Приключения Желудя - Петкявичюс Витаутас - Страница 11

• Предыдущая
• 11/25
• Следующая

— За такое оскорбление я прикажу засунуть вас в дуло пушки и выстрелить против ветра!

— Эту песню он сложил на страх вашим врагам, чтобы они тряслись, как осиновый лист! — поспешно объяснил Жёлудь.

И правителю пехотинцев понравилась песня. Он приказал своим солдатам как можно быстрее выучить её, а Жёлудю велел записать и разослать всем газетам мира следующее заявление:

"Я — единственный правитель Бобового царства Кривдина государства и никого больше знать не знаю. Я владыка владык всех бобовых, несравненный Тур-Боб-набоб. Я расколошмачу этого заросшего паутиной выскочку, заставлю его съесть подошву собственного сапога! Но это только начало. Потом я объявлю войну всему миру. Вперёд, вперёд к окончательной победе!"

Все слуги вскочили, стали на руки, задрыгали в воздухе ногами и взревели:

— Ура набобу!

Так у них было принято приветствовать Тур-Боб-набоба.

Жёлудя и Гороха поместили в отдельной палатке. Друзья сели и долго ещё смеялись.

— Скажи, — начал Жёлудь, — неужели я выгляжу так же глупо, когда вру и хвастаюсь?

— Глуповато, — сказал Горошек. — А в общем, кто тебя знает…

— Э, братец, нам с тобой обманывать друг друга не к лицу. Ведь это дело дураков.

Жёлудь тут же хотел выложить о себе всю правду от начала до конца, но Тур-Боб повёл их осматривать укрепления.

В глубоких траншеях сидели тысячи пехотинцев, вооружённых винтовками из былинок, к которым были примкнуты штыки из еловых игл. Солдаты смертельно устали и спали где придётся, однако они и во сне дрыгали ногами, отдавая честь своему предводителю. Перед линией окопов тянулись заграждения из шиповника, а в промежутках между ними стояли орудия всех калибров из стволов одуванчика, конского щавеля и бузины. С тыла подползали колонны танков — громадных улиток, на которых сидели танкисты-фасоли.

— Из-за них я никак не могу перейти в наступление. Каждый раз опаздывают к бою! Но ничего. Мои военные инженеры и учёные работают над новым видом оружия. Скоро мы начнём уничтожать этих всадников с воздуха.

Боб-набоб повёл гостей в глубокое подземелье, вырытое Кротом. Стены были выложены светящимися гнилушками. При этом свете, зеленоватом, немигающем, трудилось множество военных учёных. Они пускали мыльные пузыри и старались прицепить к ним большие корзины. Но как только пузырь соприкасался с крючком, он тут же лопался и обдавал всех брызгами. Тогда учёные бросались к чертежам; уткнувшись носами, усердно проверяли расчёты, долго спорили и начинали всё сначала.

Увидев Тур-Боба, они стали на руки, задрыгали ногами, выкрикнули боевой клич и снова взялись за дело.

— Прошу прощения, — спросил практичный Горошек, — почему они, приветствуя вас, подымают вверх ноги, а не руки?

— Это моё изобретение, — похвалился Боб-набоб. — Руки солдата всегда должны быть свободны, чтобы держать оружие. Но это ещё не всё. Спустимся глубже. Прошу вас.

За пятнадцатью двойными дверьми, под охраной сотни солдат сидели пожелтевшие от старости учёные и что-то чертили. Они не стали на руки, только задрали ноги к седым головам и снова склонились над чертежами, что свидетельствовало об особой милости набоба.

— Эти учёные мужи создают аппарат, с помощью которого можно будет притянуть Солнце к Земле. Если это удастся, мы не только забросаем своих врагов бомбами, но и сожжём их, как солому.

— Как же так? — задрожал Жёлудь. — Если вы притянете Солнце, сгорит вся Земля, а с ней и мы все!

— Неважно, зато наши враги будут сожжены первыми! Я в этом не сомневаюсь.

— А нельзя ли договориться по-хорошему? — несмело спросил Горох.

— Можно, но зачем? Вы, поэты, ничего не понимаете. Оружие куётся для войны, а не для игрушек. Если солдат гибнет на войне, то так ему и положено. В моём царстве только женщины и калеки умирают в постели.

Жёлудь не успевал всё записывать в свою тетрадь. От глупых речей Тур-Боба у него дрожали руки. Он засунул перо за ухо и сказал:

— Простите, а для чего вам завоёвывать мир и что вы будете делать потом?

— Во-первых, мир для того и создан, чтобы его кто-нибудь завоевал. А когда он будет в моих руках, тогда я объявлю войну Луне.

— А дальше?

— Мне не важно, с кем воевать. Я знаю, что воинскую славу можно обрести только на войне, поэтому и воюю.

— И я хочу спросить, — скромно вмешался Горох. — Неужели ваши учёные не могут придумать такую машину, которая сама бы выращивала хлеб или, допустим, пахала землю?

— Могут, но не хотят. За такие штуки им не достанется ни орденов, ни денег.

И снова запели трубы и начался бой. Шли вереницы пехотинцев, шли, как стадо баранов, и падали под мечами всадников. От грохота у всех заложило уши. Орудия разных калибров, заряженные порохом из чёртова табака, гремели до позднего вечера.

Когда один из осколков продырявил жёлтую палатку и выбил трубку изо рта отважного полководца Тур-Боб-набоба, тот завопил не своим голосом:

— Отбой! Отбой! Солдатам надо отдохнуть! Теперь Жёлудь прекрасно понимал, с кем его свёл случай. И у него возникло неудержимое желание устроить обоим Тур-Бобам такое, чтобы им больше не только воевать, но и драться не захотелось.

На следующее утро друзья посетили полевой госпиталь, устроенный под большущим листом Лопуха. Здесь лежало множество раненых фасолей-пехотинцев.

— Чем вы лечите раны? — спросил Жёлудь у доктора.

— Надеждой, — ответил тот.

— Какой надеждой?

— На скорый конец столетней войны.

— Замолчи, невежда! — оборвал его Жёлудь. — Их надо лечить воском, соками или цементным порошком.

— Совершенно верно, — согласился доктор. — Сейчас мне бы сгодилась и обычная цветочная пыльца — только где её взять? Цементный порошок нужен для строительства укреплений, воск — для чистки орудий, сок — для производства пороха, а всё остальное идёт на сооружение одного таинственного аппарата. Брюхо нечем набить, не то что рану смазать. Словом, раненых будем лечить, когда выиграем войну.

Один из фасолей опёрся на своё ружьё и сказал:

— Эх, братцы, пустые разговоры! Мой дед не дожил до этой победы — погиб на поле боя, отец скончался в плену, а я, видно, помру в лазарете.

Огляделся Жёлудь вокруг, и у него потемнело в глазах. Насколько хватал глаз — всюду лежали раненые и ждали конца войны, чтобы их начали лечить. Видя их страдания, Жёлудь стиснул руку друга и сказал:

— Мне больше не хочется стрелять.

— Разве я не говорил? — вздохнул приятель.

— Говорил, — признался Жёлудь. — И всё-таки надо что-то предпринять.

Весь день Жёлудь напряжённо думал, чертил на песке планы, спорил с Горохом и сам с собой, пока не решил:

— Тебе, Бегунок, придётся проникнуть ночью в лагерь всадников и похитить одежду и все знаки отличия их командира, а я постараюсь раздеть повелителя пехотинцев.

— Ничего не понимаю, — развёл руками Горох.

— Тут и понимать нечего. Оба Тур-Боба похожи друг на друга, как два близнеца. Мы обменяем их одежду, а солдаты уж сами будут знать, что делать с предводителем вражеского войска.

— А если они не догадаются? — всё ещё сомневался Горох.

— Подскажем.

— А если не поверят?

— Не будь трусом, — рассердился Жёлудь. — И поторопись, летние ночи коротки.

Горошек убежал. Он тихо перекатился через линию окопов, перебрался через заграждения, а очутившись в тылу врага, пополз на животе. Однако он был такой круглый, что всё равно — стоя ли, лёжа ли — катился по траве, словно его с горки пустили. Тогда Горох сложил руки за спиной и медленно, будто вышел на прогулку, направился к палатке Тур-Боб-на-боба. Часовые, видя, что он так чинно шагает, беспрепятственно пропустили его и даже отдали честь высочайшему гостю их повелителя.

• Предыдущая
• 11/25
• Следующая