Стрелок. Путь в террор - Оченков Иван Валерьевич - Страница 7
- Предыдущая
- 7/19
- Следующая
– Не больно-то и хотелось, – усмехнулся постоялец, вытаскивая из сидора свертки с продуктами и просовывая в дверную щель. – Такого добра я много видел!
– Вот и хорошо, значит, и тут тебе нечего пялиться, – не осталась в долгу девушка. Затем, осмотрев купленные продукты, видимо, смягчилась. – Ты, поди, голодный уже? Сейчас закончу и будем обедать!
«Ну, не настолько, чтобы не обратить внимания на подробности», – с усмешкой подумал Дмитрий, но вслух предложил:
– Тебе, может, помочь?
– Это чем же?
– Ну, если полоскать закончила – давай развешу!
– С ума сошел? – в дверную щель высунулось лицо Стеши. – Или опозорить меня хочешь? Где это видано, чтобы мужики бабьей работой занимались!
Впрочем, девушка и впрямь быстро управилась без посторонней помощи. Буквально через четверть часа выполосканное белье было развешено. Пол насухо вытерт, а на столе волшебным образом появилась чашка с кашей, заправленная маслом.
– Садитесь, пожалуйста, – пригласила Дмитрия уже одевшаяся хозяйка дома. – Кушайте на здоровье!
– Люблю повеселиться – особенно пожрать! – весело отвечал ей Будищев, усаживаясь за стол. – А ты чего?
– Да я не голодная.
– Ты это брось. А то я себя чувствую как в ресторане. Садись за стол, и пообедаем вместе. Заодно расскажешь мне о здешнем житье-бытье. А то я тут человек новый, ничего не знаю. Давай, не стесняйся!
– Да я не стесняюсь. Просто хотела пойти с Настей попрощаться…
– Не ходила бы ты туда, девонька!
– Почему это?
– Ну как тебе сказать… в общем, зараза там. Не ровен час подхватишь – никакой доктор не вылечит!
– Какая еще зараза?
– Такая! Держаться надо от чахоточных подальше. Дом после них – дезинфицировать. Вещи лучше всего сжечь. Вот такие дела.
– Да я только на минуточку! Попрощаюсь и обратно…
– Еще, поди, поцелуешь покойницу?
– А как же…
– Верный способ заразиться!
Услышав уверенные речи нового знакомого, Стеша задумалась. Заболеть чахоткой ей никак не хотелось, но и не пойти казалось не по-людски. Но Дмитрий говорил так убедительно, к тому же он был грамотный. Отец сказал, что даже служил писарем, а такие люди многое знают и зря говорить не станут.
– Спасибо тебе, красавица, вкусно готовишь! – похвалил ее покончивший с кашей Будищев. – За водку не ругаешь, домашние дела делаешь, да еще и помощи не просишь… если так дело пойдет, я к тебе точно посватаюсь!
– Это вряд ли, – лукаво усмехнулась зардевшаяся девушка.
– Почему?
– Так отец велел говорить, будто ты ему племянник, а двоюродных батюшка венчать не будет! – звонко рассмеялась девушка, показав ровные белоснежные зубки.
– Хозяева! – раздался чей-то голос за калиткой.
– Кто там? – выглянула наружу Стеша.
– Это я, Семка!
– А, женишок! Чего встал, заходи в дом скорее!
Раздался шум шагов, и на пороге появился взлохмаченный мальчишка лет двенадцати. Сняв треух с вихрастой головы, он перекрестился на иконы и затараторил:
– Господин Барановский, Владимир Степаныч, велели вашему постояльцу собираться побыстрее и беспременно быть на заводе. Дело какое-то у них. Только велели, чтобы вы в форму оделись!
– Какую такую форму? – удивилась Стеша.
– Не знаю, – пожал плечами мальчишка. – Мне что велено, то и передал!
– Сейчас буду, – прервал их Будищев. – Только переоденусь.
– Ты, поди, есть хочешь? – спросила девушка Семку, пока постоялец скрылся за занавеской.
Тот вздумал было отказаться, но предательская слюна стала так обильно выделяться от запаха пищи, что паренек, несколько раз сглотнув, не выдержал и кивнул. Радушная хозяйка тут же наложила и ему полную миску рассыпчатой каши и пододвинула краюху хлеба.
– Отрежь колбасы жениху, – усмехнулся Дмитрий, услышав, как тот яростно скребет ложкой. – Видать, голодный.
Стеша, не переча, достала из принесенного им свертка кольцо колбасы и, отхватив ножом небольшой кусочек, подвинула его мальчишке.
– Ишь ты, – удивился тот, – господская еда!
– Жуй, пока не отняли, – усмехнулся молодой человек, выходя на средину комнаты.
– Охти мне! – всплеснула руками девушка, уставившись на надевшего военную форму постояльца.
Семка от удивления тоже бросил жевать и во все глаза смотрел на темно-зеленый, почти черный мундир с синими петлицами, блестящие унтерские басоны[11] на красных погонах с цифрами – 138, но самое главное, на звенящий ряд полного банта Георгиевских крестов и светло-бронзовую медаль за турецкую войну.
– Ишь ты! – только и смог выговорить мальчишка, глядя на все это великолепие.
– Варежку закрой, а то простынешь! – подмигнул ему Дмитрий, старательно начищая бархоткой орла на пряжке ремня.
Лежавшая на дне сундука форма немного примялась на местах сгиба, а просить погладить было неловко, но Будищев и без того выглядел в глазах Семки и Стеши просто ослепительно. Затаив дыхание, наблюдали они за его движениями, пока тот чистил бляху и сапоги. После чего он, водрузив на голову кепи с синим околышем, тщательно выровнял его козырек и обвел притихших подростков веселым взглядом. Сунув руку в карман, унтер-офицер вытащил маленькую, блестящую лаком коробочку и с легким щелчком открыл крышку. В воздухе ощутимо поплыл сладкий запах ванили.
– Держите, – протянул он детям по кусочку какой-то сладости, белой от покрывшей ее сахарной пудры.
– Что это? – почти простонал Семка, мгновенно проглотивший угощение.
– Рахат-лукум, – пояснил Дмитрий. – Турецкая сласть. С войны немного осталось.
Стеша, напротив, в отличие от приятеля, понемногу откусывала от лакомства маленькие кусочки и старательно рассасывала их во рту, блаженно наслаждаясь каждой частичкой вкуса. При этом у нее был такой довольный вид, что Будищев даже помотал головой, будто отгоняя наваждение, и неожиданно охрипшим голосом сказал Семену:
– Ну пойдем, что ли?
– Ага! – с готовностью отозвался тот и, нахлобучив на голову шапку, выбежал в дверь.
Всю дорогу он шел рядом с Дмитрием, стараясь попадать с ним в ногу, но постоянно сбиваясь от того, что с превосходством зыркал по сторонам, наблюдая, все ли видят, с каким героем посчастливилось ему пройти. Но большинство жителей рабочей слободки, включая его приятелей, были на работе, и только несколько совсем уж маленьких мальчишек и девчонок с восторгом увязались за ними, гордо маршируя по весенним лужам босыми ногами.
– А почему тебя Стеша женишком назвала? – поинтересовался Будищев.
– Так мы давно договорились, что я подрасту и женюсь на ней. То есть сначала, конечно, мастеровым стану, как батя. Он у меня – токарь! А потом посватаюсь!
– Что, прямо так и договорились?
– Ага! То есть это я ей говорил, а она смеялась, но раз не прогнала – значит, согласна! Так ведь?
– Ну, если не прогнала и по шее не треснула, наверное, согласна.
– По шее треснула, – признался поскучневший Семен. – Но не прогнала…
– Тогда даже не знаю, – пожал плечами унтер. – Женщины они, брат, загадочные существа! Никогда не угадаешь, что у них на уме!
– Это точно, – солидно шмыгнул носом потенциальный жених Степаниды Филипповой и в очередной раз сбился с ноги, шагая рядом с Будищевым.
Ипполит Сергеевич Крашенинников ехал на извозчике, погруженный в глубокие раздумья. Встречая иногда знакомых, особенно дам, он прикладывал руку к полям щегольского цилиндра, не забывая любезно улыбаться при этом, но мысленно он был так далеко, что никто и представить себе не мог как. Происходя из весьма достойной и небедной семьи староверов, Ипполит Сергеевич успел получить хорошее образование, открыть свое дело и преуспеть в нем. Большинство людей его возраста и положения страдали разве что от пресности и унылости жизни, отводя душу лихими купеческими загулами. Но господину Крашенинникову жгли сердце многочисленные обиды и гонения, которые его единоверцы потерпели со стороны никониан, еще со времен недоброй памяти царя Алексея Михайловича, которого в казенных учебниках отчего-то называли Тишайшим.
- Предыдущая
- 7/19
- Следующая