Проклятье Ифленской звезды (СИ) - Караванова Наталья Михайловна - Страница 27

Темершана поёжилась, как от холода, хотя печка нагрела комнатушку так, что впору снимать не только верхнюю одежду, а вообще всю, какую только позволят приличия.

— Странно.

— Что?

— Вы меня успокаиваете. Так не должно быть.

— Потому что я злодей-ифленец? Убийца?

Темершана ответила с облегчением:

— Да. Вы как будто всё понимаете. Это пугает…

Шеддерик невесело усмехнулся:

— Вы как, выспались? Или…

Она заметно смутилась.

— Я потом отдохну. Теперь ведь ваша очередь… а я покараулю.

— На лежанке места хватит для двоих.

— Нет. Я… потом. Можно?

Шедде только рукой махнул и забрался в тёплый уют над печью. Попутно расшнуровывая куртку и скидывая сапоги. Захочет — сама заберётся. А нет — внизу на лавке такой небольшой девушке вполне можно разместиться…

Сон оказался не из приятных — тот самый сон.

Пленник, снова прикованный к решётке, тяжело и хрипло дышал. Палач продолжал монотонно повторять про бочки со смолой и про деньги, пленник — хрипел своё «нет».

Смотреть на пытку было тяжело, но Шеддерик не мог не смотреть. Во сне — ни зажмуриться, ни отвернуться. Эта пытка была не только для пленника. Для него тоже: смотри, изучай. Запоминай.

Когда с парня начали сдирать кожу — с плеч и боков, потом — с груди, Шедде готов был кричать от несуществующей боли. Когда пленник терял сознание, помощник палача лил на него солёную воду из ведра.

Пятый. Пятый день из семи. На шестой пленник во всём признается. На седьмой — умрёт. Сам умрёт, в камере. Ослеплённый, с разбитыми коленями и разможжёнными пальцами, почти лишённый кожи.

Его труп вернут родственникам. А тех родственников окажется — одна лишь обезумевшая от горя мать. Известная в городе ведьма и гадалка…

Проснувшись, Шеддерик увидел, что Темершана свернулась, как котенок, напротив печки, укрывшись его просохшим на печи плащом. Зрелище это странным образом сняло душное, болезненное ощущение, которое всегда сопровождает кошмары.

Избушка давала передышку, но не отменяла необходимость спешить в Тоненг. И неизбежно предстояло сегодня, а лучше — прямо сейчас, двигаться дальше. Шеддерик первым делом сунул нос в мешок с крупой, в надежде, что там осталась ещё хотя бы горсть. Но кроме чёрных спрессованных в пластины кусков плесени там не обнаружилось ни зернышка. Темершана вчера очень тщательно перебрала его содержимое.

В оконце утренний свет ещё даже не брезжил. Было тихо.

Шедде взял котелок и вышел наружу, набрать воды. И обнаружил, что ночью ветры сменились. Значительно потеплело, тощее снежное одеяло стало ноздреватым и просело. Облака ещё стремительно неслись по небу, в разрывах иногда поглядывала белая неполная луна. Но внизу, у самой земли, было тихо. Сыпала мелкая морось.

Спускаясь к ручью, он понял, что смена погоды им вряд ли поможет — под слоем снега прошлогодняя листва пропиталась влагой и теперь скользила под ногами, а у ручья образовалась большая лужа густой чёрной грязи. Ругаясь про себя на эту слякоть, он всё же без потерь взобрался обратно к избушке.

Темершана та Сиверс, очевидно, вскочила в тот самый момент, как он покинул домик. К его возвращению в печке снова весело плясал огонь, а плащ лежал на лавке аккуратно свернутым. И даже сапоги уже снова были у неё на ногах.

— Надо было оставить немного еды на завтрак, — вздохнула она.

— Нечего там было оставлять. На завтрак у нас сегодня будет дивная кипячёная вода, согласны?

— Подождите! То есть, да, пусть кипит! Я сейчас!

Когда ей в голову приходит какая-нибудь идея, лицо сразу меняется, словно озаряясь внутренним светом. Вот и сейчас — вроде даже и не улыбнулась, но отчего-то сразу захотелось улыбнуться в ответ. Что-то в ней изменилось со вчерашнего вечера. Как-то без причины, но сразу и заметно. Эта новая Темершана та Сиверс не то чтобы нравилась ему — скорей забавляла и на время заставляла забыть о самых главных насущных проблемах.

Сейчас она мышкой выскользнула за дверь. Шеддерик ловко засунул котел в печь и сел напротив — ждать, когда вскипит. Ну, или когда вернётся мальканка.

Она вернулась почти сразу — с небольшим букетом еловых веток и мха.

— Это пихта. А это серый мох ягель. Его едят лоси и олени, значит, он съедобный…

— …но вряд ли вкусный. Будем варить, или его так жуют? Как олени?

— Олени его точно не варят… я не знаю. А кипяток с пихтой вкусный. её заваривают, чтобы лечить воспаления и лихорадку. А мы в монастыре просто так бросаем во взвар. Для вкуса.

— Отлично! Значит, бодрящий кипяток с пихтой и олений мох! Отличный завтрак.

Шеддерик вообще-то знал случай, рассказанный знакомым моряком. О том, как рыбачья лодка разбилась на северном пустынном острове, и выжившие ждали помощи почти месяц, питаясь в основном ягелем и брусникой, потому что сильный прибой исключал возможность рыбалки. И все дождались помощи. Правда, сильно страдали от истощения.

На вкус ягель оказался почти никакой. Мягкое, пружинящее во рту нечто, которое трудно глотать. Он пах прелью и лесом. Всё равно как если бы пришлось есть мягкие деревянные стружки. Так что, попробовав кусочек, от этого яства они отказались.

А вот пихтовый взвар оказался даже вкусным — мальканка не соврала.

Одна жалость — с собой не возьмешь.

Часть утра он потратил на то, чтобы восстановить потраченные запасы — принести из леса хворосту, раз уж нет топора, чтобы нарубить полноценных дров. Так было принято на островах, и он счёл, что и здесь, в лесу, так будет правильно и честно.

Впереди оствалось ещё два дня тяжёлого пути к деревне на перекрёстке, и неизвестно сколько — после…

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

…о том, что деревня близко, их вначале предупредил тёплый запах дров и очага, а потом, почти сразу, они наткнулись на нахоженную тропу. По ней, должно быть, местные крестьяне ходят по дрова. Тропа привела к огородам, минуя тракт.

В деревне их наверняка ждали с нетерпением, Шеддерик это прекрасно понимал. Одно радовало — Темершана держалась удивительно хорошо. Передышка в избушке пошла ей на пользу, да и сам он периодически ловил себя на мысли, что самая худшая часть их совместного путешествия позади. Самым худшим стали холод и голод…

Но заморозки отступили, да и о голоде, коли уж они вышли к человеческому жилью, скоро так или иначе тоже можно будет не думать.

Прошлую ночь они провели снова почти с комфортом, укрывшись в ветхом от времени стогу. Но время уходило, Шеддерик как будто даже чувствовал, как оно сыплется песком сквозь пальцы. Ему уже казалось, что если так дальше будет продолжаться, то до Тоненга они добредут, дайте Повелители Бурь, к весне. Бледными тощими скелетами.

А значит, надо было думать, как это сделать быстрее.

— Нам нужны лошади, — сказал он вслух.

Его спутница задумчиво кивнула. Заметила:

— В гостинице держат почтовую лошадь. Но это стоит денег…

— Значит, попробуем добыть лошадок иначе… вы верховой езде обучены?

— В монастыре нет верховых лошадей. Но раньше мне нравилось ездить верхом.

— Вот и отлично. Я думаю, те, кто устроил за нами охоту, ждут в деревне, когда мы появимся, и ждут уже давно. И у них наверняка есть и лошади, и еда, и тёплая одежда. И я совершенно не вижу причин, почему бы нам с вами этим всем добром не воспользоваться.

Важно было заставить мальканку поверить, что план хорош. Потому что сам Шеддерик видел в нём немало прорех. Для начала стоило узнать, сколько человек собралось в деревне по их душу. И неплохо бы ещё выяснить, кто эти люди, кому подчиняются, чего хотят. Хотя… хотят они, вероятно, немедленной смерти и его самого и его подопечной. Иначе на тракте вели бы себя осторожней.

Темери невесело улыбнулась в ответ:

— Будет непросто.

— А мы спросим у местных, где тут пришлые своих лошадок держат. Я думаю, здешнему народу наши с вами преследователи тоже уже порядком надоели.