Просроченное завтра (СИ) - Горышина Ольга - Страница 3

Шутки-шутками, а Алена не любила сдавать бутылки. И от спиртного стояла в стороне — их папа отравился водкой. Дорогой, причем. Не спасли… Каждый четверг Алена говорила, что делает это для парней в последний раз. И вот один четверг действительно стал последним.

Впервые Михаил Владимирович приехал на день раньше и так же впервые зашел в сельмаг. Он ничего не спросил и сухо попросил Алену сесть к нему в машину. Она готовилась молчать, как партизан, но он опять же ничего не спросил. Сказал только одну фразу:

— Сергея я уволю.

И она сказала тоже одну:

— Пожалуйста, не надо.

И через минуту, за которую он так и не завел машину, добавила:

— Он не пьет, а парней не удержать. Пожалуйста, Михаил Владимирович, не трогайте Сережу. Иначе он действительно начнет пить.

— Тогда мне придется уволить тех, кто пьет.

Она молчала, и Михаил Владимирович усмехнулся:

— Их ты почему-то не защищаешь.

Она ответила, не задумываясь:

— Так их же за дело.

— Так и твоего Сережу за дело.

— Он не мой! — почти выкрикнула Алена и густо покраснела, сама не понимая почему.

— Так я тебе и поверил…

Его рука соскользнула с руля ей на грудь — а там одна футболка и больше ничего. Глаза заслезились от отразившегося от циферблата солнечного зайчика, и в горле встал ком.

— Хочешь, чтобы я его не уволил?

Она нашла силы мотнуть головой — какое ей дело до Сереги и их пустой тары!

— Можно мне выйти? — промямлила она, и рука с часами тотчас исчезла.

— Конечно, можно.

Алена рванула ручку, но смогла открыть дверцу "Девятки" лишь с третьего раза. На конюшню на следующий день она не пошла и в субботу тоже. В воскресенье к ней заглянула подружка. Ее взгляд ей очень не понравился.

— Михаил Владимирович мой, поняла?

Тогда Алена еще ничего не поняла. Но всем давно было все ясно. Вечером зашел Серега и позвал прогуляться. Она обернулась к матери — та кивком отпустила. Они молча спустились со второго этажа, вышли к дороге, которая через мост вела к конюшне, мимо хозяйского дома. От реки еще не видно было, на месте машина или Михаил Владимирович уже уехал.

— Ты просила за меня? — спросил наконец Серега и с такой силой развернул к себе Аленку, что та чуть не закричала. — Отвечай, ты спала с ним?!

Она моргала, не в силах вымолвить и слова, тогда он затряс ее за плечи.

— Ты что, совсем дура?! Мне нахрен не нужна эта работа, если ты спишь с ним! Она наконец сумела выдохнуть:

— Хватит! За кого ты меня принимаешь? И он… Он не такой!

Но он был таким. Она это поняла еще в его "девятке", а взгляда Лидки было более чем достаточно, чтобы понять, что ту он не просто полапал. И Серега это знал.

— Мне нужно закрыть конюшню, — сказал он, прибавляя шаг.

Он шел от нее на расстоянии, бренча в кармане ключами. Губы сжаты. Она тронула его за локоть.

— А в остальном все хорошо?

— Наорал только. И сказал, что если в другой раз поймает, никакие Апенкины слезки не помогут.

Серега вновь глядел на нее, но шага не сбавил. Только грудь еще быстрее начала вздыматься под модной футболкой.

— Так ты не спала с ним? Только скажи правду, пожалуйста. Я все снесу. И никому не расскажу.

— Я не такая, — буркнула она.

Он остановился и схватил ее за руку.

— Я знаю, потому даже боюсь к тебе подходить.

— А ты не бойся, — сказала она и испугалась собственных слов.

А Серега не испугался, хотя и не настаивал. Это она испугалась, что в другой раз Михаил Владимирович не выпустит ее из машины просто так. Пусть лучше это будет Серега, а там хозяин может и оставит ее в покое. Внутри конюшни горел лишь один фонарь, и его свет почти не достигал стога, доходившему почти до потолка. Пришлось снимать фонарь с гвоздя, чтобы убедиться, что все следы заметены. Испачканное сено она собственноручно скормила хозяйскому коню.

Их было трое подружек, и только она не побывала в постели Михаила Владимировича. Лидке он еще оплатил аборт. Непонятно, на что дура рассчитывала. А Серегу не вышвырнули даже тогда, когда после убийства Михаила Владимировича хозяйкой стала тетка, державшая у них коня. Стерва, каких свет не видывал, но и она Серегу не уволила и поощряла его тренерскую учебу. Это он сам шприцом поставил крест на карьере и жизни.

Настроение к полудню испортилось окончательно — по некоторым номерам Алена не сумела прозвониться, по другим ее вежливо послали — где-то, сообщая, что вакансия закрыта, где-то, что возраст не подходит, а где-то вешали трубку без каких-либо объяснений. Газетная бумага почти разошлась на полоски, с таким неистовством Алена вычеркивала шариковой ручкой номер за номером. Одно ухо горело от трубки, другое — от ладони, которой Алена заглушала телевизор. Тетя Маша уже переместилась с вязанием на кухню и осуждающе поглядывала на нее. Потом отложила почти довязанную спинку свитера и зашаркала в коридор.

— Ну, поняла наконец, что не про тебя невеста? — спросила соседка со странным вызовом и хотела забрать газету, но Алена успела прижать ее трубкой. — Не найдешь ты ничего. И это хорошо, дуреха!

Тетя Маша вырвала газету и принялась читать, кривляясь:

— Девушка до двадцати пяти лет с приятной наружностью, ногами от ушей и со свободными взглядами на любовь.

— Нет там такого! — почти взвизгнула Алена.

— Это ты просто читать не умеешь! — цыкнула на нее соседка. — Учиться тебя послали, вот и учись.

Алена на мгновение прикрыла глаза и сжала губы, чтобы правда не вырвалась наружу.

— Нам деньги нужны, — буркнула она.

— А кому они не нужны?! — подбоченилась тетя Маша мятой газетой. — Вон вечером вяжи свитера для еврейского торгового дома, как я и твоя бабуля. Нитки тебе дадут и заплатят тыщу двести, тыщу восемьсот. Немного, зато никто не обидит. Хозяйка офиса! Надо ж такое выдумать! Секретутки им всем нужны, козлам этим! Ты на нашу-то шалаву полюбуйся, — тетя Маша ткнула газетой в запертую дверь Полининой комнаты. — Знаешь, как они их называют — девушки сопровождения, — она даже в широкой талии закачалась для большего драматизма.

— С чего вы взяли, тетя Маша?

Алена поднялась с вздувшегося линолеума — ноги затекли до боли.

— Глаза у меня есть! — соседка затрясла газетой перед Алениным носом. — По телевизору, знаешь, сколько таких показывают!

Она зашаркала обратно на кухню с газетой, заявив, что та лишь для селедки годна. Крик «Отдайте!» — застрял в горле, а вторую попытку перекрыл телефонный звонок. Алена схватила трубку машинально — обычно отвечать на звонки в почти что чужой квартире она не решалась. Однако звонили именно ей. Она оставила сообщения на нескольких автоответчиках без всякой надежды, что ей перезвонят. Приятный женский голос попросил уточнить, насколько хорошо Алена владеет английским — Алена не постеснялась ответить, что «свободно». Мама преподавала как раз его — и, пожалуй, это был любимый урок у всей школы. В других предметах полезности никто не усматривал. Женщина на другом конце провода удовлетворенно хмыкнула и спросила, в котором часу Алена сможет сегодня подъехать по такому-то адресу. Да хоть через час — она живет недалеко. Ей назначили на четыре.

Дрожь в руках опережала сердцебиение, и Алена даже промахнулась, вешая трубку. Палец ныл от набора — почему не поменять аппарат на кнопочный! Она еще раз перечитала адрес и поняла, что понятия не имеет, где это. Пришлось идти на поклон к соседке.

— Я не собираюсь указывать тебе дорогу в бордель! — выдала тетя Маша и отвернулась, а потом, глядя уже в окно на перегороженную машиной арку, добавила: — Сейчас твоей матери позвоню!

— Тетя Маша, пожалуйста! Я не маленькая. Я знаю, что к чему. Меня не проведешь! А вдруг им действительно нужен мой английский?

В голове вопросительного тона не было. Она вспомнила, что именно для «Аргуса» оставляла сообщение на английском, потому что на автоответчике не было ни одной русской фразы. Должно быть, они таким образом проводили первый отсев соискателей. Ее не отсеили, ура! Только тетя Маша осталась непреклонна. Придется спрашивать дорогу на улице.