Император и Сталин (СИ) - Васильев Сергей Викторович - Страница 21

— А, чёрт! — вскричал генерал. — Доктор! Быстро! Сделайте что-нибудь..

Оставив у лазарета штаб-ротмистра, генерал отправился обратно, проклиная неведомых злоумышленников, докторов и свою собственную торопливость, из-за которой, быть может, он невольно напугал раненого.

Ротмистр нарисовался в каюте генерала только через два часа. Вид у него был такой, будто он только что поймал водяного и теперь не представляет, что с этим чудом-юдом делать.

— Ну, что? — нетерпеливо бросился к нему Ширинкин, — пришёл в себя? Ты говорил с ним?

— Так точно, ваше высокопревосходительство! Пришёл! Говорил!

— Ну? Ну?! Что он сказал? Что он помнит? Может опознать нападавшего?

Ротмистр замялся и, отступив на шаг, уже не так уверенно кивнул головой.

— Так точно, ваше высокопревосходительство! Может… вернее, это… уже опознал…

— Ротмистр, чёрт вас побери! Ну, что вы мнётесь, как гимназист на первом свидании? Что он помнит? Кого он опознал?

— Раненый… Он сказал… Одним словом, мичман Головин утверждает, что злоумышленник, напавший на него — это Вы, Ваше высокопревосходительство!

__________________________________________

(*) Слова Витте, приведённые в этой главе в тексте — это его собственные размышления, взятые из мемуаров, записок и всеподданейших докладов Николаю II.

У монастыря Джвари

— Красиво идут! — вполголоса, с какой-то удивительной, вопросительно-восхищённой смесью интонаций произнёс великий князь Александр Михайлович, не отрывая глаз от густых цепей Кавказской гренадерской дивизии, поднимающихся по пологому склону.

Император посмотрел через плечо на моряка, вздохнул и вернулся к обозрению манёвров, в ходе которых лейб-гренадерский Эриванский полк оборонял высоту с возвышающимся над ней монастырём Джва́ри, а остальные три полка дивизии шли на штурм под заливистый лай дивизионной артиллерии, регулярно выплёвывающей облачка холостых зарядов в синее небо над слиянием Арагвы и Куры.

Официальная часть была императором самым беспардонным образом скомкана, торжественный обед в доме губернатора отменён, впрочем, как богослужение и парад. Вместо всего этого император изволил устроить на весь день полевые манёвры с последующим ужином в походно-полевых условиях.

Сейчас он не столько наблюдал за ходом учебного боя, где ему и так всё было ясно, сколько с любопытством разглядывал цепи 16-го Гренадерского Мингрельского Его Императорского Высочества Великого Князя Дмитрия Константиновича полка. Его последним командиром в сентябре-декабре 1917 г. был полковник Шапошников — будущий маршал Советского Союза, начальник штаба Рабоче-крестьянской Красной Армии, единственный военный, к которому Сталин обращался уважительно по имени-отчеству Борис Михайлович.

Император поймал себя на мысли, что невольно среди рядов гренадеров ищет знакомую чуть сутуловатую фигуру, и коротко вздохнул. Борис Михайлович сейчас только сдавал вступительные экзамены в Алексеевское училище, и вместо него перед глазами маячила фигура командира дивизии великого князя Николая Михайловича, который сегодня был удивительно неразговорчив и регулярно бросал на императора настороженные взгляды.

«Кажется, Сандро уже провёл необходимую подготовительную работу», — с удовольствием подумал император и уверенно направился к держащим оборону лейб-гренадерам, жестом пригласив князя составить ему компанию…

— Никки, я уже хотел писать тебе, — начал явно заготовленную речь генерал, когда они удалились на достаточное расстояние, чтобы свита их не слышала, — ты же понимаешь, что заговор с участием Аликс, это l'absurdité… (нелепость — фр.)

— Николай Михайлович, — перебил князя император, остановившись и повернувшись к собеседнику всем телом. — А покажешь мне свою коллекцию бабочек? Говорят, что ты не расстаёшься с ней даже в путешествиях и походах.

Все заготовленные слова застряли у Николая Михайловича в горле и рассыпались в мелкий прах. Бабочки были тем увлечением и той страстью, которую князь лелеял с детского возраста и отдавал ей всё своё время, остающееся от службы и изучения истории — ещё одного увлечения, на глазах превращающегося в серьезную работу.

— Никки, ты никогда о них даже не вспоминал, — с удивлением глядя на царя, пробормотал князь. И, уже оправившись от удивления, по-военному чётко отрапортовал, — 30 шкафов с коллекцией в этом году подарено Зоологическому музею Императорской академии наук в Санкт-Петербурге. Ещё один шкаф с коллекционными материалами был передан Кавказскому музею в Тифлисе. Но кое-какие экземпляры, — генерал заговорщики улыбнулся, — мне приносят и присылают постоянно. Вот смотри, — и вытащил небольшой плоский кожаный пенал с каким-то засушенным коричневым листочком.

Император туда заглянул, пожал плечами и вопросительно посмотрел на князя.

— Коконопряд дуболистный, — прошептал князь, как будто боясь разбудить насекомое, — подражает сухому листу… Посмотри, какая потрясающая мимикрия! Какой восхитительный покровительственный окрас!..

— Правильная окраска помогает защититься от врагов и сохранить жизнь? — прищурившись и нагнув голову, спросил император.

— Да-да, — радостно закивал генерал, — и обрати внимание, какого совершенства они достигли в этом деле…

— Великолепно, — резюмировал император, — просто великолепно! А теперь посмотри сюда, — и он развернул князя лицом к поднимающимся по склонам батальонам дивизии. — Мне интересно знать, Николай Михайлович! Так хорошо изучив возможности маскировки насекомых, как ты собираешься применить эти знания для пользы державы?

Генерал упёрся взглядом в ровные ряды синих мундиров, ярко и сочно смотрящихся на фоне серо-коричневой пожухлой травы, и шестерёнки его мозга яростно заскрипели, пытаясь осознать заданный вопрос.

— Никки, — после отчаянной борьбы со своими извилинами жалобно простонал генерал, — что ты от меня хочешь? Что я должен сделать?

— Думать, Николай Михайлович! Это твоя главная обязанность! Как знания, которыми ты обладаешь, могут помочь Отечеству. А делают пусть другие… — и, недовольно покачав головой, император быстрым шагом направился к первому ложементу, где уже выстроился полувзвод под командой вытянувшегося во фрунт усача-унтера.

— Вольно, богатыри! — по-неуставному ответил император на краткий доклад и, глядя снизу вверх на рослого лейб-гренадера, задал неожиданный вопрос:

— Какого цвета мишени, по которым ведутся учебные стрельбы?

— Черные, ваше императорское величество, — слегка замешкавшись, тем не менее выпалил солдат, поедая глазами начальство.

— На какой дальности стреляете на меткость?

— Стреляли на двести шагов — в поясные, на триста или четыреста — в головные и на пятьсот и далее до тысячи четыреста — в рост.

— Ну, и как, попадаешь?

— Более трёх не попадал, и то только один раз, но и более трёх промахов не давал. За них ставят под ружье, а я не люблю стоять…

— А, вот тут мы с тобой похожи, — рассмеялся император, — тоже не люблю стоять… Благодарю, за службу, бойцы! Николай Михайлович, отойдёмте на два слова…

Отсчитав быстрым шагом тридцать шагов, император резко развернулся, так что столкнулся нос к носу с поспешающим за ним князем и, зацепившись за генеральский мундир сварливо зашипел, буравя генерала своим стальным, исподлобья, взглядом:

— Генерал, про тебя врут! Говорят, что Николай Михайлович — вольнодумец, революционер и ниспровергатель основ, — князю показалось что при этих словах в глазах императора заплясали смешливые чёртики, — а я вижу сплошной домострой. Он мне тут маскировкой бабочек восхищается, а у самого дивизия что в обороне, что в наступлении — как комар на голой заднице — бей — не хочу… Открой глаза шире, командир! Твои гренадёры в этой форме видны лучше чем мишени. Винтовка бьет на полторы версты, 10 выстрелов в минуту. Пока полк доберется до позиций врага, опытный меткий стрелок успеет уложить целую роту…