Бумеранги (СИ) - Вечная Ольга - Страница 9

- Пожалуйста, не надо, - судорожно пытаюсь натянуть на себя рваное платье. Они смеются. Им доставляет удовольствие мое барахтанье.

Слезы не текут, а брызжут, я едва слышно пищу от ужаса, когда они хватают меня, распластав на кровати, уложив на живот, и начинают мять. Пытаюсь звать на помощь. Изо всех сил кричу, но голос тонет в подушке, в которую вдавливают мое лицо. Будто это происходит не со мной.

Я умоляю прекратить, пытаюсь драться. Да куда там. Лишь мерзкие запахи чужого пота, смешки и грубые прикосновения.

Один лезет в лицо и каким-то образом у меня получается укусить его. После этого сразу же получаю удар по губам. Слетаю с кровати, перед глазами темнеет, а когда проясняется, я понимаю, что они снова волокут на кровать. Ничего не слышу, картинка плывет, и в голове одно желание, пусть все скорее закончится.

Но что-то происходит. Какой-то грохот, будто упал стол или шкаф. Все замирают. Через мгновение я понимаю, что в дверь номера долбятся. Не просто долбятся, а пытаются вынести ее к чертовой матери.

Боже, пожалуйста, кто бы это ни был, пусть у него получится.

Двое ублюдков матерятся.

- Сходи, посмотри, что там.

- Дооралась, сука!

Я получаю пощечину, после чего мне зажимают рот.

- Только пискни!

Один из них выходит из комнаты, а через полминуты возвращается, причем выглядит растерянно, сконфуженно.

- Уходим, Седой.

- Чего? С какой стати?

- Пошли, говорю, - он кивает на дверь, быстро надевает рубашку, в спешке хватает вещи со стола.

Но второй даже не шелохнется. А я слышу, как пульс бахает в ушах, вдыхаемого носом воздуха не хватает, мне становится дурно, картинка перед глазами плывет. Глотнуть бы ртом воздуха. Хотя бы разочек. Идущая следом ругань теряется, я упускаю слова, суть разговора. Мне плохо, тошнота подкатывает к горлу.

Я все еще в порванном платье с зажатым ртом на кровати, белоснежные простыни которой измазаны в крови, струящейся по моему лицу из губы и носа.

- Неприятности мне не нужны. Валим, - говорит тот, кто уже оделся.

- Нихрена подобного, - басит над ухом второй. - Я распалился. Струсил - вали! Мне мальчишка не указ.

- Как хочешь. Но я пас, - тот разворачивается и уходит. Надежда, за которую я отчаянно ухватилась, рассыпается. Тот, которого назвали Седым, по-прежнему прижимает меня к кровати, наваливается всем телом, отчего мои кости хрустят. Хватает за бедро, и наконец, отрывает руку ото рта. И я кричу. Боже, у меня словно заново прорезался голос. Да так, что горло начинает саднить, словно его исполосовали ножами. Я ору, что есть мочи, как новорожденный ребенок, впервые глотнувший кислорода. Пожалуйста, кто бы ты ни был, зайди в комнату и помоги!

И он словно читает мои мысли. Залетает в спальню, запрыгивает на кровать и быстрым движением ударяет насильника двумя руками по ушам. Тот хватается за голову, стонет, и скатывается с кровати. Я быстро сажусь, подтягиваю одеяло до горла, с ужасом глядя на того, кто пришел на помощь. Мистер молчаливое высокомерное собственной персоной. Спасибо тебе, Костя, только не бросай меня здесь, не уходи!

Тот смотрит на меня вытаращенными, безумными глазами, потом поворачивается к насильнику. Резким движением показывает на дверь. Зубы сжаты, ходят желваки на побледневших скулах. Тело напряжено. Боже, он в два раза худее стоящего напротив ублюдка.

Поток слов Седого содержит столько матов, что я едва улавливаю общий смысл:

«Не вздумай играть со мной в буду-не буду, хочу-не хочу. Я тебе не мальчик на побегушках».

Костя ударяет по своей руке и снова показывает на дверь, проводит пальцем по горлу. Не знаю, как ему удается, но по жестам понятно все, что он хочет сказать. Он приказывает уходить, для этого необязательно знать азбуку глухонемых.

Но это бесполезно. Насильник отступать не намерен. А я уж точно не собираюсь сидеть и покорно ждать, чем закончится их перепалка. Соскакиваю с кровати и, по возможности подобрав остатки платья, рвусь к выходу. Седой хватает меня и швыряет в сторону. Костя кидается на него, они катятся по полу, усыпая друг друга ударами. После падения мне снова нехорошо, колени дрожат, ноги не слушаются, ватные, будто в желе увязли, поэтому ползу на четвереньках к выходу в коридор, моля Бога, чтобы там не стоял второй. Иначе это конец.

Но в коридоре пусто. Кое-как я добираюсь до лестницы и кричу, что есть мочи: «Помогите!»

Слышатся топот, шаги, на этаже появляются охранники. Я показываю на открытую дверь и умоляю:

- Спасите его. Он его убьет!

Не знаю, сколько проходит времени до появления полиции. Придя в себя, я, кутаясь в любезно предоставленный администратором халат, дрожу, сидя в фойе. Наконец, вниз спускается Костя, слегка пошатываясь. Выглядит он неважно, один глаз заплыл, ухо, в котором было крошечное колечко, порвано и заляпано кровью, как и некогда белоснежная рубашка-поло.

Насильника увозят быстро и почему-то врачи скорой помощи.

На какое-то время обо мне забывают, и я даже собираюсь незаметно сбежать, но вот снова появляется Костя, подходит вплотную. Некоторое время смотрит на меня сверху вниз, словно я диво дивное или, что вероятнее, чудище неведомое. Затем плюхается рядом на кожаный диванчик. Кое-что пишет в телефоне, потом протягивает мне:

«Он говорит, что ты сама спровоцировала. Так оно и было, с одной стороны, но… Я сказал, что ты моя девушка. Напилась. И они тебя увели обманом. Я пошел следом. Держись этой же легенды».

Я судорожно киваю.

«От заявления и вообще каких-либо претензий откажись», - показывает он.

- Но почему? - ахаю я.

«Я выколол ему глаз ключом. Надо это замять».

А потом, не понимая, что на меня находит, в состоянии аффекта или шока, я кидаюсь Косте на шею, обнимаю изо всех сил и рыдаю, шепча слова благодарности. Не имеет значения то, что он не слышит. Главное, что не отталкивает. Позволяет себя обнимать и плакать, шептать в не функционирующие уши, что это было очень страшно. И очень больно. И что он был чертовски прав - меня не насиловали. Меня вообще никто никогда не обижал. Наоборот, всю жизнь оберегали, холили и лелеяли. И только теперь я понимаю, как мои речи что в клинике выглядели со стороны: тупейшая насмешка над всеми несчастными женщинами, с которыми это случилось на самом деле. И мне так стыдно. Боже, как же мне стыдно. Сегодня я побывала в аду. И Костя - он мой герой.

Наконец, нахожу в себе силы оторваться от него. Отстраняюсь на достаточное, чтобы он мог увидеть мое лицо, расстояние. Опухшее, заплаканное - не имеет значения. Я говорю: Спасибо.

Пусть прочитает по губам. Я повторяю снова и снова. Костя абсолютно серьезен. Конечно же, молчит, просто смотрит. Я произнесла это слово уже раз тридцать, когда он, наконец, обнимает меня - теперь уже сам. Прижимает к себе. И позволяет выплакать ужас этой ночи и боль несправедливости последних лет.

Костя

Глубокая ночь застилает узкую улицу за окном долгожданной тишиной. В городе по-зимнему зябко. Тускло. Осень закончилась, наплевав на даты в календаре. Осени в этом году больше не будет, отмучились. Нам предстоит длинная тягомотная зима, а следом, если повезет, и весна, бередящая спрятанное в уголках души волнительное и робкое «а вдруг повезет». Ее тоже как-то нужно будет пережить. Приспособиться.

Дверь хлопает туда - обратно, привлеченные шумом испуганные постояльцы высыпали на первый этаж и ошарашенно переглядываются. Многие, кого не должно здесь быть ни в это время, ни в какое-либо другое, успевают поскорее унести ноги, опасаясь излишнего внимания к своим небезызвестным персонам. Новые гости заходят, но, увидев людей в форме, разворачиваются на каблуках, изображая шок от того, что якобы ошиблись дверью. Нет-нет, конечно же они искали круглосуточный магазинчик, чтобы прикупить кефирчик с овсяным печеньем, а попали в бордель (зачеркнуто) отель с почасовой оплатой. Я редко выхожу из дома, вот выбрался - и понимаю, что лучше бы продолжал сидеть перед монитором.