Безупречная репутация. Том 2 - Маринина Александра Борисовна - Страница 8

– Успокойся, пожалуйста, – Костик по-прежнему не повышал голос, но и глаз от яркой обложки не отрывал, и книгу из рук не выпускал. – Ничего этого не будет. Отец мне ясно объяснил, что текст убогий и слабый, и выходить с такой книгой на суд читателей – стыда не оберешься. Я тебе еще в прошлый раз сказал, что не стану ни расстраивать отца, ни позорить его имя.

– Да что ты уперся со своим «позорить»?! Мало ли что кому не нравится, вон Достоевского тоже не все любят, и что? Все равно он знаменитость и мировая величина. Ну не понравилось твоему отцу – и что теперь, удавиться? Слава, признание, деньги – вот что тебя ждет, а никакой не позор.

– Не будет ни славы, ни признания, ни денег. Текст написан коряво и слабо, я это отчетливо вижу теперь. И обсуждать тут больше нечего. Одну книжку оставлю себе, остальные забери. Отец не должен ничего узнать.

– И что? – Кислов недоверчиво прищурился. – Собственную книжку, результат своего труда, спрячешь подальше от глаз, чтобы отец случайно не нашел, а то по попе надает? Ага, ты ее под матрас спрячь или вообще тайник за плинтусом сооруди, как в шпионском кино. Нормальные люди гордятся, всем рассказывают, дарят, радуются, в конце концов, а ты…

– Не сердись, – Костик примирительно улыбнулся, но улыбка вышла печальной. – Я очень благодарен тебе, правда. И я очень высоко ценю твои усилия. Понимаю, что это было и сложно, и дорого. Ты хотел помочь. Но отец – это для меня святое. Его мнение и его желания не обсуждаются. Он слишком многим пожертвовал, чтобы вырастить меня, от многого отказался, но ведь я должен был стать взрослым и взять на себя все заботы и о нем, и о себе. А я, видишь, подвел с этой своей инвалидностью, два года не зарабатывал толком, по больницам валялся. Ты же знаешь, у меня не только нога, еще куча других болячек. Отец в долги влез, чтобы… Да ладно, – он махнул рукой, – не грузись этим. Это наша жизнь и наши проблемы. Мы справимся.

Он поставил книгу на одну из полок, прибитых по всем стенам. Денег в семье Веденеевых было мало, а вот книг – много.

– А как же отец? Не боишься, что он прочитает и узнает твою рукопись? – ехидно спросил Андрей. Он-то был уверен, что Костик спрячет книгу подальше от глаз.

– Так имя же не мое на обложке, – спокойно ответил тот. – Отец ее даже в руки не возьмет, оформление увидит и сразу решит, что это «желтизна» какая-нибудь, он такое принципиально не читает.

Из дома Веденеевых Андрей вышел расстроенным и даже немного обиженным, но энергичная деятельная натура его не позволяла подолгу печалиться и грустить. Из четырнадцати пачек тринадцать нужно немедленно пристроить на реализацию, и лучше всего в киоски, торгующие печатной продукцией на вокзалах и в аэропортах. Там и цены ниже, и обороты нормальные, пассажиры перед дорогой частенько вспоминают, что им нечего почитать в пути, и с удовольствием покупают что-нибудь недорогое, чтобы скоротать время. Молодежь, конечно, бумагу вообще не уважает, у них все развлечения в гаджетах, которые всегда с собой, а вот те, кто постарше, привыкли к печатному слову.

Начав с того города, в который приехал, Кислов нашел контору, занимающуюся обеспечением торговых точек книжной продукцией. Ему объяснили, что в специализированные магазины отправляют только ту литературу, которую магазины сами заказывают, навязать им ничего нельзя. Книгу никому не известного Андрея Кислова, которого не прорекламировало приличное издательство, ни один магазин не закажет. А вот через киоски – да, можно попробовать, но именно на реализацию: сколько продадут – столько денег Кислов и получит. Пусть господин Кислов не надеется, что у него сейчас кто-то купит по оптовой цене весь тираж и потом будет маяться, не зная, как и кому это продать. Такого не будет.

На распечатанную четырнадцатую пачку, в которой оставалось еще девятнадцать книжек, плюс на те четыре из самой первой открытой пачки, у Андрея имелись свои виды. Две-три книжки он оставит себе, остальные подарит знакомым. Разумеется, почти никто из них читать не станет, это понятно, но кое-кто все же прочтет, хотя бы два-три человека. У остальных книжка будет валяться и в конце концов попадет в руки кому-то, кто прочитает. Например, немолодая тетушка из другого города приедет в гости и, уезжая, попросит что-нибудь в дорогу почитать. Всякие случаи бывают, Кислов это знал. Найдется тот, кто оценит, кому очень понравится. Цепная реакция всегда начинается с первого шага, и этот шаг обязательно будет сделан. Пусть не сразу, но будет. Андрей Кислов твердо верил в это.

Он пожалел, что не взял псевдоним. Было бы на обложке написано любое другое имя, не его собственное, можно было бы дарить знакомым со словами: «Обязательно прочитай, получишь удовольствие, я сам оторваться не мог, это потрясающая история!» Тогда шансов было бы побольше. А так… Не будешь же взахлеб хвалить то, что сам написал, это как-то неприлично, нескромно. Когда делал обложку, отдавал макет в типографию, получал идентификационный номер, был уверен, что весь тираж останется у Костика. Ну, или уйдет в торговые точки. Ему и в голову не приходил вариант, при котором придется раздавать книги своим друзьям. Врать Андрей не любил, а каждый раз рассказывать историю про странного хромого Костика и объяснять, как так вышло, что чужой текст напечатан под его, Андрея, именем, не хотелось. Вот ведь засада!

Как же быстро все меняется в голове! Просто уму непостижимо! Всего несколько месяцев назад Настя и Алексей собирали свои вещи на старой квартире, придирчиво оценивая каждый предмет и решая, укладывать и впоследствии пользоваться им или выбросить. В мешках «на выброс» оказалось много всего, начиная от давно затупившихся и не подлежащих восстановлению кухонных ножей и застиранных растянутых футболок до папок с материалами столетней давности, которые уже точно никогда и никому не пригодятся. Разношенные кроссовки, в которых так удобно было ходить… Сколько? Лет десять, наверное, Настя их носила, в районе большого пальца явственно наметилась дырка, подошва истерлась почти до гладкости. Жалко, ноги в них совсем не уставали, и спина болела намного меньше, чем при ходьбе в другой обуви. В мешок! Сувенирная тарелка, подаренная Чистякову давным-давно. Кем? Он не помнил. При каких обстоятельствах – не помнил тоже. Так какой смысл хранить ее? Сувенир на то и сувенир, чтобы возвращать воспоминание, помнить о событии. А если не помнишь, то предмет превращается в ненужный хлам. В мешок!

Настя в тот момент была уверена, что они с Лешей вычистили свое копившееся годами имущество до полного рационального совершенства. И надо же: прошло всего несколько месяцев – и оказалось, что размещения в новеньком шкафу-купе достойно далеко не все из перевезенного.

– Леш, а это что?

Она с недоумением вытащила из чемодана нечто крошечно-изящное, черное, необыкновенно приятное на ощупь. Развернула, подержала на весу, показала мужу.

– Если я правильно помню, это маленькое черное платье, твоя мама привезла из Парижа.

– Да? – она задумчиво осмотрела наряд. – И давно?

– Очень давно. Больше десяти лет прошло, если не все пятнадцать. Насчет моды не парься, фасон универсальный, его еще Коко придумала в пятьдесят каком-то году, он никогда не устареет.

– Да при чем тут мода-то! – с досадой воскликнула Настя. – Куда мне это носить? Зачем оно мне? Короткое, в обтяжку, без рукавов, шея открыта, ноги голые, руки голые… Фууу!

Алексей все это время сосредоточенно прикладывал три брючных ремня по очереди к каждому из трех костюмов, решая, какой из них к чему больше подходит по цвету и фактуре. Он не любил тратить интеллектуальную энергию там, где ее можно было сэкономить, и предпочитал раз и навсегда определить, «что – куда», вместо того чтобы при каждой смене костюма подбирать сорочку, галстук и ремень. Даже в тесной старой квартире он, человек порядка и плана, умудрялся располагать свои вещи так, что они не путались и не терялись. Беда, однако, состояла в том, что, единожды определившись с сочетанием предметов, Чистяков мгновенно все забывал. Просто выбрасывал из головы, как ненужную информацию. Он твердо знал, что уже все продумал и что вот к этому костюму идут вот эти сорочки, висящие в шкафу сразу за ним, и вот эти галстуки, прицепленные на специальном держателе между костюмом и сорочками. Все, вопрос закрыт, об этом можно больше не думать ни секунды и не тратить энергию на выбор. Но через полчаса после принятия решения профессор даже под угрозой смертной казни не смог бы вспомнить, какие именно сорочки и галстуки он определил в комплект к конкретному костюму. И это при том, что решения принимались очень тщательно и взвешенно, в результате чего Алексей Михайлович Чистяков заслуженно считался одним из самых элегантных и красивых мужчин в своем научном сообществе.