Механический зверь. Маленький изобретатель (СИ) - Розин Юрий - Страница 13

Однако определить причину этих изменений не получалось, а потому пришлось списать все на побочные эффекты от перерождения. Все-таки, говорят, что дети все схватывают на лету.

И, конечно, про себя и свою семью он тоже узнал не мало.

Лазарис Санктус Морфей. Так его звали. Красивое имя, тут у него не было никаких претензий. Отец был известным художником, мама — преподавательницей этикета в элитном учебном заведении. На самом деле, семья была довольно большой. По отцовской линии у него было еще два дяди, по материнской — тетя со своими детьми, в доме также проживали оба деда и прабабка, единственный человек, который был ближе него к гробовой доске. Плюс множество слуг от дворецкого и повара до прачек и самой сестры Таракис.

По факту, прислуга не была особенно необходима: все вышеназванные могли с легкостью позаботиться о себе сами. Но тут дело было в другом. Статус. Род Морфеев не был особо знатным, но, все равно, очень известным и иметь слуг им просто полагалось, как, к примеру, серьезный человек был обязан знать тот же этикет. И да, он переродился аристократом. А судя по тому, что на Земле дворянство почти исчезло и точно не имело таких привилегий, это все-таки был иной мир. Что же, в принципе — ему было все равно. Так было даже лучше. Не нужно было волноваться, что судьба столкнет его с кем-то знакомым.

А еще у него была старшая сестра, та самая фарфоровая куколка с русыми, в отца, волосами. Ее звали Ланирис. И после мамы и сестры Таракис именно Лани была самым частым его посетителем. Зрелище появляющейся из-за перил пухлой моськи доставляло Лазарису огромное удовольствие. Для его взрослого разума она была просто маленькой девочкой, милой и забавной, и вспоминал он о том, что она старше только тогда, когда в поле зрения попадали его собственные, тонкие, покрытые вязью венок ручки.

Он отлично помнил, как приехал из роддома, лежа в переносной люльке. Малютка с улыбкой от уха до уха бросилась вперед и, опередив предупредительные крики родителей, заглянула внутрь. Раньше, в полутьме палаты, рассмотреть младенца было довольно сложно, но здесь, на свету, его болезненная, отдающая в синеву бледность прямо-таки бросалась в глаза. Даже такая кроха, как Ланирис, на каком-то подсознательном уровне понимала, что это совсем не норма. Радость на ее личике сменилась удивлением, а потом из больших голубых глаз покатились крупные слезы. В ту секунду ему было невероятно стыдно за самого себя, совершенно беспричинно, ведь что-то сделать с собой он был не в силах. Но зрелище тихо плачущей из-за него девочки едва не разрывало сердце на части.

К его обещаниям тогда прибавилось еще одно. Защищать эту малышку ото всего на свете, не важно как, пусть хотя бы, словом, но сделать все, чтобы она больше никогда ТАК не плакала.

И сейчас, глядя на ее счастливую улыбку, он чувствовал то же тепло, что исходило от его мамы.

— Лаз! — даже в четыре года твердый звук “Р” упорно отказывался подчиняться Лани, так что полное имя брата было ей не по зубам. Однако это не мешало ей, с дозволения няни опустив одну сторону перил его кроватки, трещать без умолку обо всем, что только могло прийти в эту маленькую головку. Список, кстати, был довольно нестандартный. Вместо кукол и платьев Ланирис увлекалась рыцарскими сражениями, мечами и, конечно, магией.

Именно из ее щебета Лазарис узнал об этом поразительном факте: мир, куда он попал, был оккупирован волшебниками. Магия царила везде, и именно сильнейшие чародеи были истиной элитой любого общества.

К огромному сожалению, никаких деталей, кроме того, что маги крутые и сильные, Лани не знала, и это стало для Лаза настоящим ударом. Он чувствовал себя Алисой, которая уже прыгнула за кроликом в бездонную нору, но перед самым приземлением вдруг застыла в воздухе и ни туда, ни сюда. Дивный новый мир лежал за стенами детской, мир, наполненный тем, о чем хотя бы раз мечтали все дети Земли. Но чтобы дотянуться до этого мира… он должен был быть благодарен судьбе и своему упорству, что еще дышит. О магии речь шла если не в последнюю, то точно в предпоследнюю очередь.

— Его жизни еще что-то угрожает?

— Нет, Хозяин, по крайней мере не более, чем любому обычному ребенку.

— Это радует, конечно. Но вот его тело…

— Светлым удалось сделать больше, чем мы могли подумать. Однако в данном случае подобный… дефект может даже обернуться в нашу пользу.

— Поконкретнее?

— Хозяин, вы знаете о том, как работает магия в мире Монарха? Если точнее, одна определенная ее ветвь.

— Нет. Не интересовался вашими мирами и не буду даже пытаться. Это ваша забота. А ты, Идол, если будешь тянуть…

— Понял-понял, пощадите, Хозяин! Дело в следующем…

Глава 4.

Атмосфера в доме Морфеев была крайне неоднозначной. Редко где можно было встретить смесь радости, печали, облегчения и тревоги. Причиной же для подобного стал день рождения самого младшего члена семьи — Лазариса Санктуса Морфея.

С одной стороны, первый и единственный, пока, наследник знатной фамилии праздновал год жизни. С другой же, несмотря на совершенно искреннюю поддержку, люди не могли не осознавать, в каком положении находится мальчик. Уже сам факт того, что он протянул этот год назвали настоящим чудом. А потому многие в глубине души считали, что этот первый день рождения станет для ребенка и последним.

Естественно, никто даже не мог подумать произнести нечто подобное вслух. Санктус ничуть не преувеличивал, говоря доктору, что его жена куда сильнее его самого. Фелиция Морфей, в девичестве Фелиция Рамуд, при всей своей внешней мягкости и кротости, в определенные моменты могла быть поистине ужасающей. Класс, руководительницей которого она была, ходил перед этой женщиной по струнке вовсе не из-за ее доброты. И все в доме прекрасно понимали: простая оговорка о возможном будущем ее сына определенно станет началом того самого “определенного момента”.

Единственным, кого нисколько не волновало надвигающееся торжество, был сам Лазарис Морфей. И вовсе не потому, что, как все думали, он пока не понимал самой концепции дня рождения. Дело было в том, что Лаза в принципе больше не интересовало количество оставшихся за плечами лет. Просто потому, что для него само понятие возраста настолько исказилось, что стало бессмысленным. Телу — год, разуму — тридцать один. И что считать правдой? Первое? Второе? Среднее арифметическое?

Поэтому, вместо того чтобы думать о своей нелегкой судьбе или рассуждать на какие-то высокие отвлеченные темы, Лазарис занимался тем, что пытался почувствовать собственную душу.

Полтора месяца назад Лани умудрилась выдать невероятную тайну, прежде скрытую за семью печатями. Магия в этом мире в качестве топлива использовала именно душу волшебника, как огонь использует дрова, чтобы гореть. Конечно, больше никаких деталей толстощекий партизан не раскрыл, но сама идея была слишком простой. Если чародей использует заклинания через свою душу, то он должен по крайней мере ощущать ее и уметь управлять. Продолжая аналогию, дрова сами собой не загорятся: их нужно правильно сложить, поджечь и следить за поддержанием пламени.

Вот только ничего не получалось. Все равно что искать черную кошку в темной комнате — не зная даже примерных ориентиров сделать хоть что-то было невероятно сложно. Что он только не делал. Пытался погрузиться в медитативный транс, следовал выученной зачем-то на втором курсе технике осознанных сновидений, доводил себя до полного изнеможения, надеясь, что таким образом на него снизойдет какое-нибудь просветление или типа того. Бесполезно.

Однако сдаваться было бы слишком просто. В груди кипела злость. На самого себя, на болезнь, на богиню, подкинувшую ему такое паршивое перерождение. Почти пятьдесят дней упорных и бесплотных попыток. Он был на пределе.

И именно в этот момент в комнату вошла сестра Таракис. Нет, Лазу нравилась эта большая женщина с вечной улыбкой на пухлых губах, но сейчас она была последним человеком, кого он хотел бы видеть. И причина этой неприязни неумолимо приближалась к его животу.