Легенда старинного баронского замка
(Русский оккультный роман, т. XI) - Прибытков Виктор Васильевич - Страница 10

Единственный потомок Бруно, оставшийся в вашем мире — осьмнадцатилетняя девушка, Зельма Фогт, дочь банщика Фреда в бывшей рыбацкой деревеньке. Адольф хорошо его знает. Мать ее происходит по прямой линии от законного брака Бруно и Бланки, что можете проверить, по прочтении дневника Бланки, из сохранившихся старых писем. Девочка страдает сердцем, вы составите ее счастье.

Не отвернитесь от вашего преступного предка, молитесь за нас всех молитвою веры и сострадательной любви. Недаром Провидение соединило Адольфа с православной женою. Мария, по своей вере и по воспитанию благочестивой матерью, умеет молиться сердцем за отшедших. От молитвы ее и ее детей придет наше окончательное успокоение.

Как только исполнится завещание Бланки, проклятие Бруно потеряет свою силу, и первенцы нашего рода получат возможность проводить роковой день 15 июня в своем наследственном замке, я перестану блуждать по вашей почве, не находя на ней покоя. С меня снимется проклятие Каина и я соединюсь с моими близкими по духу в блаженной вечности.

Барон Адольф IV фон Ф.»

Барон читал стоя, торжественным голосом, бессознательно возвышая его с каждой строкой. Окончив чтение, он в утомленьи опустился в кресло возле жены. Наступило продолжительное молчание. Мари первой прервала его.

— Это правда, что ты знаешь банщика Фреда Фогта?

— Знаю банщика Фреда в Дубельне, его все знают, я не раз занимал у него деньги, бывая на морском берегу гвардейским офицером. Но как его фамилия, не помню, есть ли у него дочь, не знаю.

— Теперь пойдемте в кладовую, — сказала графиня, — а завтра, если действительно найдется завещание, мы все поедем в Дубельн.

— Надо дождаться отца, — задумчиво сказал Адольф, — владелец не я, все зависит от него.

— Неужели ты думаешь, что папа не согласится исполнить требование Бланки?

— Нет, не думаю, но все-таки действовать без его разрешения не смею.

Баронесса позвонила и приказала вошедшему лакею спросить у управляющего ключ от кладовой.

Минут десять спустя наши исследователи таинственного в природе стояли все трое перед тяжелой железной дверью на площадке. Не без труда повернулся огромный железный ключ в заржавевшем замке, и их глазам предстала довольно большая четвероугольная комната, до потолка заваленная разным хламом.

— Разбирайте все вот в этом углу, около левой стены, и выносите на площадку, — сказал барон призванным лакеям, — нам надо отыскать старинный портрет моей прабабушки.

Началась медленная разборка, поднявшая целые облака пыли; поневоле пришлось графине и баронессе выйти пока на лестницу, но барон Адольф терпеливо чихал и кашлял, управляя поисками.

Наконец, и не без труда, вся левая сторона кладовой была очищена от множества седел, безногих столов, искалеченных стульев, ее наполнявших, и в самом углу, заслоняя его, показалась тяжелая мраморная доска, вероятно, от какого-нибудь огромных размеров комода.

— Идите, mesdames, мы у самой цели, — закричал барон, когда лакеи общими усилиями принялись отодвигать доску.

— Нашелся портрет? — послышался нетерпеливый голосок Веры с порога.

— Еще не знаем, что скрывается за мраморной доской.

— Тут ничего нет, господин барон, кроме плесени и грязи, — сказал дворецкий, почтенный старичок, носивший Адольфа на руках и тотчас же заподозривший, что в этих поисках господ скрывается нечто, связанное со вчерашними происшествиями.

Вся прислуга привыкла ожидать с любопытством и почти без страха вечеров 15 июня, как чего-то ставшего обыкновенным по своей повторяемости. Правда, немало бывало толков, когда какому-нибудь смельчаку, забиравшемуся в роковой вечер по соседству с таинственным коридором, удавалось слышать шаги и стуки, но потом опять все забывалось до следующего 15 июня.

— Неужели ничего нет? Быть не может, — сказала разочарованным голосом баронесса, заглядывая в угол, действительно заросший на несколько вершков плесенью и чуть не столетней паутиной. — Пожалуйста, попробуйте очистить всю эту грязь, смотрите, тут точно какой-то выступ, — прибавила она, дотрагиваясь носком своего ботинка до грязного угла.

— Стена, — сказал барон.

— Нет, не стена, а какой-то твердый выступ, и, как мне кажется, не каменный, а деревянный.

Сам дворецкий принялся за очистку грязи и вскоре показалась почерневшая от времени доска.

— Какая-то картина в раме, не правда ли? — воскликнула Мари.

— Точно так, Frau Baroness, должно быть, портрет, который вы ищете, — отвечал дворецкий, приподымая тяжеловесную раму, которую сам Адольф с триумфом понес в роковой кабинет, в сопровождении поддерживавшего ее дворецкого.

И барон, и обе дамы были так поражены успехом поисков, в котором всякий в глубине души невольно сомневался, что все они как будто онемели; на Мари и на графиню нашло вчерашнее торжественное настроение, под влиянием которого они молча последовали за бароном вниз, нетерпеливо стремясь увидать портрет. Но, увы! не было никакой возможности рассмотреть даже и того, было ли что нарисовано на загрязненном и заплесневелом полотне.

— Его придется реставрировать, теперь ничего не разберешь, прикажите, барон, вынуть его скорее из рамы, только осторожнее, чтобы не разорвать, — сказала Вера, нагнувшись над находкой, положенной на большом столе перед диваном. — Тут, наверное, есть двойное дно, смотрите, как толста рама, я никогда такой не видала, — прибавила она, ощупывая дерево.

Пришлось призвать столяра, и тот с помощью инструмента отделил заднюю доску. Обе дамы, да и сам барон сгорали от нетерпения.

— Тут что-то черное! — закричала Мари, когда доска была вскрыта. — Верно, обещанный ящик!

Однако первая находка, заключавшаяся в действительно существовавшем в раме двойном дне, оказалась кожаным, продолговатым, довольно плоским мешочком без малого в поларшина длиной; около него, с другой стороны, в нарочно устроенном углублении нашелся деревянный, тоже плоский, но квадратный ящичек, легко поддавшийся инструменту. Из него выпало колье, серьги, пряжка и склаваж из замечательно крупных бриллиантов и изумрудов чрезвычайно тонкой старинной отделки. Но камни так потускнели, что их почти можно было принять за стекляшки.

Обе дамы так заинтересовались ими, рассматривая и оттирая их платками, что совсем забыли о мешочке, которым занялся барон, не зная, как открыть его, так искусно был он заделан.

— Так вот зачем ходило привидение, за кладом! — вырвалось у старого дворецкого. — Ну, как оно рассердится, что вы завладели им, господин барон!

— Не рассердится, нам не только дозволено, но приказано отыскать его, чтобы возвратить по принадлежности, — ответила Мари.

— Кем приказано? — не утерпел спросить дворецкий, имевший в баронской семье свои привилегии старого, верного слуги.

— Баронесса шутит, кто же мог приказать это? Мы прочли в старинных бумагах, что есть в кладовой портрет и в нем бриллианты, — ответил Адольф, показывая старику глазами на столяра, при котором он, понятно, не желал говорить всей правды. — Мари, — прибавил он, — помоги мне открыть мешочек, я ничего в нем не понимаю, он как-то мудрено устроен, без всякого шва.

— Так разрежьте его, барон, — вмешалась графиня, протягивая к мешочку руку. — Удивляюсь вашему немецкому терпению.

— Вы забываете вашу русскую пословицу, графиня, поспешишь — людей насмешишь! Разрезая, можно попортить то, что в нем. Да, признаться, мне и мешочка жаль, это своего рода редкость.

Но Вера его не слушала; она внимательно рассматривала мешок, и, наконец, в одной из узких сторон открыла внутренний, незаметный замочек. Мешок оказался старинным портфелем из необыкновенно толстой кожи. После многих напрасных попыток с помощью перочинного ножичка удалось-таки так прижать пружину, что тайна открылась. В портфеле лежало несколько пожелтелых листов пергамента.

Отпустив столяра и дворецкого, Адольф принялся разбирать рукопись, но это оказалось гораздо труднее, чем прочитать загробное сообщение барона Адольфа IV. Неразборчивый, старинный, к тому же довольно мелкий почерк видимо неумелой руки представлял чуть не в каждом слове почти непреодолимые затруднения. Разобрал он, и то с большим трудом, только несколько строк, стоявших на первой странице и более крупно написанных: