Неживой (СИ) - Ветров Клим - Страница 2

Затем, после недолгого затишья, нагрянули мародёры, или, как они сами себя называли — искатели сокровищ. Но и их, и их последователей ждала точно такая же участь — все они становились частью неживой армии Алекса.

Так продолжалось достаточно долго, и постепенно все, кто находился в теме, понимали, что в катакомбы под разрушенной столицей лучше не соваться, если не хочешь попасть в лапы к князю тьмы — так прозвали последнего представителя великого дома.

Оставались лишь те, кто никак не хотел мириться с мыслью, что наследник жив, стремясь исправить упущение.

Вот и сегодня, получив предупреждение о появлении гостей, Алекс почти наверняка знал, кто они, рассчитывая вдоволь насладиться охотой.

Но планы планами, а на деле всё пошло не совсем так, как он рассчитывал — точнее, совсем не так.

***

Их было шестеро.

«Пять архимагов стихийников и один чернокнижник очень высокого ранга. Вне уровней», — оценил после первой атаки Алекс. И если со стихийниками он бы ещё как-то справился, то тёмный маг оказался той капелькой, что склонила чашу весов в пользу пришельцев, и Лич, понимая, что проигрывает, решился на крайнее средство — использование родового оберега.

Небольшой серенький камешек, всю жизнь провисевший на шее Алекса, одели на него ещё во младенчестве, и из рассказов няни, а впоследствии от Борьки, он узнал, что это фамильная реликвия, передающаяся в его роду из поколения в поколение.

«Если будет совсем туго, ну прям вот край», — говорил, умирая Борька. — «Просто сожми его в кулаке и попроси помочь».

И Лич, с трудом отразив слаженную атаку шестёрки и осознавая, что следующего удара не переживёт, воспользовался когда-то данным ему советом, с силой сжав камешек и произнеся про себя: «Помоги...»

*****

Солнечный луч проскользил по дощатой лестнице, перепрыгнул на покосившиеся перила и, словно раздумывая, заметался по стенке.

— Илюха-а!.. Э-э-й!.. Выходи-и!.. Илюха-а!.. — заливались во дворе.

— Ты надолго? — видя прыгающего на одной ноге сына, решившего совместить одевание штанов с походом к двери, улыбнулась мать.

— Не, Ма. Только сети кинем и сразу домой, холодно ведь...

«Ну да», — подумала женщина, глядя, как наконец-то осиливший одевание сынок, всё же не устояв, врезается в косяк.

— Илья! — всплеснула руками она, пытаясь подхватить потерявшего равновесие олуха, но не успела, и тщедушный парнишка со всего маху рухнул вниз.

— Я не пострадал! — тут же возвестил он. — Мне не больно!

— Кто бы сомневался, — поджав губы, ответила женщина. — Дал же Бог балбеса...

— Ага, — отмахнулся, поднимаясь на ноги, парень.

Мать покачала головой и, буркнув что-то, пошла закрывать дверь за ушмыгнувшим во двор чадом.

«Если сети ставить пошёл, значит, к завтрему рыбу принесёт» — подумала она, вспоминая, куда убирала большой таз, в котором обычно солила добычу сына. Рыбу, а ничего другого он добыть не мог, она круто засаливала в тазу, а потом перекладывала в деревянную бочку в подвале — пусть и не мясо, но в деле поддержания штанов вещь совершенно незаменимая. Тем более теперь, когда муж её, Филипп, почти год не выходил из дома.

Что тогда случилось, никто так и не узнал, но только уезжал он на вахту здоровым сорокалетним мужиком, а вернулся с неё семидесятилетним стариком, да ещё и совершенно без памяти.

Уж кого она только не водила к нему, и знахарок местных, и ворожей всяких. Даже целителя уездного вызывала, чтоб ему пусто было! Тьфу!

Тридцать рублей гадёныш взял, травку какую-то выписал и уехал! И ладно бы помогло — так ведь нет! Как был у неё вместо мужа дед, так и остался.

Она поначалу грешным делом подумывала — а может это и не Филипп вовсе? Перепутали может? Тут ведь как теперь разобрать-то? Разве что по родинкам, ну так она им счёту не вела, не до этого было.

Но в больнице — куда, в конце концов, всё же пришлось ехать, сказали однозначно — Филипп! Разве что очень старый. А вот дать ответ, почему он так враз постарел, не смогли, долго совещались, но в концовке только развели руками.

«Вам, говорят, теперь одна дорога, в столицу! Если где и смогут помочь, то только там!»

«И вправду», — подумала тогда она, — «раз медицина бессильна, значит, не что иное это, как сглаз чей-то — мало ли завистников?»

«Но если так», — опять же возражала она сама себе, — «то наложивший проклятье должен быть очень сильным магом, да при этом ещё и тёмным, а таких во всей Руси отродясь не бывало. Да и какие могут быть дела у крестьянина сиволапого с магами?»

Про сиволапого она, конечно, загнула — хорошо они жили, богато даже.

И хотя их обычная деревенская изба о двух этажах, — каких в Российской глубинке двадцать второго века видимо не видимо, — давно уже справила столетие и жила своей жизнью, — совершенно не считаясь с обитателями, — то там чего отвалится, то здесь, только и успевай ремонтировать, женщина всё же верила что семья её относится никак не ниже, чем к среднему классу, разве что со скидкой на местные реалии.

Но это всё было в прошлом. А сейчас муж — старик, сын — дурак, а сама она никому не нужная баба.

***

Может, конечно, дураком в прямом смысле сынок-то её и не был, но уж очень медленно развивался. Ровесники его давно уж переженились да по городам разъехались, а у него всё на уме рыбалка да грибы, грибы да рыбалка...

Пробовала в школу его отдать, да куда там... Посидел в уголке тихонько в первый день да домой убёг, и после — ни ногой!

Поначалу переживала, конечно, сильно, все в роду у них грамотные, Филипп-то вообще семь классов закончил, а тут такое... Но потом как-то улеглось, даже привыкла.

Вон у Машки, соседки, через три дома, сын в школу пошёл, а там оказалось, что искра в нём есть, причём силы немалой... Вот и забрали парня в академию.

И вроде бы радоваться надо, раз такое дело — сынок присмотрен, одет, обут, глядишь, человеком большим станет. Но нет. Не вышло, искра гнилая оказалась, мертвячья... А с такими у государя разговор короткий, голова с плеч, и весь разговор. Да потом ещё и саму Машку с мужем забрали куда-то...

И хотя у Илюши никакой искры не было и быть не могло, кое-какая странность всё же имелась — был он художник.

Разве это странность? — спросите вы. — Подумаешь, великое дело, художник... Мало ли кто рисовать умеет, вон в столицах, говорят, на каждом углу галереи. Всяк по-своему малюет и по стенкам развешивает...

Но у Ильи свой стиль был, особенный. Он мог будущее рисовать. Со всеми подробностями.

Причём делал это редко, по наитию и только ночью, а наутро никогда ничего и не помнил — даже объяснить, что изображено, не мог.

Последний же свой шедевр написал незадолго до отцова отъезда, — мать глянула — старик какой-то, и забыла. Это потом уже, когда всё случилось, стала на себе волосы рвать, ведь знала, что у сына дар, а присмотреться не пожелала.

Хотя даже если бы и обратила внимание, подумаешь, постаревшего батю написал. Будущее же... Кто ж знал, что оно так скоро наступит...

В общем, искала она плюсы отказа Ильи от школы и нашла их. Мать ведь. Сына всяко оправдает.

***

Так, то горюя, то радуясь, она и провозилась до позднего вечера, и только солнце коснулось верхушек деревьев, как её словно что-то ужалило.

Взмахнув руками и отбрасывая в стороны приготовленные под зерно пустые ведра, она, не разбирая дороги, со всех ног побежала к реке.

— Тёть Тань! Тёть Тань! — выскочили навстречу мальчишки. — Илюха потонул! Илюха!

Но она уже и так всё видела.

Худенькое тело её сына лежало на траве, а рядом стояли оба его напарника, тринадцатилетние близнецы Кузьма с Тарасом.

— Мы его достали, — бубнил, схватясь за голову, Тарас, — а он того.. Того уже... Не дышит...

— Илья... Илюша... — упала на колени мать. — Как же это... Сыночек... Сыночек мой... Как же...