Император и Сталин (СИ) - Васильев Сергей Викторович - Страница 34

— Ну, и что он пишет? Предлагает разоружиться и помириться? — хмыкнул Ленин, грассируя чуть больше обычного.

— Как раз наоборот, — вздохнул стоящий рядом Аксельрод, — обвиняет в беззубости, нерешительности и высказывает сомнение в готовности нашей партии нести ответственность даже за свои действия и действия рабочих, не говоря уже про государство в целом.

— Какие аргументы?

— Сомневается в наших полномочиях говорить от имени всего пролетариата, — прошептала Засулич, — ехидно интересуется нашим рабочим стажем на заводах и фабриках… *

— Смеётся над лозунгом газеты «Из искры возгорится пламя». Спрашивает, стоит ли поджигать дом, если хочешь вывести тараканов? — хихикнул Аксельрод. — Хорошо, кстати, сказано, надо будет запомнить…

— Пишет, что кричать «Долой!» и «Мы против!» — самое простое, и что много ума для этого не надо, — включился в разговор Александр Потресов. — Подвигает нас к созидательным инициативам и иронично так спрашивает: «Разве марксизм не предполагает строительства нового общества светлого будущего? А если да, почему бы социал-демократам не создать мини-модель такого общества и доказать на практике его привлекательность и жизнеспособность? Готов выделить соответствующую территорию для эксперимента… Представляю себе эту территорию…

— И как он предполагает это сделать в условиях репрессий и гонений? — возмутилась горячая Засулич. — Что можно создать, находясь в тюрьме или эмиграции?

— А вот тут начинается самое интересное, — поднял указательный палец Потресов. — Он предлагает встретиться и обговорить вопрос легализации нашей деятельности для всех, чьи руки не запятнаны кровью.

На последних словах Засулич фыркнула, сжала губы и демонстративно отвернулась. (**)

— Да, задачка, — протянул Аксельрод, присаживаясь на свободный стул рядом с Лениным, — получается, если мы примем приглашение, на нас якорем повиснет чёрная метка сотрудничества с самодержавием. Если проигнорируем — получится, что мы испугались…

— Провокация! — громко хлопнул ладонью по коленке Ленин, — гнусная, примитивная провокация, имеющая цель поманить, задурить голову и одним ударом обезглавить всё революционное рабочее движение!

— Молодые люди, я вам не мешаю? — раздался раздражённый фальцет Плеханова, прервавшего свою высокоинтеллектуальную речь и уже несколько минут слушающего «диалог в прихожей».

— Меня не интересуют никакие предложения и никакие посулы кровавого самодержавия, — гордо вскинув подбородок, уже громко и отчётливо произнёс Ленин. — Верить ему — себя не уважать. Вступать с ним в дискуссию — значит — опускаться до его уровня! А вот, что меня действительно интересует, это как он узнал о содержании нашего номера, если «Искра» ещё даже не доехала до России? Где, когда и как он мог её прочитать?

В редколлегии наступила звенящая тишина. Подпольщики, дезориентированные самим фактом царского послания и увлечённые обсуждением его содержания, только сейчас осознали, насколько они прозрачны для «тёмных сил», которые «злобно гнетут»…

— Куда и каким образом доставлено письмо? — перешёл в наступление Ленин. — Кому адресовано? Когда отправлено?

Краткое энергичное расследование, проведённое на месте, продемонстрировало неудобоваримо жуткие обстоятельства: в день, когда письмо императора было отправлено, газета была ещё ни напечатана, ни даже набрана, и содержание её правилось и дополнялось в рукописной форме. А это значило, что царская «охранка» здесь, в Германии, имеет доступ к личной переписке членов редколлегии, знает адрес редакции и адреса подпольщиков.

— Это провал! — констатировал Ленин. — Думаю, что отправленный тираж до России не доедет. (***) Жаль… Надо срочно менять явки и предупредить товарищей… Но самое главное и самое печальное — среди нас провокатор…

Плеханов открыл рот, чтобы что-то возразить, но последние слова Ленина придушили его реплику в зародыше, и, чувственно прокашлявшись, гуру сел за письменный стол, мрачно и величественно задумавшись. Перед ним на столе лежало письмо императора и взгляд Георгия Валентиновича непроизвольно упёрся в цитату Энгельса: «Нельзя уйти от своей судьбы….от неизбежных последствий своих собственных действий.»

Редколлегия расходилась по одному, со всеми конспиративными предосторожностями, петляя, как зайцы, по уютным улочкам столицы Баварии, «стряхивая» потенциальные «хвосты» и заходя для проверки во встречающиеся учреждения, лавочки и магазинчики.

Один из революционеров-подпольщиков, солидный импозантный лысеющий мужчина, с огромными, чуть навыкате, глазами и аккуратной растительностью на лице, по стилю чем-то напоминающей бороду и усы императора России, выполняя дежурную «заячью петлю», быстро заскочил в местное почтовое отделение, профессионально проверился, убедился, что слежка как своих, так и чужих, отсутствует, и уже спокойно и вальяжно подошёл к стойке приёма телеграфных сообщений, быстро начеркав и передав солидному почтовому служащему краткое сообщение: «Парвус-Фальку. Тётушка заболела. Просит приехать. Срочно»…

--------

(*) Из 53 членов ЦК РСДРП (1898–1910) был только один рабочий (Л.И. Гольдман). В ЦК Партии социалистов-революционеров, насчитывавшего 74 человека, имелись двое рабочих (Л.Я. Герштейн и И.И. Тетеркин).

(**) Засулич стреляла в градоначальника Петербурга Трёпова, тяжело ранила его в живот. Оправдана судом присяжных.

(***) Первая партия «Искры» в реальности не доехала до адресатов, будучи арестованной на границе.

Декабрь 1900. Баку. Вилла Петролеа

Император, ступая по-кошачьи, прошёл вдоль короткого строя стоявших навытяжку флигель-адъютантов, прибывших в Баку вместе с полицейскими чинами, и коротко вздохнул.

— Благодарю вас, господа, за проделанный долгий путь от Балтики до Каспия и прошу прощения за некоторые неудобства в общении со мной… Вас, наверно, уже предупреждали про мои осложнения после болезни, в том числе частичную потерю памяти… Помню лица, но не помню события, с ними связанные, и путаюсь в именах… Поэтому не обессудьте, я каждого из вас назову, а вы поправьте, если ошибусь.

— Князь Василий Александрович Долгоруков, в кругу семьи — Валя. Так?

— К Вашим услугам, — коротко кивнул и прищёлкнул каблуками ротмистр, обладатель щеголеватых гусарских усов.

— Нарышкин Кирилл Анатольевич, если не ошибаюсь?

— Точно так, Ваше Величество, — на полшага вышел из строя, слегка поклонился и шагнул на место штабс-капитан, не отводя от императора внимательного, с прищуром, взгляда.

— Граф Дмитрий Сергеевич Шереметев?

— Я!

— Князь Владимир Николаевич Оболенский?

— К вашим услугам!

— И, наконец, Граф Андрей Петрович Шувалов…

— Ну, что ж, кое-что помню, — усмехнулся император, возвращаясь на своё место перед строем. — Переходя к делам, предлагаю поменять привычный для вас порядок работы. Адъютанты во время битвы обычно передавали приказы штаба в батальные линии. Вот я и прошу вас быть готовым именно к такой службе в ближайшее время. Для каждого из вас приготовлен пакет с заданием, вы можете с ним ознакомиться, но обсуждать его ни с кем не стоит. Почти всё связано с дальними поездками, сообщите, если для этого имеются препятствия. Все поручения… — император сделал паузу и ещё раз оглядел короткий строй офицеров, — абсолютно все связаны с обороноспособностью государства, поэтому выполнение каждого из них увеличивает наши шансы в предстоящих схватках на поле боя. Прочитайте, подумайте, и, если возникнут вопросы, буду рад ответить на них после совещания. Вольно! Все свободны!

Декабрь 1900. Баку. В здании городской думы

Жандармы, рассаживающиеся в кресла Большой Залы, были напряжены и взволнованы. Их не часто баловали вниманием высшие государственные сановники, и к ним с плохо скрываемым презрением относились военные. Про разночинную интеллигенцию и рабоче-крестьянскюу среду и говорить нечего — там они считались существами инфернальными.