Эйнит (СИ) - Горышина Ольга - Страница 7

— Некому. Сейчас возьму велосипед.

— А что вообще вышел без велосипеда? — не удержалась от нового комментария Эна.

Дилан наградил ее испепеляющим взглядом и тихо буркнул:

— За кошкой выскочил!

И тут же, будто извиняясь за грубый тон, улыбнулся ее матери:

— А вы это... Банановый хлеб принесли, да? Я сейчас мать позову.

— Не беспокойся, мы сами позвоним.

— Нет! — вскрикнул Дилан и с опаской покосился на дом. — Дождитесь меня здесь. Я сейчас.

Парень опрометью ринулся к калитке и чуть не поскользнулся на затвердевшей лишь сверху грязи. Мать удивленно взглянула на дочь и пожала плечами. И в тот же миг тишину улицы прорезал раскатистый мужской бас. Обе замерли, силясь разобрать слова песни:

— Я все отдам за милый грог, за славный старый грог. И за табак и красный эль. Налей, сынок, налей...

— Дилан сказал, что его отец пьет, — прошептала Эна, натягивая шапку на лоб.

— Должно быть, оттого я и приняла его за бродягу, — так же тихо отозвалась мать.

— Может, я даже бутылку у него в руках видела. Не помню.

Высокие кусты не позволяли заглянуть за калитку. Однако и на дороге были слышны отзвуки повышенных голосов. Хлопнула дверь. Зашелестел гравий. Дилан, успевший надеть пиджак, придержал калитку, чтобы вывести на дорогу велосипед, и виновато улыбнулся соседкам. За ним спешила женщина в длинной темной красноватой юбке и кофте из коричневой ткани с несуразным рисунком: то ли горошинами, то ли цветочками — традиционный ирландский деревенский вид. Круглое лицо нисколько не напоминало сыновье, как и волосы цвета выжженной травы. Она на ходу убирала их назад, виновато улыбаясь мнущимся на дороге гостям. Те поздоровались с такой же извиняющейся улыбкой, говорившей о том, что обе сожалеют, что стали невольными свидетельницами семейной ссоры. Соседка поспешила поблагодарить за кекс и теперь улыбалась во весь рот, стараясь не глядеть в глаза матери Эны.

— Ма, мне пора, — Дилан вскочил на велосипед. — Я сегодня приду к вам дрова колоть, — бросил он то ли Эне, то ли ее матери, уже почти доехав до конца забора.

— Простите, что не приглашаю пройти в дом, — сказала его мать, как только Дилан скрылся за поворотом.

И тут же повернулась с вымученной улыбкой к Эне и, ухватившись за ее рукав, как за соломинку для спасения, затараторила, странно стреляя глазами в сторону кустов, скрывавших дом:

— Дилан рассказал, что напугал тебя. Я уже обругала его за глупость. Только ты не сердись на него, он такой ребенок!

И вновь Эна заметила, как женщина опасливо покосилась на кусты, но, проследив за ее взглядом, ничего странного не приметила. А мать Дилана продолжала тараторить, будто боялась, что нежданные гостьи начнут задавать лишние вопросы:

— Я всегда жалела, что дом пустует. Вы же знаете, как угнетает созерцание заброшенных домов, а тут... В общем, понимаете, поиграть сыну не с кем совсем. Живем-то на отшибе.

Эна улыбалась в ответ, чувствуя непонятную вину перед этой задерганной женщиной. Мать продолжала прижимать к груди бумажный мешок с банановым хлебом, так и не предложив его той, кому он предназначался. Неловкость соседки передалась и ей, и привычное красноречие растворилось в утреннем тумане. Эна чувствовала носом утреннюю влагу, или же то были признаки надвигающейся простуды.

И тут все три вздрогнули от громкого хлопка входной двери.

— Где ты, ведьма?! —забасил отец Дилана.

Женщина заметно вздрогнула и протараторила шепотом, боясь встретиться с матерью Эны взглядом:

— Это он кошку зовет. Мой муж последнее время к ней очень привязался. А кошки, сами знаете, вольные животные, их на колени насильно не уложишь. Пойдемте, я вас провожу немного.

Теперь она по-свойски схватила за локоть мать Эны и чуть ли не силой поволокла прочь от живой изгороди. Эна еще раз глянула на кусты, вздрогнула от очередного раската мужского баса и побежала догонять мать.

— Не переживайте, — говорила тем временем та соседке, которая все не сбавила и не сбавляла шагу, ступая туфлями в самую грязь, не разбирая дороги. — Думаете мы, американцы, ни шагу без машины не может сделать... — и тут же рассмеялась звонко, как прежде, и Эна даже вздрогнула, поняв, что за год успела позабыть, как звучит материнский смех. — Ну вообще-то вы правы. Машину послезавтра должны привезти. Я в полном порядке до того времени. Мы всегда закупались впрок, и у меня продуктов на месяц хватит. Но благодарю за ваше предложение.

— И вам спасибо за банановый хлеб, — произнесла мать Дилана четко, и только тогда Эна заметила, что мать наконец-то рассталась с пакетом. — Но лишнее беспокойство. Я не ждала ответного подарка. Это от всей души, потому что я несказанно рада, что теперь у нас есть соседи. И мы можем... — Женщина запнулась на минуту. — Могла бы я как-нибудь заглянуть к вам на чашку чая?

— Конечно, — мать тут же сунула руки в жилетку и достала телефон.

— О, нет. Я не помню своего номера! — тут же добавила женщина, прижимая к груди полученный сверток. — Я так просто приду без звонка или Дилана пришлю предупредить. Ох, мне так неловко за это утро.

— Я встретила вашего мужа у озера во время утреннего бега, — сказала мать своим спокойным тоном, который сейчас ужасно контрастировал с возбуждением матери Дилана. — Я испугалась его.

— Вы были на озере? — неожиданно тихо переспросила мать Дилана. — Это же так далеко от нас!

— Ну для нас, американцев, это не расстояние.

— Не ходите по лесам одна, — ив голосе соседки Эна вдруг услышала тот же испуг, что был и у Дилана, когда тот просил закрывать на ночь двери. — Мой муж... В общем, — соседка отвела глаза и облизала губы. Эне вдруг стало еще более неловко лицезреть усилия женщины подобрать верные слова. — Он пьет. И очень сильно. И на все способен.

Губы ее задрожали, и она съежилась то ли от стыда, то ли от утреннего ветерка, ведь Эне было холодно даже в дутой жилетке, не то что в тонкой кофте!

— Я ничего не хочу про него сказать, —упавшим голосом продолжала женщина. — Но обязана предупредить...

— Он Дилана не бьет? — мать Эны наконец задала тот вопрос, который, по мнению дочери, в этой ситуации интересовал ту намного больше собственной безопасности.

— Да что вы! — всплеснула руками мать Дилана и чуть не выронила сверток с банановым хлебом. — Мой муж очень добрый. И он не всегда таким был, понимаете? Это после смерти матери... Ну, он запил. Но все будет хорошо. Я верю, что все будет хорошо.

— И все же? — не унималась мать, и Эне пришлось сжать губы, чтобы не попросить ту замолчать. Могла бы и сама догадаться, видя, что глаза соседки и так уже на мокром месте. — Вы боитесь...

— Нет, нет, — не дала ей закончить мать Дилана, порывисто выдохнув. — За себя не беспокойтесь. Это он может себе что-то сделать, увидев вас... Он не очень владеет собой. Я обычно запираю его на ночь в спальне, а тут забыла, и он ушел гулять к озеру. Боюсь, как бы не оступился... Ну, сами понимаете... Дилан отца все утро искал... А тот, тот к озеру пошел... Господи, за что...

Женщина всхлипнула и отвернулась. И пока та стояла к ним спиной, Эна успела наградить мать испепеляющим взглядом. Как она могла говорить с несчастной подобным образом!

— Послушайте, я так и не знаю вашего имени. Меня Лора зовут.

— Кэтлин, — отозвалась мать Дилана, продолжая стоять к ним спиной.

Обе слышали, как соседка шумно шмыгает носом и шелестит бумажным пакетом.

— Я дальше не пойду, — сказала она, наконец обернувшись. — Боюсь мужа одного оставлять надолго. Но я к вам приду. Обязательно! Эна, — Кэтлин глянула на девушку со странной теплотой. — Дилан рассказал, что ты поешь. Я очень хочу услышать твой голос.

— Конечно, конечно, — тут же кивнула та и добавила: — Ну нам пора, а то я не завтракала еще.

И на том они быстро распрощались, но мать, отойдя вперед всего на несколько шагов, не удержалась и шепнула дочери:

— Зачем ты врешь?!

— Нет, ты еще желала помучить ее! Может, социальных работников пришлешь к ним! Кэтлин и так плохо, а ты... Только о себе думаешь, о своей правоте...