Дом родной - Щепетнов Евгений - Страница 11

Я читал «Кодекс строителя коммунизма», так в нем самым наглым образом были передраны христианские заповеди: «не убий», «не укради», и – все остальные заповеди, модернизированные под нужды правящей власти.

Честно сказать, до последних событий я как-то не особо задумывался на тему существования или отсутствия бога, или богов. Мне это было совершенно не интересно. Живу себе, да живу – зачем думать о том, или о ком, чего ты никогда не сможешь понять, и даже узнать о его существовании? Но вот когда меня лично все это коснулось, когда для меня стало жизненно важным знать свое место в этом мире – невольно задумаешься обо всем, что связано с существованием богов.

Но это все потом. Сейчас – улица Коммунистическая, дом три, Силькина Мария Федоровна.

Хмм… везет же мне на Марий! Сплошные Маши вокруг! Похоже, что это самое распространенное здесь женское имя. Ну что же, посмотрим, что тут за Мария Федоровна, тезка бывшей императрицы Российской. Только вот вряд ли в ней будет что-то императорское, это наверняка!

Да, ничего императорского в ней не было – если только рост? Как у Александра Третьего. Баба почти с меня ростом, толстая – эдакая сумоистка, с руками толщиной едва ли не с мою ляжку. На пухлом лице с вывернутыми наружу пухлыми губами было просто-таки написано: «Вы все мрази, я вас в конце-то концов всех и разоблачу!»

И первый, с кого она начала разоблачение, это был я – несчастный участковый, вынужденный выслушивать всяческую тупую херь, делая при этом умное, проникновенно-внимательное лицо.

Кстати – это искусство, внимательно слушать людей. Некоторым из тех, кто приходит в пикет по большому счету только и надо, чтобы их кто-то выслушал и дал свой совет. Ты получаешься что-то вроде психолога в ментовской форме.

И ты во время беседы можешь в своем блокноте хоть сиськи рисовать и другие первичные половые признаки обоих полов, но рожу должен уметь состроить обязательно умную и внимательную. Иначе потом точно обвинят в недостаточном внимании к нуждам несчастных заявителей. Закидают жалобами, задушат бумагами, крови выпьют большущей трубочкой из самого центра сердца.

– Наконец-то! – противным, визгливым голосом хабалки ответила бабища на мое приветствие – Пока вас дождешься, убьют! Расплодили вас на свою голову! Сели на шею, и ножки свесили! Не хотите работать! Я на вас жалобу в прокуратуру буду писать, бездельники! Содержим вас, трутней, а вы и работать не хотите! Когда это я жалобу написала – и вот, только сейчас, явились, и не запылились! За то время сто раз можно было меня убить!

Скрепя сердце я сделал спокойно-внимательное лицо, и осведомился у «сумоистки», в чем же конкретно суть ее конфликта с соседом. И выяснил, что соседский кот повадился лазить к соседке во двор, пугать ее кур, душить цыплят, и чтобы не лишиться последнего своего источника пропитания, женщина была вынуждена побить кота прутиком. А сосед, эта сволочь, пришел, и набросился на нее с лопатой, ударил оной лопатой по голове и едва не убил. Проклятый злодей. «Эта интеллигентская сволочь, которую вскормили на своей груди! Хулиган с высшим образованием! Тоже мне, профессор! Пьянь чертова! И только попробуйте не принять меру к хулигану – запишу! Я с вас погоны-то поснимаю!» – ну и так далее, и все в таком же духе.

Ко всему прочему, как оказалось – сосед оттяпал у бабищи еще и пол-огорода, лишив ее средств к существованию в виде клубней картошки. И она вынуждена влачить жалкое существование, испытывая постоянное чувство голода и и моральные страдания из-за того, что сосед смеется ей в лицо, запершись за своим высоким забором.

В общем – обычный набор страданий, которые нередко получают от судьбы владельцы домов и дачных строений. Иногда такие вот дрязги тянутся годами и десятилетями, переходя по наследству к детям и внукам, и в самых что ни на есть горячих случаях заканчиваясь даже и смертоубийством с последующим активным уничтожением улик с помощью очищающего огня. Поджигают соседей, если проще сказать.

История гнилая, с душком, это я чуял просто-таки на-раз, здесь и колдовских способностей не нужно, чтобы понять. Баба противная и скользкая, как кусок дерьма, потому в этом деле нужно хорошенько мне разобраться.

Сообщив женщине, что предварительно должен выслушать обе стороны, и выслушав от нее еще несколько предупреждений о неминуемой каре, которая меня постигнет, если я приму сторону ее коварного и подлого соседа, я отправился на встречу с этим самым исчадьем ада, мерзким интеллигентишкой, городским ублюдком, которого черти принесли в благословенную богами славную деревню Ольховка.

Чистенький, ухоженный домик, выкрашенные белым ставни, наличники, крыльцо. Приятный домик, «пряничный». Вот так представляют себе дома где-нибудь в русской глубинке вздыхающие по «русскому духу» горожане. Действительность обычно оказывается совсем другой, но этот домик именно таков – розовая мечта горожанина. И явно это заслуга его хозяев. Или хозяина? Я из всего сказанного сумоисткой так и не понял – один живет этот злобный агрессор, или у него есть семья.

Агрессор оказался невысоким сухощавым мужчиной лет шестидесяти плюс года три-четыре-пять, одетый скромно, неброско, и как-то «по-городскому» – отглаженные брюки, клетчатая рубашка, тонкая смесовая жилетка. Под высоким лбом серые, немного на выкате большие глаза над узкими, для чтения очками. «Академическая» бородка без усов – тоже ухоженная, практически полностью седая.

На руках – кот. Большой такой, черный с белым – лапы как в белых носках, белая грудь. Чистый, ухоженный, смотрит – щурит желтые глаза.

– Здравствуйте! – нейтрально поприветствовал я хозяина дома – Вы Семкин Петр Федорович?

– Сознаюсь, Семкин – это я – кивнул мужчина, и предложил – Проходите, пожалуйста. Можете не разуваться. Вот тут присаживайтесь. Я кажется знаю причину вашего посещения. Даже ждал этого.

Я присел к столу, застеленному как на праздник белой, идеально чистой скатертью, осмотрелся. Первое, что можно сказать – чисто, абсолютно чисто! Мне даже стало немного стыдно за свое замусоренное холостяцкое обиталище. У меня такой бардак, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Одежда на лавке лежит, посуда горой на полке, башмаки у двери валяются сикось-накось, а тут… обувь строго по линейке, красивые расписные тарелки на стене – ровными рядами, возле них – рушники.

На стене в гостиной картины – пейзажи, и на мой взгляд, вполне недурные, что-то вроде в стиле Шишкина. Ели, луг, болотце, весенние разливы.

В углу – мольберт с накрытым полотном холстом. И запах – масляная краска для картин, ее запах ни с чем не спутаешь.

Была у меня подружка, когда я учился в военном училище. Она хотела стать художницей, рисовала, и этот запах у меня теперь ассоциируется с упругой женской попкой и колышущимися грудями – мы занимались сексом в ее комнате, пока родителей подруги не было дома. А потом они нас застукали, и кончилась наша любовь, увяли помидоры – подружка рыдала, прикрываясь скомканной простыней, а я одевался, зорко контролируя фланги в целях предотвращения возможной атаки противника. Подружкины папа с мамой выглядели решительными и повидавшими виды людьми, и от них можно было ожидать чего угодно – вплоть до вилки в заднем проходе «насильника».

Но обошлось. Слава богу, насильником не признали, как впрочем и педофилом – девчонке было семнадцать лет, так что со мной могло случиться все, что угодно.

Впрочем – я у нее был не первым, и скорее всего родители Светочки уже привыкли искоренять кавалеров, тихой сапой забравшихся в ее уже не девичью постель.

Я пригладил свои порядком отросшие волосы (постричься бы надо!), аккуратно, на край стола положил свою рабочую папку и спросил, глядя в спокойные, и какие-то грустные глаза мужчины:

– Ну что у вас там случилось, Петр Федорович? Заявление поступило на вас. От вашей соседки. Обвиняет вас в нападении и в желании искоренить ее с белу свету. Били лопатой несчастную, сразу сознавайтесь! Было такое дело?