Сердце Дракона. Том 17. Часть 1 (СИ) - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой" - Страница 8

Но ответа не было.

Это было его испытание. Только его и ничье больше.

Ни учителей.

Ни подсказок.

Ни советов.

Ни намеков.

Только он один и его путь.

Старик, разменявший сотню лет, вдруг ощутил себя маленьким ребенком. Возомнивший, что начал понимать суть, он, как и прежде, лишь заглянул на самую поверхность того, что мудрецы именовали реальность.

Маленький мальчик, одетый в одежды принца, опустился на острове в позу лотоса. Пять канатов удерживали его на месте, пока он медитировал посреди таких глубин своего «я», что были неведомы даже богам.

Абрахам, раскуривая трубку, смотрел, как плачет юная дева. Склонившись над свертком белого шелка, она роняла слезы на очертания лица Легкого Пера. Над девой стоял мужчина. Широкоплечий, могучий, но со сломанной душой. Пустые глаза смотрели куда-то в пустоту.

Рука крепко сжимала плечо своей дочери.

Галенон.

Глава Звездного Дождя.

Три дня потребовалось местным целителям, чтобы вернуть существу, которое с трудом можно было назвать человеком, обратно его крепость тела.

Что же касательно духа…

Больше Галенон уже не пройдет по пути развития. Его сломал не плен Эссенин, ни пытки или другие лишения, а смерть матери. Адепты, рожденные в семьях других адептов. Казалось бы — они должны привыкнуть к смерти. Ходить с ней за руку, как с лучшей подругой детства.

— Глупые дети, — протянул Абрахам, выдыхая облако дыма. — Никто из нас к ней не готов.

Никто не готов… но все знают. Может именно поэтому барды столько песен спели о любви. И так мало — о смерти. Ведь никто не знал, что такое — любовь. Но все знали, какова она на вкус — смерть.

Соленая.

Как слезы родных и близких.

Заботливые руки Дасиния помогли подняться Лэтэи. И её, утиравшую слезы, приняла в объятья Иция. Галенон, вместе с другими нумерованными воинами клана, поднял на плечи деревянные носилки с телом Легкого Пера и возглавил процессию.

Под светом холодных звезд, держа в руках факелы, облаченные в серое, воины клана и гости провожали старейшину в последний путь. Они несли её тело к погребальному костру, где уже стояли целители.

— Я вспоминаю жрецов, — произнес Гай.

— Жрецы, — протянул Абрахам. — они изгнали их из своих земель уже так давно, что успели забыть почему.

И это правда. В землях смертных не осталось ни одного действующего храма богов. Ни один жрец не ступал по землям сорока девяти регионов, тысячи империй и бесчисленного множества королевств.

Но были еще те, кто помнил жрецов.

Их помнил и Гай.

Их помнил и Абрахам.

Вместе они помогали смертным избавиться от заразы, вонзившей кинжал в спину тому, кто принес им огонь с далеких небес.

Но прошло время.

Погасли одни звезды и зажглись другие.

Разрушенные храмы стали песком. Жрецы ушли в земли Бессмертных. Но вера в богов в людях так и не угасла. И тот, кого почитали как принесшего свет, стали именовать противником самой жизни.

— Глупые дети, — повторил Абрахам.

Вместе с Гаем они стояли в тени и смотрели за людьми. Теми, кто на их глазах учился ходить и, взяв в руки палки, спустились с деревьев, чтобы захватить целый мир.

То, что не получилось сделать у демонов — осуществили люди.

— Думаешь у него получится? — спросил Гай.

Он привычно поправил маску, на поверхности которой плясали отражения огней факелов.

— Ты сомневаешься, старый друг?

— Сомневаюсь, мой король, — кивнул Гай. — Хаджар давно уже не смертный. Ты ведь знаешь, что чем сильнее адепт, тем больше путей открыто перед ним. Хаджар же сумел открыть все пять. Многим из Бессмертных это недоступно. Он даже не знает, что за силой обладает…

— Безымянный тоже не был смертным, — напомнил Абрахам.

— Не был, — не стал спорить Гай, а затем добавил. — Он им не был, мой король, но он им стал. И он прожил столько, что многие боги по сравнению с ним, как… люди, по сравнению с нами.

Абрахам вновь выдохнул облако дыма. Туманом оно накрыло небо, замкнув в своих незримых клетях серебристый свет звезд.

— Все, что мы можем, старый друг — ждать.

Гай отвернулся и снова посмотрел на процессию.

— Как и всегда, мой король, — прошептал он. — Как и всегда…

Ждать.

Они ждали уже так долго…

Он провел ладонью по чуть влажному, шершавому граниту. Волны били о каменный берег и брызги, взлетая в небо, опускались на набережную. Черная река радовалась ветру. Устав от редкого летнего зноя, она приветствовала долгожданные, холодные осенние ветра.

Приходя с севера, они шептали что-то о длинных ночах, дождях и скором снеге.

Позади редко, едва заметно, тянулись ленивые автомобили, несущие своих водителей обратно только в им ведомом направлении. От любовников. От родителей. На работу. Домой. Может куда-то дальше.

Борис втянул воздух родного города полной грудью. Морской. Холодный. Несмотря на быт мегаполиса — почти всегда свежий. Влажный.

Берег Балтики все сглаживал, оставляя после себя лишь гранит и черную реку.

– «На здравствуй, Город».

И тот ему отвечал, чуть устало, но радостно. Как бабушка приветствует редко заходящего на визит внука.

– «Здравствуй, Борис».

Подняв воротник старенького пальто, убрав руки в глубокие, дырявые карманы, он развернулся и пошел вниз по набережной. Сентябрьский утренний туман покрывал вековые камни мостовых. Там, где по брусчатке когда-то стучали каблуки придворных, революционеров, блокадников и снова революционеров — сейчас было тихо.

Редко когда в это время в центре Города ходили люди. Студенты, отгуляв, спали. Спали и офисные работники, в надежде, что им вдруг позвонит начальник и скажет, что можно не приходит.

Надежда не угасала даже, когда звонил ненавистный будильник поднимая на столь же ненавистную работу.

Спали родители, которым только предстояло отвести чадо в школу, чтобы рвануть к тому самому начальнику.

Спали и начальники.

А может и не спали.

Может ехали в этих редких машинах, спеша куда-то.

Докурив, Борис щелком пальцев отправил бычок в урну.

– «Ну как дела, Город?» — словно спросил он.

Свернув на мост, он зашагал над радостно бушующей рекой, бегущий среди гранита и железных цепей. Старая крепость тускло горела позолотой в лучах просыпающегося солнца.

Закончились летние ночи и в город снова вернулись малиновые закаты и кровавые рассветы. Интересно, почему всегда красные? Как будто кровь, такой же рекой, как и Нева, текшая десятилетиями по городу, поднялась в небо и навсегда там осталась молчаливым свидетелем города.

Города богатых фасадов и бедных людей.

– «Да все нормально, Борис. Как сам?»

Как сам…

Он остановился по центру моста и свесила через парапет.

На этот вопрос он бы не смог ответить даже если захотел. Только посмотрел на свою руку. Изрезанная шрамами от многочисленных операций.

Так бы он выглядел, да? Если бы тогда, в прошлом, работники детдома не бухали, а все же отвезли его к врачам.

— Интересно, — вздохнул Хаджар и пригладил длинные волосы. — почему я каждый раз возвращаюсь сюда.

Вновь поправив воротник пальто, он пошел дальше по тротуарам спящего Города.

Проклятое подсознание.

– «Не жалуюсь, Город. Собираюсь напиться.»

– «Почему?»

-«Как-будто ты не знаешь.»

Город не ответил.

Он всегда знал.

Он свернул на улицу Рубинштейна. Здесь, среди невероятной красоты фасадов, из баров и ресторанов потихоньку выползали люди.

Чуть старше, чем можно было бы предположить, они покидали заведения на любой вкус и кошелек. От маленьких ресторанчиков национальной кухни и тесных, подвальных баров, до фешенебельных заведений и громких ночных клубов. Те, кто раньше копил стипендию на то, чтобы потусоваться на Думской, теперь перебрались сюда, освободив место на старой альма-матер для новых юношей и девушек.