шум вечеринки — имени Алекс не помнил, зато гладкость смуглой кожи сейчас ощутилась на кончиках пальцев. Он думал о море и ночном небе над пляжем, когда услышал смех — звонкий и искренний, так смеются лишь в двадцать, ну, в двадцать пять. Четверо парней выписывались из остановившегося у парадной минивэна. Все как один в белых шортах и мокасинах, загорелые ноги, разлетающиеся рубашки — легкие насыщенные цветами ткани. Тише всех был один — отделившись от щебечущей троицы, он отвлекся на телефон, улыбаясь по инерции, всё заметнее отставал; в другой руке — бутылка «Перрье», тонкая цепочка на узком запястье, гладкая, немного блестящая от жары кожа на скулах, выступающий над воротничком позвонок. Без сомнений это был он. Симон не заметил, прошел мимо. Касаясь манящей кожи и сжимая несильно пальцы, Алекс заставил обернуться. В выражение глаз угадывалось смятение, сменяющееся непониманием, а потом осознанием. Было приятно замечать эти перемены — мысли, пронёсшиеся в синей бездне. Видеть, как опускаются ресницы, как, не проронив ни слова, он прижимается виском к губам, обнимая, не дышит почти. Поглаживая хрупкую шею, Алекс втянул запах волос, создавая новые ассоциации с этим днём и местом.

— Привет, — проговорил едва слышно, чувствуя, как Симон крепче обнимает и жмется губами к лицу. «Я так хотел тебя увидеть», — Алекс не успел произнести, сладковато-табачным поцелуй получился естественным, медленным и влажным. На языке осел вкус фруктов и сигарет, прохладные от минералки губы контрастом остужали пылающую кожу. Его туалетная вода вновь напомнила о море, которое уже выветрилось из мыслей, стоило Алексу увидеть счесанные худые коленки.

— Ты должен был предупредить… — Симон обнимал одной рукой за шею, в другой всё так же сжимая стеклянное горлышко. Едва разорвав поцелуй, он уже с опаской озирался по сторонам, понимая, в какое опасное положение они попали.

Алекс проследил за его взглядом: двое охранников смотрели на них, но не пристально, несколько девушек-итальянок, с ними парни лет по двадцать, одни чаще других оборачивались в их сторону, но ни камер, ни папарацци не было видно. Симон оттаял, потянул за руку, уводя ко входу в отель, где всё ещё ждали модели, с которыми он приехал. Они с Алексом прошли мимо, не останавливаясь.

— А посидеть? — донеслось в спину. — Мы собирались выпить, — на английском с итальянским акцентом.

— Не сегодня, — обернувшись на ходу, ответил Симон смуглому парнишке в цветной рубашке.

— И не представишь? — с обидой в голосе уточнил тот.

— Не сегодня, — повторил Симон, улыбаясь. Говорили что-то ещё уже по-итальянски, но он не слышал, как и не считал нужным разбираться в переводе. В старом отеле всего шесть этажей и нет лифта. Они прошли сразу к лестнице, минуя ресеп.

— У меня последний, — проговорил Симон быстро.

Закрыв за собой дубовую дверь, Симон прислонился к ней спиной, не включая свет, давая себе возможность перевести дыхание. Было невыносимо приятно чувствовать в темноте прикосновения. Было сложно поверить, в то что он здесь.

— Я не верю… — Симон вслепую исследовал рельеф широких плеч, сжимал в руках его руки, сам делая поцелуй глубоким и призывным. Алекс же отвечал мягко, не желая мешать ему свыкнуться с ощущениями и мыслями. Шумное дыхание во мраке возбуждало воображение. Алекс пережал тонкие запястья, тут же отпуская их и давая ладоням пробраться под футболку.

— Я не против, если мы сейчас… Но мне хотелось бы видеть твоё лицо, — прошептал Алекс.

Симон протянул руку к стене, на ощупь вставляя ключ-карту. Слишком яркое освещение ударило по глазам, и Симон приглушил его до мягкого, вечернего.

— Проходи, — он бросил телефон на стол.

Опустив рюкзак на пол, Алекс пошел за ним.

— Один живешь? — спросил, окинув взглядом большую идеально застеленную кровать. Тяжелые шторы на окнах были в тон золотистому покрывалу, изумрудная обивка кресел и дивана сочеталась с элементами декора на стенах. На столе из темного, покрытого лаком дерева стоял огромный букет синих хризантем.

— Конечно, один, — остановившись у кровати, Симон снял цепочку с запястья и положил на тумбочку.

— Красивый номер, — Алекс подошел к окну и сдвинул штору, оценивая вид на Санта-Мария-Маджоре.

— Обычный, — подойдя сзади, Симон обхватил его со спины, запуская руки под футболку, прижимаясь щекой к плечу, а ладошками к твердому животу. — Почему ты решил прилететь? — прикрыв глаза, он дышал им.

— Ты знаешь, — Алекс обернулся, расцепливая на себе его руки. Симон невольно перевел взгляд на губы и, обратно, на глаза, замечая, как в них загораются те самые огни, которые всегда появляются перед тем, как Алекс его целует.

— Почему не предупредил?

— Не хотел, чтобы ты нервничал. Ещё бы сорвал показ?

— Я не настолько чокнутый.

— Я шучу, — он поцеловал его в висок, обнимая. — Просто… Всё получилось слишком быстро. Думал о тебе, потом смотрел рейсы; не понял, как забронировал билет. Вот — я уже в самолете, вот — мы здесь. Тут нет ничего рационального, но разве плохо?

Симон моргнул, отрицательно качнув головой:

— Нет, — прижался щекой к теплой ладони.

Взгляд скользил по красивым чертам. Алекс до сих пор не понимал, как Симон, будучи таким, мог повестись на его шрамы и ещё бог знает на что. Ему было бы куда проще с подобным себе. «Хотя, ему подобных нет», — поправил себя мысленно Алекс. Но все же с мальчиком из того же мира, ровесником Симону было бы лучше, чем с таким… Алекс никогда не умел найти определение, сочетающее все те негативные качества, которые он в себе видел. А у Симона тонкая белая кожа и женское во взгляде. Наклонившись, Алекс прикусил гвоздик в маленьком аккуратном ухе.

— Мне тебя не хватает, — прошептал.

Обхватив за плечи, Симон прижимался, чувствуя, как в груди становится горячо и тесно. Его приподняли, отрывая от пола.

— Впустишь меня?

— За этим летел? — шутка получилась неудачной, Симон хотел посмотреть на него, но тут же прикрыл веки, повинуясь настойчивому поцелую.

— Если бы всё было так просто.

Понимая, что ему хотят сказать, Симон только обнял крепче. У него всегда сложности и то, что у Алекса всё так же, если не хуже, он с недавних пор знал не по наслышке.

— Я всё время о тебе думаю, а теперь ещё эти цветы, — признался, запрокидывая голову. Он догадывался, почему Алекс прилетел. Предполагал, что он, возможно даже, переживает из-за прохлады в их отношениях, но вот в то, что Новак страдает, Симон не верил ровно до момента, пока не почувствовал это в прикосновениях — слишком осторожных и сдержанных для его Алекса.

— Я знаю один способ. Должно сработать.

Симон засмеялся ему в шею, но когда почувствовал руки под шортами, слегка запаниковал.

— В душ. Мне нужно…

В ответ услышал смазанное:

— Не нужно, — Алекс распалялся, оставляя засосы на шее, отчего открывать глаза Симону становилось всё сложнее. Тело отказывало, будто чужое. Дыхание сбивалось, античная лепнина на потолке начала менять формы, кровать под лопатками подарила опору, но с новым, отбирающим волю прикосновением и эта твердость исчезала. Симону стало казаться, что в реальности его удерживают в прямом смысле только руки Алекса. Он сам не понимал, насколько оказался не подготовлен к его появлению, происходящее воспринималось зыбким миражом — открой глаза и всё рухнет. Но Алекс не давал и вздохнуть, он трогал его, загнанно дыша, проникая с трудом даже пальцами. Сколько они не были вместе? Алекс не желал думать о причинах, отдаливших их друг от друга. Гнал мысли о Лондоне и о том, что там происходило. Теперь он здесь, в Риме, с ним снова. Так далеко от всего тяжелого и дурного, заново узнает и приучает к мысли, что они одно целое, потому что, быть с Симоном разрозненным, ему невыносимо, быть Симону чужим — одна только мысль о таком отравляет.