Кареглазка и чудовища (СИ) - Наседкин Евгений - Страница 2

Когда я прохожу мимо, Лара вытягивает палец в мою сторону, привычно бормоча какую-то ахинею, из которой мне удается разобрать только: «ковчег рядом» и «бог не знает о тебе». Как я, бля, рад! — хохочу я, и заглядываю вниз, в овраг под мостом. И даже не сразу верю в свою удачу. Там что-то есть.

Я не разбираюсь в военной технике, поэтому трудно сказать, что это. Похоже на БМП — боевую машину пехоты. Оно стоит наискосок, наехав на большую иву, и прижав дерево к горизонту. Есть шансы, что там будет либо оружие, либо сухпайки, либо аптечка.

Я нахожу глазами тропинку, ведущую под мост, и лезу к этому чуду национального военторга, хотя там может быть и болото, и ловушка… Внизу все еще лежит снег, и идти тяжелей.

По большей части я либо скольжу по ледяной корке, либо проваливаюсь под нее. Я почти добрался к военной машине, когда увидел, что следом идет Таня — она всегда как повторюха, лучше бы осталась наверху.

Я карабкаюсь на камуфлированный стальной корпус и вижу, что над ним торчит маленький человеческий череп — он надет на саперную лопатку, вставленную в щель люка. Юмористы, мля…

Открыть люк не получается, и верный Кракобой не помогает.

Вдруг слышится приглушенное урчание. Успеваю пересрать — хотя это никак не может быть трескун. И действительно, из тумана появляется животное — то ли волк, то ли одичавшая собака. Викрамова срань! Тихо окликаю сестру, почти добравшуюся ко мне. Вижу, что к первой собаке присоединилось еще две. И они резво бегут по снежному настилу, хотя их лапы и разъезжаются на гололеде. Таня видит их, проваливается в снег и тормозит. Она паникует.

— Не беги, перекатывайся! — кричу ей.

Но Таня увязла в трех метрах от бронетранспортера. Собаки рядом. Внутри все холодеет, я пытаюсь вытащить лопату из щели и кричу на животных. Они притормозили, и снова рванули. Сверху глядит Латышев — мудло выжидает, что произойдет, но не помогает. И я знаю, почему — учитывая его людоедские замашки.

Первая псина уже подскочила к сестре и пытается ухватить ее. Таня испугана, но молчит, она приучена к тишине. У нее — приступ, она задыхается и сопит, снимает рюкзак и ищет что-то, отбиваясь ногами.

Я мешкаю — в накатившем ощущении безысходности и предрешенности. Лишь спустя какие-то мгновения, я прекращаю дергать лопату, кидаю в собак детский череп, и по носу бронемашины съезжаю на снег, проваливаюсь, вылезаю и ползу к Тане. Она задыхается. Псина хватает меня за рукав — но рука предусмотрительно обмотана толстым картоном. Зато я попадаю по собаке, и проламливаю ей голову. Мозги расплескиваются, как жижа, а я подхватываю подыхающее животное и изо всех сил швыряю в других собак, ползу вслед и успеваю врезать Кракобоем еще одной псине по лапе. Та скулит, отскакивает, но не далеко. Я достаю Танин рюкзак и шарю в нем, понимая, что нужно. Твари выжидающе кружат. Поняли, что мы опасны. Затем одна из них начинает рвать погибшего сородича.

Внезапно я глохну — ББАХ! Вторая собака падает замертво. Я поднимаю голову и вижу Калугина на мосту, с ружьем. Господь Бог, наконец-то. Третье животное нехотя, но быстро убегает в ближний лесок. Я нахожу пшикалку и даю Тане, которая судорожным движением прижимает ее ко рту — но там осталось совсем мало, хватает на один впрыск.

Я замечаю рваную штанину на джинсах Тани — она укушена, и это проблема. Нужен антибиотик. Я обнимаю ее и успокаиваю, хотя сам подрагиваю. Сверху спускаются ублюдки. Марина сочувствующе поглядывает — она считает, что близка с нашей семьей. Пусть считает, пока это выгодно. Сам я прекрасно помню, что ничего ей не обещал — хоть слова и не имеют веса, я не люблю врать лишний раз.

Мужики рады, они забирают туши животных, чтоб позже съесть. Калугин похлопал меня по плечу, но не спросил, как дела. Никто не хочет помогать другим людям. Время такое. Латыш остыл, он доволен нежданными трофеями, и шутит, что в этот раз мне повезло — есть мясо получше, чем мои сухожилия. Я отвечаю ему средним пальцем.

Я помогаю Тане, и вместе мы поднимаемся обратно на шоссе.

— Ужин есть, пора прятаться, — Калугин ухмыляется. — Пошли, ублюдушки?!

И мы идем по мосту в мертвый город, обходя баррикады из автомобилей, и радостно улюлюкая. Как мало иногда людям нужно для счастья…

Щербинин не может стерпеть, и сразу отрезает у псины ухо — часть своей доли. Он его прижигает газовой горелкой (он всегда держит баллончик под рукой) и торопливо кладет в рот. Я иду рядом, и слышу, как под его зубами хрустит ушной хрящ. Мерзко. Но Саня доволен, он напевает, по-идиотски ухмыляясь: «Помельче порежу бульдога иль колли. Не знаю, ты любишь ли? Но будет прикольно. Обычно не знаешь, что будет на ужин. В меню, по секрету — собачьи котлеты…».

Я их ненавижу, и с удовольствием представляю, как однажды всех убью. Тогда говна на земном шаре станет еще меньше, но меня это не должно беспокоить. Последнее время мы вообще не встречаем выживших. Скоро совсем никого не останется.

Правда, сейчас есть более насущная проблема — Тане нужен антибиотик и нитроглицерин. На ней лица нет. Конечно, она сама по себе бледная и худосочная, выглядит не на 15, а в лучшем случае, на 12–13. Последствия болезни и голодных лет. Хотя мы все измучены и вымотаны, конечно… Все эти годы я понимал, что наша участь предопределена. И смирился с этим. Но неужели время Тани истекло именно сейчас?

Я надеялся, что в этом городе смогу разжиться всем необходимым. Этот день был не хуже, чем все остальные. Откуда же я мог знать, с чем там доведется столкнуться? Это ведь вы — новые люди — такие умные: преодолели две тыщи световых лет, и достигли созвездия Дракона… а я — обычный выродок, убивающий ради выживания, и насилующий, чтоб сохранить здравомыслие.

****

Елена Крылова сама организовала такой необычный виварий — и небезосновательно гордилась этим. Помещение для содержания подопытных выглядело как морг, и было, по сути, моргом. Здесь было жуть, как холодно, что подтверждалось толстым слоем изморози на узорчатой метлахской плитке. Даже утепленный защитный костюм, выглядящий со стороны как скафандр для выхода в открытый космос, не согревал — по телу то и дело пробегала дрожь.

Она застыла, не в силах оторвать взгляд от фотографии, приклеенной к очередной морозильной камере. Мальчик делает селфи вместе с улыбающимися родителями на фоне аквапарка. Белокурый, со смешинками в глазах, он счастлив в этот момент так, как больше никогда не будет. Крылова знала, как выглядит счастье, и знала, что распознать его можно лишь спустя время. Фотография — это все, что осталось от того мальчика, и от того времени.

— Елена Ивановна, работаем?! — Валера Антонов тоже замерз, но вдобавок он был еще и раздражен — необходимость работать всегда его раздражала. — Вы здесь каждый раз становитесь, как вкопанная… не налюбуетесь никак. А рабочий день пора уже заканчивать!

Ученая отстранилась и оглядела весь шкаф с камерами — на каждой было что-то приклеено. Вот брелок для ключей в виде кроличьей лапки, вот — обручальное кольцо, а там дальше — пластиковая паспортная карта. Но только на одной камере было полноценное фото.

Никогда нельзя забывать, что это люди, и они нуждаются в спасении. Так она решила.

— Он совсем ребенок, — сказала девушка. — Ты не думаешь об этом, Валера? Ты не думаешь, что все эти люди… они же люди! Разве ты не хотел бы, чтоб тебя спасли?

— Это опасная зверюга, вот о чем я всегда помню, — проворчал Антонов. — А также помню, что он сбежал из дому, заразился, а вернувшись — убил родителей.

— Ну, и что?! — воскликнула Крылова. — Я тоже убегала, когда отчим не разрешал играть в Майнкрафт, и что? И деньги воровала… да миллионы детей сбегали, неужто это смертный грех?!

— Мне насрать, если честно, — сообщил лаборант. — Мои родители, к примеру, обзывали меня дебилом. А я не сбегал. Зачем? Чтоб жить в парке?

— Бесплатный вай-фай был только в парке, — с ухмылкой объяснил он в ответ на удивленную мину начальницы. — Ладно, простите, я сгоряча… просто хотел поторопить. Будем работать?